Преступление и наказание в английской общественной мысли XVIII века: очерки интеллектуальной истории — страница 11 из 88

[184].

«С признанием текучей и многомерной природы социальной жизни происходит пересмотр центрального тезиса феноменологии повседневности о “множественности миров” как “замкнутых” и “конечных” областей смысла. Социальные науки второй половине XX века стали отказываться от “обезличенных универсальных” типологических схем объяснения общества. Наметившаяся гуманистическая тенденция (антропологический вектор) сместила центр анализа социальной реальности с макроуровня на микроуровень “малых” социальных групп, отдельных людей, практики повседневной жизни»[185]. Истории реальных персоналий, ничем не примечательных людей, чьи имена оказались увековечены, благодаря специфическому, порой иррациональному стечению обстоятельств, позволяют реконструировать механизм различных видов преступлений с точки зрения субъектов криминальной активности и представителей уголовного правосудия, выявить степень социальной и психологической обусловленности противоправных деяний, лучше понять способы проявления чувств, а также охарактеризовать стратегии и ожидания издателей и потребителей информационного продукта в контексте социально-политических и идеологических координат эпохи. В этой связи анализ криминальных биографий уместно производить на основе междисциплинарного синтеза, в частности, с привлечением научного инструментария психологии.

Во введении к «Календарю» Э. Нэппа преамбулой выступает далеко не оригинальный тезис об экстренной необходимости мер по защите жизни и имущества подданных его Величества. Небольшой экскурс в историю смертной казни вполне ожидаемо начинается с апелляции к библейским текстам. Перст Божий только указал на Каина, первого убийцу, не обрекая его смерть, потому что при сотворении мира была всего одна семья. С ростом населения были приняты законы, наказывающие убийцу смертью; когда на карте мира появились империи, эта мера распространилась на виновных в государственной измене, а расцвет торговли и приток роскоши увеличили «каталог» преступлений, караемых высшей мерой. Здесь воспроизводится популярный аргумент о том, что преступление есть следствие трансформации нравов, обусловленных внедрением торговли и коммерции, влияние которой социально деструктивно.

Мы распределили мужские и женские биографии, представленные в первых двух томах издания Э. Нэппа и охватывающие период с 1700 по 1775 гг. по видам преступлений, и свели результаты в приведенной ниже Таблице 1. Естественно эти данные не претендуют на роль статистического источника, показывающего действительную картину, масштабы и характер и динамику преступности, так как в рамках предпринятого исследования нас интересует феномен преступления и его социально-психологическая подоплека в отображении общественного дискурса.


Таблица 1. Структура мужской преступности[186].


Безусловно, в количественном отношении и в красочности описания в «Календаре» превалируют насильственные преступления, причем значительную долю в их объеме занимают убийства на семейно-бытовой почве, которые в современной криминалистической науке выделяются в самостоятельный вид преступности. По наиболее устоявшемуся и распространённому определению, это «уголовно-наказуемые деяния, посягающие на жизнь, здоровье, половую неприкосновенность, честь и достоинство, а также имущество граждан, являющиеся результатом разрешения конфликта виновным, связанным с потерпевшим семейным, родственным, соседским или дружеским общением»[187]. В силу высокой латентности преступлений данного рода, реальность всегда оказывается далекой даже от официальной статистики, к которой как мы подчеркивали выше, «Календарь» имеет лишь опосредованное отношение, все же отражая универсальные криминологические закономерности. «Если рассматривать всю насильственную преступность, то основную массу потерпевших составляют мужчины… По семейно-бытовым насильственным преступлениям ситуация другая. По результатам исследований, лица женского пола являются потерпевшими в 75,8 % случаев семейного насилия. Например, женщины становятся потерпевшими в 70 % случаев угроз убийством или причинением тяжкого вреда. Так, жертвами таких преступлений чаще всего становятся жены и сожительницы виновных.»[188]. Как мы видим из Таблицы 1, из 117 убийств 39 (33 %) были совершены на семейно-бытовой почве, и в большинстве случаев пострадавшими являлись женщины. В этом плане «Календарь» – уникальный по насыщенности информации источник для анализа гендерных стереотипов, установок, идентичностей, встроенных в историко-социальный контекст рассматриваемого периода. Впрочем, это выходит за рамки нашего исследования, и потому мы ограничимся лишь анализом нескольких показательных биографий, чтобы проиллюстрировать такие криминологические характеристики семейно-бытовых преступления, как его причины, механизм, мотивация, социальные условия, свойства личности преступника и его жертвы.

Так, обвиненный в убийстве супруги Томас Уилфорд родился в очень бедной семье из графства Миддлсекс. У него был довольно редкий врожденный дефект – однорукость, и он занимался распределением обязанностей в работном доме прихода святого Джайлса, зарекомендовав себя человеком умеренного, даже кроткого темперамента. «Служебный роман» с его подопечной Сарой Уильямс, семнадцати лет от роду, но «с богатым жизненным опытом», завершился заключением законного брака, продлившегося не более месяца. Новоиспеченная новобрачная решила вспомнить прошлое и возобновить старые знакомства. Однажды вечером она собралась на прогулку и на вопрос мужа, ответила, что идет в парк: «Ее лаконичность взбесила его до такой степени, что между ними разгорелась ужасная ссора, а Уилфорд, распаленный ревностью, опрокинул ее на пол и вонзил ей в горло нож с такой силой, что ее голова оказалась почти отделена от туловища. Потом он спустился вниз и сообщил одной из постоялиц, что он убил жену, которую любил больше жизни»[189]. Биограф Уилфорда подчеркивал, что тот демонстрировал искреннее раскаяние, но, несмотря на это, его приговорили к смертной казни, приведенной в исполнение 22 июня 1752 г.: «В этом злоумышленнике, выходце из самых низких и обездоленных слоев населения метрополиса мы обнаруживаем пагубное влияние зеленоглазого монстра – ревности, перед которым беспомощно склоняются и великие люди»[190].

Ревность стала мотивом преступления в деле уроженца Ганновера Роджера Лоуэна, представшего перед судом Олд-Бейли за убийство Ричарда Ллойда 20 сентября 1706 г. Его счастливый брак продлился до 1697 г., когда он уехал Рисквик, сопровождая короля Вильгельма[191], и оставил юную супругу на попечение ее кузины и ее мужа – вышеупомянутого мистера Ллойда из Терхнем Грин. Когда он вернулся из Голландии, у него возникли подозрения, но на убийство он решился спустя почти десять лет, когда обзавелся неопровержимыми доказательствами адюльтера. По логике изложения «Календаря», это было предумышленное, тщательно спланированное убийство. Лоуэн пригласил Ллойда с супругой на обед, после чего предложил прогуляться по саду, чтобы полюбоваться цветами, а заодно продемонстрировать новую шпагу, которая и стала орудием убийства. Завершает повествование нравоучительный пассаж о ревности, которая является самой опасной из страстей, овладевающих человеком. «Обычно она проистекает из излишеств любви, усугубленных мелочностью духа и подозрениями, и мы приписываем другим то, что является плодом нашего воображения и бесчисленных страхов[192].

Еще одним примером жестокого предумышленного убийства стала расправа над Элизабет Прайс, учиненная ее сожителем Джорджем Кэдделом. Он работал аптекарем, и его репутация обходительного и респектабельного вдовца была безупречна до того момента, когда он решил жениться на дочери местного хирурга мистера Дина. В отличие от него, репутация Элизабет была изрядно скомпрометирована: некогда соблазненная армейским офицером, она жила в одиночестве, и сама себя содержала, работая белошвейкой. Она стала любовницей Кэддэла, подтвердив распространённую точку зрения, что «потеря добродетели настолько развращает женщин, что они никогда не изменят образ жизни и не восстановят доброе имя»[193]. «Результатом их близости явилась беременность, и она настаивала на том, чтобы он женился на ней. Когда Элизабет узнала, что он делает авансы мисс Дин, просьбы превратились в угрозы. Тогда-то у Кэддэла и созрел дьявольский план избавиться от нее, так как мысль о том, чтобы лишиться расположения любимой женщины и жениться на той, до которой он снизошел, были одинаково нетерпимы»[194]. Субботним вечером он пригласил ее на прогулку под предлогом обсуждения будущего бракосочетания, завел в уединенное место и зарезал. Когда тело несчастной было обнаружено, началось расследование, в ходе которого женщина, у которой мисс Прайс снимала комнату, подтвердила факт совместной прогулки в день, когда девушку видели живой в последний раз. Кэддэла заключили в тюрьму, после чего суд вынес смертный приговор, приведенный в исполнение 21 июля 1700 г.

В этой биографии показательно резюме, предупреждающее молодых людей об опасности любовных связей с несколькими женщинами одновременно. Но акцент все же сделан на моральном облике потерпевшей, чье развратное поведение и стало первопричиной «фатальной катастрофы». На наш взгляд, это отражение концепта двойных стандартов и убеждения в том, что женская добродетель исключительно хрупка вне зависимости от возраста, внешних данных, социального, материального, семейного положения. К тому же она является объектом посягательств со стороны мужчин, чей арсенал обольщения едва ли обогатился со времен Овидия