– О, умоляю вас, говорите яснее!
– Я не могу сказать ничего яснее этого! – возразил ей Варней. – Я только в состоянии повторить еще раз: я думаю, что этот молодой человек, живущий у Жильберта, бывшего браконьера, мнимого методического священника, – не родной сын его. Полагаю, что он происходит от лиц, занимавших высокое положение в свете, и сделался жертвой какого-нибудь замысла, в котором играл роль этот Жильберт Арнольд… Вот, миссис Вальдзингам, все, что я знаю сам! Я не могу сказать вам ничего, кроме этого, пока вы сами лично не взглянете на этого симпатичного юношу!
– О, ведите меня к нему безотлагательно! Такая неизвестность тяжелее самой смерти!
– Да, но вы тем не менее должны иметь терпение… Должны владеть собою! В подобных обстоятельствах нельзя себе дозволить действовать слишком быстро: один неверный шаг может погубить все дело. Осторожность становится для нас почти обязанностью. Примите еще к сведению, что ведь нам придется бороться с хитрецом и страшным лицемером. Нельзя приступать к делу до вашего свидания с молодым человеком. Я вполне полагаюсь на ваш непогрешимый материнский инстинкт. Всмотритесь зорко в юношу, поговорите с ним, изучите каждую черту его лица, каждый взгляд его глаз, и если после этого вы скажете решительно: «Гранвиль Варней, это мой сын, сэр Руперт Лисль!» – то я переверну тогда небо и землю, чтобы достигнуть возможности доказать это свету и помочь вам вернуть права вашему сыну! До тех пор нам, конечно, нечего делать: нашей исходной точкой будет минута, в которую вы, миссис, разрешите вопрос. Придется удалить куда-нибудь Арнольда, чтобы вы могли увидеться с молодым человеком. Это может устроить мой слуга Соломон; если вам угодно, то сегодня же вечером. Если я ошибаюсь и напрасно заставил вас страдать и волноваться, то простите мне невольную вину. В случае же, если последние слова моего друга указали вам прямо существование тайны и вам при моей помощи удастся разгадать ее…
– То я… буду вам глубоко благодарна! Мой сын будет вам сыном. Все наше состояние будет вместе и вашим, так же как и наш дом.
– Достаточно, достаточно, – перебил майор весело. – Миссис Вальдзингам, я попросил бы вас отдохнуть и прилечь на несколько часов. Я пришлю вам что-нибудь прохладительное и немного мадеры, которая совершила столько же переездов, сколько сделал их я. Прошу вас убедительно подкрепить свои силы: не забудьте, что вечером вам предстоит принять решение, от которого будут вполне зависеть последующие действия! Прощайте же, миссис Вальдзингам, до наступления сумерек!
Майор взял руки Клерибелль и сжал их с дружелюбием. Он принял самый кроткий и внушительный вид, а его золотистые шелковистые волосы, блестевшие на солнце, придавали его красивому лицу еще более прелести.
Глава XVЖильберта Арнольда принуждают говорить
Достойный камердинер майора, Соломон, весьма ловко заставил мнимого проповедника удалиться из дома, и даже на довольно продолжительный срок. Начало уж смеркаться, когда миссис Вальдзингам с майором поехали в его темно-коричневом и щегольском купе в Ольд-Кент-Рид. Майор Варней приказал кучеру остановиться на углу переулка, в конце которого виднелась известная часовня.
– А теперь, миссис Вальдзингам, – сказал Гранвиль, – пожалуйте мне руку, мы дойдем пешком до квартиры Слогуда. Я отослал купе несколько в сторону, опасаясь, что ваш прежний сторож может вернуться, пока мы у него, и узнать всю суть дела.
Но Клерибелль, казалось, не слушала Варнея. Она шла машинально и вдруг, остановившись, положила руку на плечо майора и спросила со странной, почти дикой решимостью:
– Майор Варней, скажите! Молодой человек, которого я увижу сейчас, – сын ли мой или нет?…
Луна уже взошла, и матовый свет ее озарял бледное лицо красивого Варнея, так что он был теперь еще интереснее, чем днем. Он кинул на свою спутницу проницательный взгляд и ответил ей с чувством собственного достоинства:
– Миссис Вальдзингам, вы – женщина одинокая, беспомощная и к тому же вдова дорогого мне друга. Верьте, что я не способен обмануть вас сознательно, и потому отвечу вам: я думаю, что это ваш сын, сэр Руперт Лисль!
Она вздохнула с видимым облегчением и быстро пошла вперед.
– Мы дошли, наконец! – объявил ей майор, остановившись у садовой калитки и дергая звонок.
На звон прибежал Соломон.
– Ну что же: все в порядке? – спросил его майор, когда слуга открыл торопливо калитку.
– Да, он отправился в гости в Гемпстедт. Я принес ему записку от председателя общества, в которой его просят произнести речь собранию. Он вернется не раньше как через два часа, так как еще не сразу найдет и место сходки.
– Хорошо, Соломон… Разве этого человека нельзя назвать сокровищем? – обратился он весело к дрожавшей Клерибелль.
Она не ответила, глаза ее были устремлены на дверь незнакомого дома, в котором она думала найти своего сына.
– Не угодно ли вам последовать за мною? – сказал мягко майор.
Он вошел в коридор и направился к лестнице. Но прежде чем взойти на нее, он обернулся к Соломону и спросил, подмигнув ему многозначительно:
– Куда же делась женщина?
– Она ушла в деревню, повидаться со знакомыми, – ответил Соломон. – Ее там очень любят и отпускают не скоро.
– Это великолепно, бесценный Соломон!
Майор и миссис Вальдзингам стали подниматься по лестнице, сопровождаемые Соломоном, который остановился на маленькой площадке, пока посетители входили тихо в комнату.
Молодой человек с бледным лицом спал на кровати, положив руку под голову. Белокурые волосы свешивались на низкий, довольно узкий лоб. Платье, хотя поношенное, было, в сущности, самого изящного покроя. Руки спавшего были бледны и нежны. Комната слабо освещалась нагоревшей свечой, которая стояла на столе у окна. Майор указал молча рукой на юношу. Миссис Вальдзингам испустила слабый, радостный крик и, преклонив колени перед самой постелью, поцеловала спящего в лоб, что заставило его тотчас проснуться и взглянуть с изумлением. Теперь было удобно разглядеть, что лицо его было очень красиво, с тонкими, правильными чертами, хотя оно не свидетельствовало о большом уме.
– Несчастное дитя! – проговорил майор. – Вспомните все, что я говорил вам недавно, и соберитесь с силами!
– Да, да! – воскликнул пылко молодой человек. – Я знаю… Вы моя мать, – обратился он к Клерибелль, – вы пришли, чтобы вырвать меня из ужасной темницы… Из рук этого гнусного, низкого человека… Ведь вы хотите этого?
Он говорил с лихорадочным нетерпением и соскочил с постели, как будто бы хотел оставить эту комнату тотчас же. Соломон, стоявший на пороге двери, ухватил его за руку и сказал торопливо:
– Не спешите же так!.. Успокойтесь немного!
– Ну-с, миссис Вальдзингам, что: я прав или нет? – спросил майор Варней, обратясь к Клерибелль.
– Да, – сказала она с непроизвольным вздохом. – Вы, верно, не ошиблись. Но дорогой мой сын ужасно изменился. Это грустная перемена.
– Как же не измениться, когда он в продолжение четырнадцати лет не видел забот матери и сидел в заключении, как настоящий узник! – заметил ей майор.
– Сын мой… Мой бедный Руперт… Подойди же ко мне! – проговорила Клерибелль, раскрыв объятия.
Молодой человек обвил шею матери обеими руками и, прислонясь к плечу ее, горько зарыдал.
– Я не желаю больше изнывать в этом доме… Я не могу здесь жить! – повторил он настойчиво.
– Мы увезем тебя отсюда, мой Руперт.
И миссис Вальдзингам пошла было к дверям, но майор не замедлил остановить ее.
– Дорогая миссис Вальдзингам! – начал он. – Великие боги!.. Сознаете ли вы, что вы затеваете?… Вы хотите увести с собой человека, которого считают сыном наших служителей. Вы, вероятно, думаете отправиться с ним в суд и заявить, что это ваш сын, сэр Руперт Лисль, который считался давным-давно умершим… Ради бога, обдумайте, что вы предпринимаете! Я прошу вас во имя нашего незабвенного Артура Вальдзингама: будем действовать рассудительно… Не угодно ли сесть?
Он подвел ее к стулу, она послушно села.
– Прежде всего, миссис Вальдзингам, – продолжал майор, – прежде чем приступить к нашим дальнейшим действиям, нам необходимо ваше официальное заявление, что вы признаете в этом молодом человеке вашего сына, сэра Руперта Лисля.
– Я признаю его!
– Хорошо! Итак, вы высказываете – в присутствии Соломона, этого юноши и третьего свидетеля в лице майора Варнея – свое убеждение, что он действительно ваш сын и что вы не введены в заблуждение сходством, которое могло существовать между сыном Арнольда и вашим сыном Рупертом.
– Я никогда и прежде не замечала сходства между ними! – сказала Клерибелль.
– Прекрасно! Таким образом, мы можем сказать смело, что мы открыли заговор, который имел целью скрыть существование вашего сына как от вас самих, так и от всего света. Для чего было сделано это странное дело? Кем задумано и исполнено? Это раскроет следствие. Теперь мы знаем только, что Жильберт Арнольд был участником заговора и что нужно принудить его объяснить эту тайну… Соломон, вы содействовали успеху наших поисков до нынешнего вечера, вы лучше знаете характер Арнольда и знаете, конечно, возможно ли заставить его высказаться сегодня?
Задавая еврею этот вопрос, он сделал ему знак: глаза барина и слуги выполняли успешно роль телеграфного аппарата.
– Сомневаюсь в возможности принудить его к этому, – ответил Соломон.
– Хорошо! – проговорил майор, посмотрев на часы. – Теперь четверть одиннадцатого; он вернется, по всей вероятности, не ранее получаса. Отправляйтесь в ближайшее полицейское бюро и возьмите оттуда двух агентов. Если мы поместим этих господ в соседнюю комнату, то нам, может быть, и удастся развязать язык нашему другу.
Соломон удалился с почтительным поклоном, а Клерибелль и Варней стали ждать возвращения бывшего браконьера. Молодой человек ходил из угла в угол, останавливаясь по временам, чтобы задать какой-нибудь вопрос.