А к нам в институт прибыли какие-то люди, отобрали с каждого потока десяток студентов и давай пытать их всякими вопросами, проверять общий уровень подготовки и выяснять жизненное кредо. Меня тоже позвали, поговорили, а через пару дней пригласили повторно, предложив солидный список ординатур на выбор. Я ответил, что решил идти в урологию, но этой специальности в списках не оказалось. Мне было объяснено, что ординатура по урологии традиционно дефицитная и достается каким-то особым людям. Я выразил сожаление и откланялся.
Но уже через неделю позвонили и сообщили, что вопрос с ординатурой по урологии решен положительно, а базой будет славная Первая Градская. Таким образом, будущее мое с этого момента вырисовывалось вполне отчетливо, и театральный журнал с кладбищем туда совершенно не вписывались.
После моего ухода «Столичный соглядатай» еще какое-то время выходил, но в театрах почти не продавался. Для этого нужно было точить лясы с билетершами, но ведь не у всех к этому призвание.
Первая ночь Шахерезады
В обед неожиданно нагрянул бандит Паша.
Вообще-то ему это было свойственно — всякий раз являться неожиданно. Не припомню случая, чтобы он хоть раз заранее предупредил. Но ведь гангстеру так и положено себя вести. Особенно в условиях конкурентной борьбы, где ставки чрезвычайно высоки.
А уж гангстером Паша был настоящим. Весь его облик говорил о роде занятий. Небольшого роста, но жесткий, предельно собранный, с быстрым и цепким взглядом, будто сканирующим пространство на километр вперед, он не носил толстенных золотых цепей и модных малиновых пиджаков. Паша предпочитал дорогие темные костюмы со свободными двубортными пиджаками, под которыми не так заметны бронежилет и кобура.
Все Пашины визиты были расписаны по единому сценарию. Он находил меня, здоровался, потом оглядывался на свою свиту и командовал:
— Исчезните!
Подходил ко мне вплотную и негромко, на ухо, сообщал:
— Прости, брат, я тут присунул неудачно, выручай!
Ну, как говорится, ничто человеческое нам не чуждо. Знающие люди объясняли, что когда ежедневно занимаешься душегубством, спасают бабы или водка. Паша в прошлом был хорошим спортсменом, неоднократным призером чемпионата Союза по боксу и совсем не пил.
Вот и сейчас я сидел за столом и заканчивал писать протокол цистоскопии, как он возник вдруг неслышно, словно леопард из высокой травы:
— Здорово, брат! Снова к тебе за помощью. Похоже, на той неделе присунул неудачно!
Костюм на нем сегодня был особенно впечатляющим. Темно-серый, в мелкую полоску. А сам он улыбался и пах «Фаренгейтом».
— Понял, Паш. Полминуты!
И быстро нацарапал последние строчки: «Заключение: цистоскопическая картина геморрагического цистита».
— Пошли! — Я поднялся с места и тут заметил в руках у Паши странный чемоданчик, на котором сверху была прикреплена телефонная трубка с витым шнуром. — Ого, правительственная связь?
Паша улыбнулся:
— Да нет, не правительственная. Сотовая!
— Сотовая? — удивился я. — Это что еще такое?
— Честно говоря, сам не знаю, — признался он, — но могу теперь откуда хочешь позвонить, с дачи, из машины. В любое место. Хоть в Америку! Правда, не всегда хорошо слышно.
— Дорогая небось? — Я с уважением рассматривал чемоданчик. — Сколько за такую штуку?
— Да так, — пожал плечами Паша, — вроде тысяч пять. Зеленых.
Для Паши пять тысяч зеленых было «да так». А домик в Ялте, судя по газетам, стоил не больше тысячи. Я закинул историю болезни на пост и завернул к цистоскопической. У лестницы над чем-то своим ржали омоновцы. Заметили Пашу, сразу напряглись, ржать перестали.
Паша недобро улыбнулся, прошел мимо них и потом спросил:
— Кого эти мусора пасут?
Хотел было пошутить и сказать «тебя», но вовремя осекся.
— Преступника стерегут одного, государственного.
Он понимающе кивнул.
У Паши было три типа состояния. Я уже научился их распознавать. Когда его бригада начинала войну с себе подобными, он всюду, даже в больнице, ходил в сопровождении нескольких бойцов. Когда бои затихали, он приходил один, но всегда в бронежилете. А когда все враги были повержены, то и бронежилет оставался дома. Сегодня он в бронежилете. Правда, в каком-то необычном, в прошлый раз был другой, более основательный.
— Американский! Такой фэбээровцы носят! — охотно пояснил Паша. — В три раза легче нашего, а хрен прострелишь, даже из тэтэшника!
Он начал надевать брюки, как вдруг его чемоданчик ожил и стал звонить на все лады.
— Что значит, не хотят? — схватив трубку, спросил у невидимого собеседника Паша. — Первый раз, что ли? Ну так посылай молодых, пусть по адресам поедут. Да, все по той же программе. Не понимают, когда с ними по-человечески, значит, будет по-плохому. Ну, давай. Вечером сбор.
Он стоял в носках на полу, с кобурой под мышкой, со спущенными штанами, и разговаривал по своей сотовой связи, но смешно почему-то не было. Не хотел бы я оказаться на месте тех, к кому сейчас ехали эти молодые.
Из корпуса мы вышли вместе, нужно было отнести стекла с мазками в лабораторию. У крыльца стоял большой черный «мерседес». Ага, вот он какой, знаменитый «шестисотый». Рядом припарковался темно-зеленый джип «гранд чероки». Не успели мы показаться на крыльце, как из «мерседеса» выскочили водитель с охранником, а из джипа четверо бойцов. Они были все под стать Паше, поджарые, резкие, совсем не похожие на карикатурных качков. Волчья стая.
— Ладно, Паш, все как обычно! — Я протянул ему руку, переложив в карман стекла. — Результат уже вечером будет, так что звони, приезжай!
— Давай, брат! — Он попрощался, хлопнул по плечу. — Спасибо!
И тут из-за угла показался бодро шагающий Макс Грищенко. Специалист по бесконтактному извлечению камней. Он заинтересованно посмотрел на впечатляющие транспортные средства, потом разглядел меня в такой славной компании, пожимающего руку Паше, и замедлился.
А может, провести воспитательный процесс? А то он теперь как встречает меня, так рожу кривит.
Я показал пальцем в его сторону и сообщил Паше:
— Между прочим, если вот так пройти через Нескучный сад, то прямо через реку на Фрунзенской набережной будет стоять дом, в котором я провел детство.
Грищенко никак не мог слышать моих слов, зато он прекрасно видел: я показываю на него бандитам и что-то им говорю. Он встал как вкопанный.
— А, знаю! Фрунзенская — это где Гарика на стрелке с чеченами мочканули! — сказал Паша, нахмурился и тоже посмотрел в направлении моего пальца. То есть на Грищенко, у которого явно подогнулись ноги.
Паша оглянулся на свою свиту. При упоминании Гарика, которого мочканули чечены, лица его коллег посуровели и теперь казались выточенными из камня. Они все тоже начали смотреть туда, где трясся в ознобе Грищенко, и по очереди сдержанно кивать. Макс стал зеленого цвета, ну просто не человек, а болгарский огурец. Я ему ободряюще подмигнул, еще разок пожал Паше руку и отправился в лабораторию. За моей спиной взревели мощные моторы, машины проехали мимо теряющего сознание Грищенко и свернули за угол.
— Первый раз я еще по малолетке залетел. Мы тогда осенью из детдома свинтили, вчетвером. Решили к морю пробираться, на рыбацкий корабль устроиться, типа юнгами. Мозгов-то совсем не было. Где-то червонец раздобыли и двинули. Бегаем на бану, как лохи, все ищем, какой поезд до моря идет. На какой ни сунемся, все не в масть, везде проводники гоняют, билет требуют. А мы несколько часов там тремся, чувствуем, менты скоро повяжут, наверняка в детдоме шухер уже поднялся. Нам ведь каждый обед-завтрак-ужин проверку устраивают.
Прыгнули тогда в первую же электричку и погнали. Куда едем — сами не знаем, к морю, не к морю, на юг, на север… Нам ведь эти названия станций по барабану. Ну вышли в городе каком-то, вечер уже, жрать хочется, ночлега нет. Походили до темноты, надо ж что-то делать. Видим — магазин стоит, двухэтажный, лестница пожарная сзади, решили подломить. Полезли, стекло выставили. Внутри темно, нет никого. На первом этаже галантерея всякая, шмотки. На втором — хавчик, курево, бухло.
Сначала ничего не хотели трогать, только хавки взять немного. А когда пузырь гнилухи раздавили, тут уж решили в кассах пошарить. У меня всегда способность была к замкам. Любой мог открыть. Вот и начал, друзья спичками светят, а я кассы щелкаю. Там бабок немного было, рублей сорок.
Леня дотянулся до поильника и хлебнул воды. У него к вечеру боли усилились, пришлось омнопон ввести. Он-то ему язык и развязал.
— А когда директорский кабинет подломили, видим — шнифер стоит, сейф то есть. Даже возиться с ним не пришлось, ключ в верхнем ящике стола был. Надо ж было директору этому так фраернуться.
Леня улыбнулся, повернулся к тумбочке, поставил поильник, немного поморщился. С его раной в пояснице подобные движения даже под омнопоном делать не рекомендуется. Я немного выдвинул тумбочку вперед, для удобства.
— Там, в этой банке железной, без малого полкосых было. Мы бабки поделили и заспорили. Я с еще одним корешем решил назад в детдом двигать, зиму переждать, а по весне на юг, на море. Чтобы с билетом, как положено. А другие двое уперлись. Мы, говорят, теперь при деньгах, чего полгода ждать, через два дня уже купаться будем. Слово за слово, короче, чуть до драки у нас не дошло. Потом еще раз перетерли, видим, никто никому не уступает. Тогда набили карманы куревом, конфетами и еще затемно из магазина по лестнице выбрались и разбежались.
Мы с корешем в детдом к ужину поспели, бабки заныкали, директору наплели, что в город вышли, да заблудились, сутки бродили, искали, ночь в парке на лавочке провели, а где остальные — без понятия. Нам не сильно поверили, но колоть не стали, ужином покормили и спать отправили. А утром опера являются по нашу душу.
Оказалось, те, которые к морю рванули, решили себе по мопеду купить. Чтобы на них прямо до пляжа. И в этом же городе, где я кассы брал, в магазин спортивный завалились с утра пораньше. Их сразу на месте и повязали. К тому времени уже полгорода знало, что лабаз обчистили, а тут являются два фазана-недомерка, оба залетные, бабки большие светят.