[81]. Ее предмет чрезвычайно обширен, но в избранном нами ракурсе рассмотрении преступления с точки зрения мотивации его субъектов, с одной стороны, и общественности в поиске универсальных форм нейтрализации преступной агрессии, с другой, мы фокусировались преимущественно на анализе эмоционально-психологических состояний[82], а также специфики проявления и восприятия насилия в социальном и духовно-интеллектуальном контекстах исследуемой эпохи. Поэтому мы привлекали широкий круг отечественных и зарубежных исследований по криминальной психологии, в числе которых классические труды Ч. Ломброзо, М.Н. Гернета, П.Н. Тарновской, Е.Н. Тарновского, А.А. Левенстима, Ю.М. Антоняна[83], а в части, касающейся специфики женской преступности обращались к идеям выдающихся философов XX столетия Симоны де Бовуар[84]и Эриха Фромма.[85]
Вторая глава «Анатомия преступлений в поздней публицистике Д. Дефо» логически продолжает развивать проблематику, связанную с психологической спецификой криминальной мотивации в социокультурном контексте описываемой эпохи. Классифицируя социальные характеры в европейской культуре раннего капитализма и более поздних эпох, Э. Фромм выделял эксплуататорский тип, реализующий себя через разрушение объекта своих отношений. Безусловно, к данному типажу относятся самые знаменитые лондонские преступники XVIII столетия – Джон Шеппард и Джонатан Уайлд, ставшие героями биографических очерков Даниэля Дефо, опубликованных в течение 1724–1725 гг.[86]
Безусловно, жизненный путь и творчество Дефо прекрасно освещены как в зарубежной, так в отечественной историографии, и библиографический корпус научных трудов, затрагивающих направления деятельности этого удивительного человека – литературной, политической, экономической, социально-реформаторской, – был бы слишком внушительным, чтобы приводить его в формате введения[87]. В ракурсе нашего исследования мы обращались преимущественно к тем работам, в которых в той или иной меры затронуты пенитенциарные аспекты его литературного наследия.
Коллизии жизни писателя складывались так, что ему пришлось познакомиться с тюремным бытом знаменитой Ньюгейсткой тюрьмы, может быть, поэтому его персонажи, оказываясь по ту сторону закона, вынужденно взаимодействовали с английской уголовно-исполнительной системой. Но в отличие от Молль Флендерс и Джека-полковника, рожденных фантазией Дефо, Шеппард и Уайлд – реальные люди, чьи биографии презентуются через призму мифологизации как одной из форм интерпретации событийной истории. Миф как синтез реального и идеального базируется на архетипе, проявляющемся в зависимости от социального измерения конкретной эпохи. Используя компаративно-биографический метод, мы показываем, как события жизни реальных исторических персонажей, преломившись через архетипическую оппозицию свой/чужой, трансформировались в миф, обретший самостоятельную жизнь в коллективном сознании и отразившийся в разнообразных сферах художественной культуры в течение последующих столетий. В подобном ракурсе биографии Шеппарда и Уайлда освещались в ограниченном числе зарубежных и отечественных исследований[88]. Детальный анализ оригинальных текстов, как с исторической, так и литературной точек зрения, позволил нам прийти к заключению, что именно они стали выполнять функцию ресурса для последующих дискурсов и репрезентаций образов Шеппарда и Уайлда.
Третья глава знакомит читателя с ярким текстом эпохи – малоизвестным трактатом одного из величайших мыслителей английского Просвещения Бернарда Мандевиля «Расследование причин участившихся казней в Тайберне»[89]. Идейное наследие этого философа-моралиста пока еще не удостоено в отечественной научно-исследовательской практике должным вниманием. Между тем, философские проблемы, которые публицист затрагивал в своих эссе, заслуживают глубокого интеллектуального анализа. Бернард Мандевиль – мыслитель, «остро чувствовавший пульс своего времени» – работал на стыке философии и художественной литературы, и зарекомендовал себя не только как глубокий философ и экономист, но и незаурядный психолог.
В зарубежной историографической традиции научный интерес к творчеству Б. Мандевиля возникает, благодаря фундаментальному оксфордскому изданию 1924 его «Басни о пчелах» в сопровождении грандиозного научного комментария, включающего биографические данные, критическое эссе, обширные библиографические сведения[90]. Среди работ, в которых освещались различные грани его нестандартных идей, можно назвать исследования Ф. Кэя, Р. Крэйна, Дж. Хардера[91], сборник статей под редакцией И. Праймера[92], монографии Т. Хорна и М. Голдсмита[93].
В отечественной научной литературе впервые «открыл» философско-этические и социально-политические взгляды Б. Мандевиля для советского читателя сотрудник Института философии АН СССР А.Л. Субботин в биографическом очерке серии «Мыслители прошлого» в 1986 г.[94] Сам автор называл свою работу «книгой о книге», так как предложил детальный философский анализ главного сочинения Мандевиля – знаменитой «Басни о пчелах»[95]. Между тем, иные социально-философские и политические памфлеты и эссе автора редко подвергались детальному научному анализу в отечественной историографии и истории философской мысли[96]. Рассматриваемый в третьей главе памфлет, который представляет глубокий социально-философский анализ проблемы преступления и наказания в Англии в первой четверти XVIII в., практически неизвестен российскому исследователю. В работе А.Л. Субботина упоминается только название эссе. Более детальный анализ памфлета представлен в исследовании К.В Кованова «Бернард Мандевиль и общественная мысль Англии первой половины XVIII века»[97]. Авторы данной монографии в серии статей рассмотрели трактат в социально-культурном контексте эпохи и открыли российскому читателю уникальное произведение богатого идейного наследия английского Просвещения[98].
В четвертой главе мы обращаемся к, пожалуй, самому малоизвестному произведению из творческого наследия английского романиста и драматурга Генри Филдинга – трактату «Исследование причин участившихся преступлений»[99]. Романы и пьесы Г. Филдинга традиционно являются предметом устойчивого интереса равно историков и филологов[100]. В отображении жизненных вех писателя также нет историографических лакун, первое посмертное собрание его сочинений, изданное Артуром Мерфи[101], уже сопровождалось литературно-биографическим очерком, а в XIX–XX вв. появились солидные жизнеописания, отличавшиеся исключительной детальной фактографией[102].
Шкала, по которой оценивается деятельность Филдинга на должности мирового судьи Вестминстера и Мидлсекса, простирается от патетического восхищения его гражданскими и личными добродетелями до более трезвой констатации, что великий писатель вполне коррелировал с духом времени, который не всегда требовал от человека идейной принципиальности. Независимо от исследовательской позиции, биографов роднит интерес к практической стороне деятельности судьи Филдинга, в то время как теоретическая составляющая, к сожалению, долгое время оставалась вне исследовательского фокуса. Не получили должного освещения анализируемые нами трактаты Г. Филдинга «Речь Большому жюри», «Истинное состояние дела Босаверна Пенлеза»[103], в котором Филдинг излагает свое видение относительно соотношения гражданской свободы и государственного вмешательства в частное пространство. Трактатом «Исследование причин участившихся преступлений…»[104] Филдинг фактически заложил теоретически-концепту-альные основы британской правоохранительной практики, реализуемой Джоном Филдингом на протяжении следующих десятилетий. Безусловно, процесс создания английской полиции и роль «слепого судьи» Филдинга – это отдельная тема, получившая великолепное освещение преимущественно в зарубежной[105], и отчасти в отечественной историографии[106], потому, выдерживая формат интеллектуальной истории, мы впервые в отечественной историографической традиции предприняли анализ его «Плана по предотвращению уличных разбоев…» (1753)[107].
Пятая глава посвящена анализу одной из работ английского филантропа, историка, путешественника и коммерсанта Хэнвея – трактату «Одиночное тюремное заключение»[108]. В зарубежной историографии Джонас Хэнвей обрел своего биографа: преподобный Р.Э. Джейн – священник методистской церкви – в 1929 г. составил биографию просветителя под заглавием «Джонас Хэнвей: филантроп, политик, автор»[109]