Существенным достоинством трактата Дефо стала филигранная продуманность его структуры. Он не просто предлагает лекарство от социальной болезни, но проводит тщательную диагностику, выявляя ее глубинные причины, лежащие фактически во всех сферах: административной, экономическо-социальной, и, главное, нравственной. «Хороший врач ищет причину болезни и тщательно анализирует симптомы, прежде чем поставить диагноз и прописать лекарство; если мы посмотрим в корень зла, то узрим его в разложении нравов и морального облика низших классов»[348], – рассуждает Дефо, и в продолжение органической метафоры бросает суровый упрек тем, кто отрицает значение простых людей в функционировании политического тела. «Преуспевающий купец, подсчитывающий доходы в своей конторе и капитан в кабине своего корабля, останутся без работы в отсутствие многих рабочих рук, задействованных во многих отраслях, которыми они управляют»[349]. Ведущую роль в разложении морального облика и здоровья рядовых англичан, по утверждению памфлетиста, играет джин, массовое потребление которого приводит к самым печальным последствиям в масштабе национальной экономики и общей криминогенной ситуации. Тридцатилетие 1720–1750 гг. называют «эрой джина», когда дешевый алкоголь бесконтрольно продавался фактически бесконтрольно и повсеместно, и эффект в виде эскалации насилия и страдания населения можно было наблюдать на улицах, тюрьмах и работных домах[350]. «Нет ничего привычнее для англичанина, – язвительно отмечал Дефо в более раннем трактате, – чем заработать полные карманы денег, а затем предаваться безделью. Осведомись о его планах, и он честно ответит, что будет пить до тех пор, пока не спустит все до последнего пенса»[351]. «Когда вязальщики и изготовители шелковых чулок получают высокую зарплату, они редко работают по понедельникам и вторникам, проводя время в пивных или за игрой в кегли. Ткачи, как это бывает, напиваются в понедельник, во вторник страдают от похмелья, а в среду пытаются вспомнить, для чего предназначен тот или иной инструмент. Что же до башмачников, то они скорее согласятся быть повешенными, если в понедельник не помянут святого Криспина, осушив кружку доброго эля, и это продолжается, пока у них остается хоть один пенни в кармане»[352].
В этом же менторском ключе выдержаны рассуждения Э. Моретона, предлагающего ограничить продажу алкоголя до десяти часов вечера. «Представим человека, на содержании которого находится семья и который в это же время любит прикладываться к бутылке с джином. Прежде всего, он потеряет способность работать, будучи постоянно пьяным…и, наконец, голод, жалобы и стоны его домочадцев, в сочетании со склонностью к беспорядочной жизни и отсутствием привычки к систематическому труду превращают честного труженика в отъявленного негодяя. Вот эти обстоятельства и пополняют наше общество ворами и убийцами. Люди, которые могли бы способствовать жизнедеятельности политического тела, становятся бесполезными его членами, преступное ремесло процветает, и в скором времени мы не осмелимся высунуть нос из наших домов, которые едва ли служат надежным убежищем и при свете дня»[353].
Он выделяет несколько категорий профессий, представители которых прямо или косвенно способствуют ухудшению криминогенной обстановки и, следовательно, нуждаются в постоянном контроле. Первыми в списке идут нищие. Тридцатью годами ранее публицист отмечал, что попрошайничество является такой же профессией, как и остальные, несмотря на то, что находится в явном противоречии с принципами добродетели, истины и справедливости. Нищенство было не просто профессией, а настоящим искусством, успех которого зависел «от того, как демонстрировались или не демонстрировались язвы, пола, возраста, времени года, выразительности взгляда и речи, интонации; все компоненты ремесла были отточены до совершенства»[354]. Во время создания «Вторичных мыслей» нищие по-прежнему оставались неотъемлемой частью ландшафта лондонских улиц, и предложения Дефо по решению этой проблемы не отличались оригинальностью. «Чтобы нищие и воры не шатались праздно по улицам, следует соорудить в удобных концах города вместительные бараки, куда те должны будут являться к установленному часу и где будут содержаться до тех пор, пока не вступят на честный путь, в противном случае их отправят в работные дома в приходах, к которым они приписаны»[355]. Примечательно, что, Дефо, обычно склонный к детализированию, ничего не говорит об обустройстве бараков, кроме того, что их обитателям будет выдаваться свежая солома. Подобная суровость, по всей видимости, связана с распространенной в том время ассоциацией бедности с праздностью и расточительством, а, соответственно, с духовной дегенерацией и социальными конфликтами. Дефо размышлял вполне в духе позднего меркантилизма, провозглашавшего моральную обязанность бедняков трудиться для национального блага.
К той питательной среде, из которой выходят профессиональные нищие и бродяги, Дефо относит чистильщиков обуви и осветителей улиц, которыми, как правило, становились беспризорные подростки, совмещавшие оказание профессиональных услуг с попрошайничеством, впрочем, как замечает автор, их достаточно легко обуздать, если будут реализованы схемы, предложенные им ранее в трактате «Общее дело – ничье дело»[356]. Более серьезную опасность для общественного спокойствия представляют моряки и расквартированные солдаты, которых Дефо предлагает регистрировать, прикрепляя к месту временного пребывания и штрафовать за нарушение комендантского часа.
Но самую суровую критику памфлетист адресует извозчикам, именуя их «отбросами общества, и откровенно говоря, негодяями наихудшего сорта»[357]. Представители этой профессии столь часто порицались за грубость и назойливость, что в 1682 г. был принят Акт, установивший порядок получения соответствующей лицензии и ограничивший места их скопления: «Ни одно преступление, – сетует Дефо, – не обходится без участия этих негодяев; так, они вступают в сговор с грабителями, завозя жертву в заранее условленное место, где осуществляется дьявольский замысел»[358]. При этом Дефо отмечает следующий нюанс: владелец транспортного средства и сам извозчик – как правило два разных человека, и они должны нести равную ответственность в случае, если с пассажиром случилось неприятное происшествие.
Вклад представителей вышеуказанных профессий в эскалацию преступности более чем очевиден, но Дефо же не ограничивается рефреном жалоб, которые часто озвучивались его современниками, и представляет развернутый и глубокий экскурс, обнажающий социально-экономические корни исследуемого феномена. Рост цен на товары первой необходимости, к которым он относит уголь, свечи, хлеб и мясо, является следствием неформального соглашения между представителями соответствующих профессиональных общностей продавать продукцию без какой-либо привязки к ее рыночной стоимости. «Произвол торговцев углем, которые в течение долгих лет жонглировали ценами на уголь, опуская и поднимая их по своему желанию и разумению, был результатом умышленных спекуляций; и самый вопиющий случай имел место в правление Его Величества, когда в течение двух недель цена подскочила от двадцати трех до пятидесяти шиллингов…». Не лучшим образом поступают булочники, «которые закупают ограниченное количество зерна выше его рыночной стоимости и продают хлеб по совершенно абсурдным ценам»[359]. Дефо сетует, что бедняков буквально «стирает в пыль стремление не знающих жалости скупцов набить свои карманы» и выражает надежду на то, что «правительство заставит их быть честными даже против их воли»[360]. Какие именно элементы государственного регулирования экономики предлагает автор, остается неясным, но его размышления выдержаны в русле меркантилистических представлений: «… определить точно влияние монопольных цен на общество потребителей на тот момент было невозможно. Но уверенность в существующем государстве, их [меркантилистов – авт.] желание наделить государство неограниченной властью заставляли меркантилистов поверить в то, что государство способно решить все поставленные задачи за счет неограниченной власти»[361].
В контексте выраженного Дефо осуждения стремления бизнесменов получить прибыль, презрев этические и моральные нормы, представляется уместным привести цитату из классического труда М. Вебера: «И еще одно, и это самое важное: полезность профессии и, следовательно, ее угодность Богу в первую очередь определяются с нравственной точки зрения, затем степенью важности, которую производимые в ее рамках блага имеют для «всего общества»; однако в качестве третьего и, практически безусловно наиболее важного критерия, выступает ее «доходность»[362]. В рамках протестантской идеологии, где формирование мира «должно осуществляться посредством профессионального труда, активной деятельности в пределах социального миропорядка»[363], представление о профессиональной самореализации как единственном способе удостовериться в своем избранничестве легализовало стремление приобретателя к наживе. «Тот, кто не приспособился к условиям, от которых зависит успех в капиталистическом обществе, терпит крушение или не продвигается по социальной лестнице. Однако все это – явления той эпохи, когда капитализм, одержав победу, отбрасывает ненужную ему больше опору»