— Я удивлена, что тебя так сильно волнуют мои поступки, когда твой возлюбленный супруг умирает у тебя на руках. Если, конечно, этот олень — и впрямь заколдованный Альген Кенрит. Как ты можешь быть в этом уверена?
— Я рада, что вы спросили! — крикнула Эловен, вскинув обе руки с радостной улыбкой, которая была до того неуместной, что Уилл болезненно скривился. Но сказительница этого не заметила. — Этот тип, Око, не простой оборотень. Как я узнала на собственном опыте, он может придать другому человеку тот же облик, который принимает сам, если дотронется до него во время превращения. Это ли не изумительно?
— Сейчас не время, — процедила Линден.
Ничуть не смутившись резким тоном королевы, Эловен продолжила: — Полагаю, заклятье вроде этого может быть разрушено после смерти. Поэтому, когда олень умрёт, мы точно узнаем, что это Кенрит, если зверь превратится обратно в человека.
Роуэн зажала рот ладонями.
— Матушка, ты же целительница, — тихо сказал Уилл. — Неужели ты не можешь исцелить его?
Обычно невозмутимое чело Айяры избороздили едва заметные складки озабоченности, которые смотрелись непривычно на этом нестареющем лице. — Полагаю, волшебству королевы Линден не под силу исцелить смертельную рану.
— Это правда, — тяжело вздохнула Линден.
— Откуда вам знать, что рана смертельная? — вспылила Роуэн. — Почему все просто стоят и смотрят, как будто ничего уже нельзя исправить?
Айяра окинула девушку холодным взглядом, каким могла бы рассматривать муравья. — Мы, эльфы, можем почувствовать смерть в воздухе, когда эссенция духа вытекает из живой плоти. Вам, людям, недостаёт для этого чуткости к окружающему миру. Как бы то ни было, рана, нанесённая зимней охотой, всегда смертельна.
Роуэн схватила Уилла за руку.
— Вот что я скажу, Линден, — продолжила Айяра. — Если Альгену суждено умереть, мне жаль, что он покинет нас так скоро. Он был справедливым и честным — для человека.
Пока она говорила, её двоюродная сестра леди Эльфра приблизилась величественной скользящей походкой, столь грациозной, словно её ноги вовсе не касались земли. Она вела себя с царственным достоинством, хотя корона из увитых цветами колючек, венчавшая копну её чёрных волос, казалась скорее насмешкой над королевским обручем, который украшал голову Линден.
Эльфра оглядела умирающего оленя и тех, кто собрался его оплакать. На её лице не дрогнул ни один мускул. — Я по-прежнему озадачена личностью этого незнакомца, который украл облик Айяры, и, как вы утверждаете, превратил двух людей в животных. Откуда он пришёл? Неужели в Королевстве скрывается забытый клан эльфов? Что тебе известно о нём, королева Линден?
— Я не думаю, что он эльф, — заметила Эловен.
— Мне известно лишь то, что сообщила мне Эловен. Для Королевства он такой же чужак.
— Тогда что ему здесь было нужно?
Роуэн решительно вышла вперёд. Уилл схватил её за локоть, чтобы она не совершила какую-нибудь глупость, но он не мог помешать ей высказаться. — Око знал, что если эльфы убьют Верховного короля, начнётся война.
— Мне хорошо известно, что он несколько месяцев искушал самых глупых и безрассудных среди наших кланов.
— Чтобы стравить Королевство и Дебри! — выкрикнула Роуэн.
Леди Эльфра приложила палец к губам, словно призывая всех к тишине. В её довольной улыбке сквозила хладнокровная жестокость. — Дебри и Королевство уже и без того противники, дитя.
— Однако мы не враги, — сказала Линден.
Эльфра горько усмехнулась. — Ты чересчур вдаёшься в тонкости, королева, но в твоих словах есть доля правды. Нельзя позволить чужаку диктовать нам условия наших взаимоотношений.
— Чего ты хочешь, леди Эльфра? — спросила Линден тем же размеренным тоном, хотя Уилл не мог понять, почему она не рыдает от горя и не рвёт на себе волосы. Олень часто задышал, словно он в последний раз убегал от погони, преследуемый неумолимой смертью.
— Мы живём согласно законам природы. Умирая, каждый уступает место тем, кто будет жить после, и умирающее солнце в его самый краткий день нужно насытить, чтобы оно вновь могло расти. Отдай нам нашу кровь, и мы уйдём с миром, забрав с собою раненых. Если же охота не получит крови, то битва продолжится, и гораздо больше крови будет пролито в грядущем году.
Линден промолчала, но её взгляд метнулся в сторону ведра, покачивающегося на верёвке, в сторону черепа и сверкающего меча. Уилл ни за что бы этого не заметил, если бы не наблюдал за ней так пристально, пытаясь понять, почему она просто сидит и ничего не делает. Ведь это совсем на неё не походило! Она всегда была той, кто продолжает бороться, даже когда у остальных заканчиваются силы, упорство, преданность и мудрость.
Пытаясь вывернуться из его хватки, Роуэн грубо оттолкнула его. — Ты ведь не серьёзно, Матушка? Должно же быть хоть что-то, что ты можешь сделать. Нельзя позволить Око победить! Нельзя дать охоте забрать его кровь! Я лучше буду драться!
— Он уже умирает, — ответила Линден. — Мы делаем то, что дóлжно.
— Нет! — вскричала Роуэн. — Нет, это неправильно! Почему ты просто позволяешь им забрать его?
— Потому что именно этого ему бы хотелось. Потому что это и значит быть достойным.
— Самая сильная кровь — у самоотверженных правителей и невинных детей, но самоотверженные правители встречаются гораздо реже, не правда ли? — сказала Эльфра.
Линден взглянула на высокую эльфийку. Хотя она сидела на земле, а эльфийка стояла во весь рост, королева вовсе не казалась запуганной или униженной. На её лице застыло выражение безмятежности, вызывавшее у Уилла зависть пополам с недоумением. Спустя мгновение Линден кивнула.
Присев, Эльфра обмакнула палец в лужу оленьей крови и слизала её со своей кожи. — Кровь венчает год, — произнесла она и отошла в сторону.
Эльфы шли вперёд безмолвной вереницей, сливаясь в единую массу. Уилл плакал, стоя рядом с сестрой, пока из их отца по капле вытягивали жизнь. Сумерки растянулись гораздо дольше отмеренного им срока, солнце зацепилось за край мира, не в силах встать, пока не будет завершено заклятье, разбуженное охотой. Кровь венчает год, ибо умирая, каждый уступает место тем, кто будет жить после, и умирающее солнце в его самый краткий день нужно насытить, чтобы оно вновь могло расти.
Неожиданно на плечо Уилла опустилась тяжёлая ладонь. Гаррук подошёл и встал рядом с ним, угрюмо глядя на оленя. После того, как проклятье было снято, выражение лица охотника изменилось. Возможно, он не был утончённым цивилизованным человеком, но его лицо озарялось мудростью и состраданием. Разумеется, лесные звери не стали бы доверять тому, кто просто груб и жесток. Охотники могут брать без нужды и сверх меры, ради похвальбы и куража, или же они могут охотиться потому, что охота — часть великой всеобъемлющей паутины жизни и смерти. Гаррук понимал дикий лес, и лес отвечал ему доверием.
Насытившись, всадники зимней охоты один за другим растворились в Дебрях.
Айяра преклонила колени последней. К этому времени дыхание оленя стало медленным и тяжёлым, а из раны сочилась лишь тоненькая струйка крови. Айяра поймала каплю на палец и поднесла её к губам.
Линден по-прежнему молчала. В том, как она поникла гордой головой, ощущалась торжественная скорбь, но отнюдь не страдание.
Айяра встала, но не спешила уходить. Вместо этого она внимательно изучала Линден, прищурив глаза. — Мне кажется, ты нам что-то не договариваешь, королева Линден, — сказала она заговорщицким, почти дружеским тоном.
Линден не подняла головы, но её губы тронула едва заметная лукавая улыбка.
— Полагаю, довольно скоро я сама узнаю, так ли это, — Айяра вытащила из-за пояса пару перчаток и натянула их на свои изящные руки с длинными пальцами. Напоследок она задержалась возле Гаррука, оглядев его с ног до головы. — Мы знакомы? Вокруг тебя клубится энергия, которая напоминает мне о моём утерянном котле, но ведь это невозможно. Не так ли?
Гаррук покосился на Уилла, который прижал подбородок к груди и отчаянно тряхнул головой. Даже видя, как на земле у его ног умирает отец, он не мог отделаться от страха, что Айяра узнает правду и утащит его в Локтвейн.
Охотник выдержал леденящий душу взгляд королевы Айяры. — Мы не знакомы.
Айяра жила на свете слишком долго и была слишком могущественной, чтобы счесть размеры или прямоту охотника устрашающими. Уголки её губ приподнялись, выражая далеко не праздный интерес, и Уилл искренне понадеялся, что Гаррук сумеет устоять перед её напором. — Что ж, храбрый охотник, тебе всегда рады в замке Локтвейн. Если кому-то из гостей и суждено пройти лабиринт моего замка, я жду, что это будешь ты.
С этими словами она направилась в лес.
Когда вдали затих цокот копыт, Линден повелительно взмахнула рукой. Грифоньи рыцари уже взвалили раненых в сёдла и вернули к жизни оглушённого грифона, пробившего крышу хижины. Повинуясь приказу королевы, они взмыли в небо, громко хлопая крыльями. С оленем остались только Линден, Эловен, двойняшки и Гаррук.
Из-за горизонта проклюнулся тонкий краешек солнца. Его яркие лучи протянулись над поляной, позолотив тело оленя. С последним вздохом зверь обмяк, уронив голову. Испустив дух, олень начал дрожать, словно марево в жаркий день. Вспыхнули, рассыпаясь, оборотные чары. Когда яркий блеск померк, став обычным предрассветным заревом, на земле возник Альген Кенрит в своём человеческом обличье. Из его груди торчала стрела, а сюрко был покрыт кровавыми пятнами.
Роуэн упала на колени, захлёбываясь слезами. Уилл был слишком потрясён, чтобы двигаться.
— Я ведь до последнего в это не верила, — хриплым голосом произнесла Линден. — Не хотела верить.
— Что он мёртв? — спросила Эловен будничным тоном, от беззаботной отрешённости которого Уиллу захотелось кричать, но его голос пропал. Почему всё это время его мать сидела так спокойно? Почему она так быстро перестала возражать? Если бы только они с Роуэн нашли оленя раньше! Как же это могло случиться? Неужели всё это — правда?