Четвертая проповедь «О влиянии дурной компании» начинается с предостережения Коринфянам: «Не обманывайтесь: худые сообщества развращают добрые нравы»[1148]. Создается впечатление, что Брюстер намерено чередует беседы откровенно религиозного характера с назиданиями моральной направленности, наполненными злободневным социальным содержанием. Он перечисляет возможные соблазны, которые заманили узника на «дурной путь», как младшего сына из Притчи о блудном сыне: распутство, блуд, сребролюбие, алкоголь… И вновь подводит к мысли, которая лейтмотивом проходит через все его проповеди: «Ваша нынешняя ситуация должна восприниматься как возможность исправить эти прискорбные последствия влияния дурного общества. Вероятно, никакой лучшей возможности не могло бы представиться для того, чтобы установить в душе порядок и обратиться к Господу всем сердцем своим»[1149]. В завершение беседы он еще раз призывает разорвать всякую связь с дурными товарищами, не страшась их насмешек и презрения, но укрепляя себя верой.
Ян Лёйкен «Притча о блудном сыне».[1150]
Прологом к пятой и шестой беседам, рекомендованным тюремным капелланам для общения с узниками, осужденными к смертной казни, стали евангельские события, описанные в 23 Главе Евангелие от Луки о двух злодеях, которых вели на смерть с Иисусом[1151] и богословская концепция Страшного суда. Вообще Брюстер выступал противником смертной казни, положительно оценивал пример Россию Елизаветинской эпохи, когда был принят и действовал закон практический единственный в Европе об отмене смертной казни[1152]. Основная мысль пятой проповеди сводится, с одной стороны, к акцентированию внимания на том обстоятельстве, что, несмотря на справедливое осуждение на смерть библейского злодея, «потому что достойное по делам принял», он заслужил место рядом со Спасителем в раю. С другой стороны автор назидает: «все-таки многое предстоит сделать, прежде чем заслужить себе право на благословения Евангелия»[1153]. Проповедь «Кающийся вор» – призыв опомниться и изменить свою жизнь так глубоко, чтобы Спаситель мог сказать «ныне же будешь со Мною в раю». Брюстер в очередной раз демонстрирует отход от ортодоксальных пуританских доктрин о божественном предопределении к осуждению, и стремление применять новозаветные истины для возбуждения надежды на спасение и христианское милосердие. Тем не менее, последняя шестая проповедь «О страшном суде», пожалуй, самая торжественно-устрашающая и отвлеченная. Дидактически выверенная Брюстером картина Страшного суда балансирует на грани устрашения и робкой надежды. Понимая, что целевая аудитория его проповедей – смертники, богослов обращается к Евангелию от Матфея «И не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить; а бойтесь более Того, Кто может и душу и тело погубить в геенне»[1154]. Подводя читателя ко второму разделу своего издания – молитвам, проповедник советует использовать все время (никто не знает сколько ему осталось!) в молитвах, смирении, покаянии и надежде[1155].
За неимением точных данных трудно предположить, какой резонанс имел публицистический дебют Джона Брюстера на пенитенциарную тематику. Более полутора десятков лет богослов не возвращался к данному направлению, но в 1808 г. вновь выступил с печатной проповедью «Об укреплении религии в тюремных учреждениях». Пятью годами позже было опубликовано самое, пожалуй, внушительное богословское издание автора «Размышления для кающихся», куда выше упоминаемая проповедь была включена в качестве приложения[1156]. Душеспасительная беседа начинается с упоминания строк 79 Псалма «Услышь стенания пленников, силой Своей великой спаси на смерть обреченных»[1157], которые, по замечанию автора с наблюдений и слов Дж. Говарда, будучи исполнены в тюремной часовне или в зале суда перед оглашением приговора, всегда вызывали «чувственное волнение» в сердцах осужденных[1158]. Далее Брюстер сравнивает земное правосудие с небесным прототипом, и рассуждает о милосердии – как неотъемлемой части обеих моделей. Но автор воздерживается от неправильного понимания земного милосердия в отношении преступника – как необоснованного помилования. В таком случае, убежден автор, опасность велика как для личности, так и для общества: «милость, даруемая таким образом, искушает ее объект к повторению его преступлений, а повторение его преступлений нарастающей жестокостью оборачивается для общества»[1159]. В этом его мысли созвучны с идеями Бернарда Мандевиля, который призывал общество оставить «ложную филантропию», не злоупотреблять необоснованными помилованиями, а придерживаться принципа справедливого и неотвратимого наказания С другой стороны, продолжает проповедник, если понятие милосердия убрать из наших кодексов, многие «падут жертвой безжалостной тирании», примерами которой так богата история.
Далее идет описание основных принципов пенологии Дж. Говарда, представленные как «неутомимый христианский труд», благодаря которому «луч истинного милосердия проник в тюрьму», сам же Говард метафорически представлен как «превосходный епископ этой епархии, который первым обратил внимание на положение этого несчастного ордена»[1160]. Однако, подводя итог утверждения принципов Говарда в качестве идейных основ обращения с заключенными в сфере условий содержания, режима, питания и пр., Брюстер обращает внимание законодателей, что «в отношении распространения истинных религиозных знаний законодательная власть, по-видимому, не выполнила всего, что от нее ожидалось»[1161]. Кажется, богослов тонко почувствовал момент, когда религия постепенно утрачивала лидирующие позиции в качестве основного вдохновителя и движущей силы тюремных реформ, которые постепенно становились частью государственной правовой политики. Вполне естественно, священнослужитель не упускает возможность прозелитизма и указывает на исключительные ресурсы религии в деле исправления заключенных: «Религия совершит то, чего никогда не смогут совершить чисто человеческие чувства чести, справедливости или гуманизма: она возвысит тех, кого справедливо назвали позором рода человеческого, до свободы, до достоинства именоваться сыном Божьим»[1162].
Брюстер положительно оценивает ту часть Пенитенциарного акта, которая устанавливала должность и обязанности тюремного капеллана. Однако, убежден богослов, его сфера деятельности не должна быть ограничена проведением коллективных служб и отправлением обрядов. В деле исправления гораздо важнее индивидуальная пастырская помощь, работа, как с подследственными, так и со справедливо осужденными: «В первом случае необходима смирение, так как вина подсудимого перед судом считается еще не доказанной, то к нему следует относиться с милосердием и состраданием. Как должен он быть благодарен такому утешению благочестивого служителя! Если он невиновен в преступлении, в котором его обвиняют, он принимает заключение со смирением христианина. Если он будет признан виновным, капеллан разъяснит мотивы истинного раскаяния, и когда он внезапно удалится от порочного своего окружения в спокойное одиночество тюрьмы (где такое одиночество может быть найдено), это потрясет его и он воскликнет: «Это хорошо для меня, что я был сокрушен в своем грехе!»… В случае, если он не виновен, временное заточение, в соединении с верой, которую Павел испытал в темнице, когда его ноги закованы в кандалы, приведет к просветлению души и укреплению веры в жизнь вечную»[1163]. Таким образом, по мнению Брюстера, только религиозные знания помогут заменить «праздность – трудом, невоздержанность – воздержанием, противопоставить дурному обществу – одиночество, а пороку – суровую и жесткую дисциплину». Заканчивается проповедь традиционным призывом к спасению соотечественников, скованных не только страданием и железом, а также преступлениями и грехами, возглавить которое, безусловно, должно государство рука об руку с церковью.
Печатные труды, обобщившие богословские и социальные идеи Джона Брюстера положили начало оформлению «теологии тюрьмы» – содержательной стороны проповеднической деятельности тюремных капелланов. Форма одиночного (монашеского или келейного) заключения, так активно продвигаемая Брюстером с точки зрения священнослужителя, соответствовала идеальным условиям поиска утраченной связи с Господом. В свободной и праздной жизни преступник мог потерять связь с Иисусом: попасть под тлетворное влияние определенного окружения и греховных мыслей, быть ослепленным гордыней или гневом. В соответствии с «теологией тюрьмы», насаждаемой Брюстером, искупление требует глубокого и длительного по времени раскаяния: Господь использует время заключения, чтобы заставить преступника искать Его; а тюрьма станет местом и обстоятельством, где человек сможет установить невероятное соединение с Иисусом, покаяться и получить искупление. Тюремный капеллан и Библия станут верными спутниками преступника ~ грешника, направят заблудшую душу на путь истины. Брюстер придерживался мнения, что человек, оказавшийся в заключении, в первую очередь «узник собственного греха». Но Господь дает надежду: испытав своего узника, он освободит его и даже воздаст вдвойне, как, например, было с Иосифом после заточения в египетской тюрьме: «А что до тебя, ради крови завета твоего Я освобожу узников твоих изо рва, в котором нет воды»