– Вы не можете увидать ее, так как ее нет в Лисльвуде, – ответила Оливия, – но если только вам необходимо сказать ей что-нибудь особенно серьезное, то вы ее увидите через день или два.
– Особенно серьезное? – повторила Рахиль. – Дело идет буквально о жизни или смерти… о спасении души моей… Разве я в состоянии умереть с такой тяжестью на сердце и на совести?
– Но если вы хотите облегчить вашу совесть, то не можете ли сделать это теперь? – заметила Оливия. – Все касающееся миссис Вальдзингам касается меня. Зачем вы не хотите ввериться моей честности?
– Нет! – воскликнула больная. – Вы ведь мне не простите. Ведь вы – его жена… и с вами поступили еще хуже, чем с нею… да, несравненно хуже. Она сможет простить мне, потому что она была моей госпожой, да и знала меня, когда я еще была девушкой, молодой и счастливой… Она простит меня за то, что я хранила эту гнусную тайну, но вы, вы не простите!
– Вы сильно ошибаетесь! Расскажите мне все, и я даю вам слово, что я прощу вам все!
– Вы даете мне слово?! – воскликнула Рахиль. – Но ведь вы же не знаете… вы не знаете сами, что вы мне обещаете… Повторяю вам, что вы не в состоянии простить мою вину. Вы такая надменная… я слышала, что вы древнего рода… Нет, от вас нельзя ждать сердечного прощения!
– Да я же прощу вас, – уверяла Оливия, встревоженная сильно выходками больной. – О, скажите мне все! – добавила она, схватив руку Рахили.
– Так сядьте же и спрячьтесь за кроватную занавеску, чтобы я могла представить себе, что говорю с другой… но сперва отошлите отсюда эту девушку!
– Вы можете идти, – обратилась Оливия к обманувшейся в своих ожиданиях девушке, любопытство которой было возбуждено предыдущей сценой. – Вы можете отправиться, и советую вам не подслушивать нас!.. Сойдите вниз по лестнице так, чтобы я могла слышать, как вы по ней пойдете!
Бетси Джен удалилась, а леди Лисль приготовилась выслушать исповедь, спрятав свое прекрасное лицо в тень занавесок, отчего оно сделалось мрачнее обыкновенного.
Какова бы ни была тайна, выведанная под влиянием горячечного бреда, изливавшаяся в сбивчивых и отрывочных фразах, – она произвела страшное впечатление на безмолвную слушательницу: она вышла из спальной Рахили Арнольд с мертвенно-бледным, почти окаменевшим от ужаса лицом и начала спускаться машинально по лестнице, шатаясь и останавливаясь, чтобы провести рукой по холодному лбу и прошептать с испугом и с жгучей тоской:
– Возможна ли такая глубокая испорченность? Неужели все это не сон, а роковая действительность?
Глава XXVIIIСила против права
Остаток вечера леди Лисль провела одна в своей гостиной, привалившись к кушетке, стоявшей у камина; она о чем-то думала, устремив на огонь блестящие глаза. Позолоченные часы, стоявшие на столике, били уже много раз, а Оливия Лисль не отрывалась от своих грустных дум.
Майор с баронетом уехали в Чичестер еще до обеда, и их ждали только к ночи. Оливия очень редко интересовалась действиями своего мужа, но на этот раз она осведомилась, куда он отправился и когда возвратится. Прекрасные часы со звоном пробили одиннадцать, двенадцать, час, полчаса второго, три четверти второго – Оливия терпеливо и со спокойным лицом ждала возвращения запоздавшего мужа. С последним ударом трех четвертей второго послышался стук подъезжавшего экипажа, который вскоре стих под окнами гостиной.
«Это правит майор, – подумала Оливия, – а тот презренный трус боится править ночью».
В передней раздались голоса сэра Руперта и майора Варнея. Первый говорил очень громко, но довольно невнятно и мог только с трудом отворить дверь гостиной. Сильно пошатываясь, дошел он до дивана, бросился на него и разразился оглушительным смехом.
– А ведь мы провели сегодня славный вечер?… Что скажешь, старый друг? – обратился он к майору, откинув назад голову и повернув к нему обрюзглое лицо, вполовину закрытое нависшими на лоб жидкими волосами.
– Дорогой мой Руперт, разве вы не видите леди Лисль? – проговорил майор тоном упрека.
– Как?! Она здесь?! – воскликнул молодой человек. – Нет, я ее не вижу и не нуждаюсь видеть… Будь она проклята!.. Очень мне нужно видеть это бледное лицо с надменными глазами и мрачным выражением!.. Я научу ее, как со мною обходиться! Я покажу ей, кто я! И будь я проклят Богом, если я ей поддамся!
Гордясь своим нахальством, этот презренный трус сжал грозно кулаки и взглянул на жену с торжествующим видом.
Леди Лисль встала с места и, выпрямив свой стройный, величественный стан, подошла смело к мужу.
– Предположим, что я знаю, кто вы такой, – сказала она сухо.
Майор стоял в дверях, снимая свои палевые красивые перчатки; при возгласе Оливии он прикрыл быстро дверь и прислонился к ней.
– Предположите же, что я знаю, кто вы, – проговорила Оливия. – Предположите, кстати, что я, к величайшему личному стыду и унижению, знаю не только вас, но и все ваше прошлое!
Ноздри и верхняя губа ее дрожали от волнения, да и все тело ее трепетало так сильно, что она была вынуждена опереться на стол.
– Драгоценнейшая леди Лисль, – начал майор Варней с каким-то напряженным выражением лица, – я положительно не ожидал от вас подобной вспышки; нельзя было подумать, чтобы вы, с вашим умом, были способны вызвать такое объяснение.
– Я говорю вам прямо, – сказала леди Лисль громким и ясным голосом, – что мне вполне известен этот подлый обман, известна и та роль, которую играли и вы, майор Варней… Но взгляните сюда! – закричала она, задыхаясь от гнева. – Взгляните же на этого бессмысленного пьяницу, который стоит нравственно ниже всякой собаки! О боже, боже праведный!.. Как я была глупа, если могла позволить себе пойти с ним под венец.
Она нервно рассмеялась и взглянула на мужа с безграничным презрением.
Майор спокойно вытащил ключ из замка, опустил его в карман и подошел к Оливии.
– Леди Лисль, – сказал он, стараясь схватить ее руки, – выслушайте меня.
Она с отвращением отняла свои руки.
– Леди Лисль! – повторила она с живым негодованием. – Как вы смеете, лицемер, как вы смеете называть меня и теперь ложным именем, которое не принадлежало мне ни на единый час, ни на одну минуту?!. О, глупая я женщина! – воскликнула она с тоской, заменившей минутную запальчивость. – Как могла я забыться до того, чтобы продать свою душу за роскошь и титул, чтобы пожертвовать честным и благородным сердцем, и для кого, вдобавок?!. Для того, кто присвоил себе чужое имя и чванится чужим, украденным богатством!
Сэр Руперт Лисль смотрел испуганно на жену. Откинув с влажных глаз растрепанные волосы, он вышел как-то сразу из своего оцепенения и сделался по-прежнему задорным и нахальным.
– Она, вероятно, говорила сегодня с этой дьявольской женщиной, что лежит наверху, – обернулся он к майору, – и та сказала ей…
– Она сказала мне положительно все, – перебила Оливия. – Ваша мать сообщила мне очень верные сведения о том, кого считают сэром Рупертом Лислем.
Майор пожал плечами и насмешливо улыбнулся.
– Я повторяю вам еще раз, леди Лисль, – сказал он ей спокойно, – что вы последняя особа, от которой я мог бы ожидать таких слов. Сядем, – добавил он, подвигая ей кресло, – и постараемся обсудить хладнокровно, что это означает.
Оливия была так слаба и расстроена, что была не в состоянии отклонить предложение и опустилась в кресло.
– Итак, постараемся разобрать это дело, – продолжал майор. – Вы имели неосторожность увлечься желанием навестить несчастную больную!
– Да, – ответила она глухо.
– Ну и эта несчастная, которая уже несколько дней страдает, очевидно, потерей рассудка – что известно, конечно, не мне одному, – рассказала вам свои галлюцинации.
– Я инстинктивно чувствую, что она сообщила мне только голую истину! – возразила Оливия, не спуская с майора своих блестящих глаз. – Верьте, что я от души желала бы быть убежденной в противном!
– А! Вы чувствуете, что она говорила вам правду! – пробормотал майор. – Позвольте же спросить: чем она доказала вам правдивость своих слов?
– Ничем осязательным.
– Ничем осязательным? – переспросил майор с лучезарной улыбкой. – Так она не дала вам никаких доказательств?… Нет? – воскликнул он вдруг, возвысив слегка голос. – О, я знаю, что нет!.. Она, конечно, говорила вам, что у нее есть сын, которого какая-то знатная дама вдруг признала за собственного!.. Ну, одним словом, она рассказала такую неслыханную басню, какую не придумать и любому писателю.
– Она мне сообщила, какое участие принимали вы в этой адской проделке: вы начали ее и вы же довели ее искусно до конца, если не непосредственно, то с помощью орудия.
– Дорогая леди Лисль, – начал снова майор, нисколько не смущавшийся обвинениями Оливии, – я обращаюсь к вашему уму или рассудку: пусть он один руководит в этом случае вами – и тогда мы скорее сговоримся друг с другом! Неужели вы думаете, что я настолько глуп, чтобы избрать в поверенные эту Рахиль Арнольд, если б когда-либо задумал подобную интригу? Неужели я доверился бы этой слабой, вечно болезненной и полоумной женщине, которой бы могла не сегодня, так завтра прийти мысль изменить мне? Ну возможно ли это? Правдоподобно ли это?… Великие боги, неужели я способен сделать такую глупость?!
– Она говорила очень несвязно; но все же я могу понять из ее слов, что она подслушала какой-то разговор между вами и ее мужем, – заметила Оливия.
– Леди Лисль, мне досадно, что вы так встревожились – и вдобавок напрасно, – сказал майор торжественно. – Вы слушали просто бред помешанной женщины, галлюцинации которой нетрудно объяснить, если только припомнить, что у нее был сын одних лет с сэром Рупертом, и вдобавок похожий с ним. Не допускайте же, чтобы такая особа могла влиять на вас, да еще в такой степени, чтобы вы даже решились сказать вашему мужу, что он вовсе не тот, кем он был и останется, – и обвинять меня в подлоге и обмане. Предположим, что ваш собственный интерес потребовал бы, чтобы мы добились доказательств от Рахили Арнольд – чего быть не может, потому что вы сделались бы предметом насмешек всего графства, как женщина, продавшая себя за титул и богатства и открывшая после, что она вышла замуж за нищего бродягу… но если б, говорю я, потребовались факты, какое же доказательство представили бы вы?