На ходу Кинэт сжимает кулаки.
«Выбора нет. Я обязан разыскать его».
Кинэт чувствует, как в мозгу его развертывается очень выразительное и очень упрощенное представление, большая и схематическая картина, лежащая перед ним на плоскости немного вкось, под струями беловатого и нежного света, по окраске похожего на облако. Нечто вроде рельефного плана, почти без деталей, вылепленное из маловесомого вещества. Наверху, справа, подобие маленького круга или ярко освещенной шаровидной выпуклости: это флигель, место преступления. На известном расстоянии, ближе к середине, темная масса, ветвистая или лучистая: полиция. Еще ближе двигающаяся точка: Кинэт. Подальше другая точка: Легедри. Точка Легедри находится в данном пространстве, но не расположена нигде. Это ускользающая точка, которую не в состоянии фиксировать взгляд. Мысль рисует ее себе, если можно так выразиться, краешком глаза. Между всеми точками царит неразрывная связь. Они как будто соединены системой ниток или сплетением сил. Сейчас это вселенная Кинэта. Он созерцает ее душой, полной решимости.
Он повторяет себе:
«Совершенно необходимо, чтобы я с ним встретился. Безусловно, невозможно перестать заниматься им. Легедри, свободный в своих поступках, независимый от меня, представляет собой смертельную опасность. Сама жизнь приказывает: держи его. Я мог бы освободить себя от обязанности искать его только в том случае, если бы он исчез совсем. Если бы, например, прочитав утром газету, он пошел бы и бросился в Сену».
Он мечтает:
«Это был бы выход. Но — жалкий. Нет, я не хочу, чтобы он бросился в Сену».
Вдруг его поражает очевидность, в которой он до сих пор еще не давал себе отчета.
«Но значит… Это будет продолжаться всю жизнь? Не на сегодняшний день, не на неделю нужно мне, чтобы он избежал преследований полиции. На всю жизнь! На всю его жизнь. Юридическая давность существует, кажется, но бог знает, сколько лет ее надо ждать. Практически, — на всю его жизнь. Пока он жив, мне придется опекать его? Наблюдать за ним? Не позволять ему делать глупости? Ужасно. Я еще не думал об этом».
Он испытывает такой страх, что «свинцовый шлем» надвигается на его голову и капельки пота покрывают всю переднюю часть лысого черепа.
Но ему настолько тягостно признать ошибку в своих расчетах, что он находит в себе силу отстранить эту мысль или поразить ее временным сомнением.
«Я слишком быстро прихожу в ужас. Все как-нибудь устроится. У меня будет время продумать это. Сейчас надо выдержать первую схватку. Раз дело начато…»
Он идет по улице Бобур. Доходит до улицы Рамбюто. Налево старомодный винный погреб; направо кафе-бар более современного вида. Двери распахнуты настежь, касса блестит вовсю, люди пьют стоя.
Кинэт приближается к кафе.
Остановившись в десяти метрах от него, он видит Легедри у стойки с рюмкой в руках. Он разговаривает С ближайшими посетителями; разговаривает довольно оживленно; болтает.
«Он сошел с ума! Совершенно сошел с ума! Что это он им повествует?»
Кинэту хотелось бы привлечь внимание Легедри, не входя в кафе. Но Легедри принадлежит к людям, вялые глаза которых не умеют видеть неожиданное. Он не думает о Кинэте. Он думает, увы, о том, что он говорит.
Как выйти из положения? Подождать на этом перекрестке или открыто войти в кафе? И в том и в другом случае риск быть замеченным и, следовательно, узнанным впоследствии примерно одинаков.
Хорошенько обдумав положение, Кинэт входит в кафе, но через двери, наиболее удаленные от стойки. Он усаживается за столик в углу. Как только Легедри немного повернет голову, он его увидит.
Хозяин за стойкой обратил внимание на нового посетителя. Он кричит слуге:
— Эмиль!
И указывает ему уголок, занятый Кинэтом. Легедри машинально следит за направлением взгляда. Он делает легкий жест удивления, перестает говорить; вид у него довольно сконфуженный, но он достаточно владеет собой, чтобы люди, окружающие его, ничего не заметили.
Кинэт вздыхает: «Ну, что же! Это еще не так плохо!»
Ему подают кофе, который он спросил и за который он сейчас же расплачивается. Он быстро пьет его. Он встает, шумно двинув стулом, и покашливает. Впрочем, Легедри не потерял его из вида.
По улице Кинэт идет медленно. Прежде чем оставить за собой перекресток, он убеждается, что Легедри готов следовать за ним.
«Куда идти? — думает переплетчик. — К нему? Это было бы все-таки проще всего. Но меня стесняет старуха. Я предпочитаю не показываться ей больше на глаза. Вот разве церковь… Ну да! Почему бы и не церковь?»
Эта мысль пленяет его своей необычайностью. К тому же она довольно разумна. Наверно уж не в церквах имеют обыкновение совещаться преступники, по разным причинам, среди которых суеверный страх занимает, конечно, не последнее место. И не в закоулках Сен-Мерри будут искать сегодня полицейские виновника преступления на улице Дайу.
Правда, ни еврей с улицы дез Экуф, ни ростовщик, обходящий своих должников, не зашли бы в церковь Сен Мерри. Неважно. Кинэту больше не нужен вымышленный персонаж. «Это была не столько мера предосторожности, сколько забава. Придется остерегаться развлечений».
— Какая муха укусила вас? Я совершенно не догадывался, куда вы меня ведете.
— Тсс! Не так громко.
— Я чуть не повернул обратно. Вы накликаете на нас беду.
— Перестаньте говорить глупости.
В низком северном приделе церкви не было ни души. Кинэт нашел темное местечко, расположенное поодаль от исповедален и дверей, откуда, вместе с тем, он мог видеть всякого приближающегося человека.
— Садитесь. Здесь нам не помешают. Старайтесь говорить очень тихо. Если я толкну вас локтем, молчите.
— А вдруг на нас обратят внимание? Не притвориться ли нам молящимися. А?
— Зачем? Сделаем вид, что мы просто-напросто устали. Никто не должен слышать наш разговор. Это главное. Неужели вы не умеете говорить шепотом, беззвучно?
— Признаться, не умею. Мои губы путаются. Я перестаю понимать собственные слова.
— Научитесь!.. Итак, вы прочли газету?
— Я? Нет… А что такое?
— То, что вчера вечером это обнаружили. Вот.
— Кто? Полиция?
— По возможности, избегайте таких терминов. Мы должны понимать друг друга с полуслова… Да, она, конечно.
— Ах! Это ужасно… Впрочем, иначе и быть не могло. Я пропал.
— Полно!
— Они напали на след?
— Кто их знает? Одно показалось мне немного обидным. Узнать все это из газет… Подумать только, что вы не захотели мне довериться! Возмутительно!
— Я не столько таился от вас…
— Рассказывайте сказки!
— Нет. Уверяю вас. У меня было чувство, что это равносильно признанию. А известно, как только признаешься, тебе крышка.
— Ну, лжете вы или нет, теперь ваше соображение теряет силу. Итак, надеюсь, вы соблаговолите отвечать решительно на все, о чем я буду вас спрашивать.
— Обещаю вам.
— Иначе я вас брошу.
— Обещаю вам. Но, скажите, они не напали на мой след?
— Тише! Вы не следите за собой… Будьте уверены, что они не стали бы кричать об этом на крышах… Вы не солгали, поклявшись мне, что у них нет…?
— Чего нет?
— Карточки… или… ну, одним словом… Понимаете?… — Кинэт показал свой большой палец.
— Нет, нет! Клянусь вам, нет!
— В сто раз лучше было бы сказать мне правду. Мы действовали бы иначе, вот и все.
— Нет, нет. Клянусь головой моей матери!
— Хорошо. Другой существенный вопрос. Как вы познакомились с этой старухой?
— Очень просто. Полгода тому назад мне нужно было продать серебряные приборы…
— А! Как они достались вам?
— О, честным путем. Один приятель, бывший лакей, предложил мне их однажды. Как они попали к нему, бог его знает. Тогда я был при деньгах; я купил их; недорого. Потом у меня завелась пустота в кармане. Я решил продать их. Субъект, к которому я обратился, владелец маленькой ювелирной лавки, сказал мне: «Я этим не занимаюсь». Может быть, он боялся. Я стал настаивать. Он сказал: «Подите к такой-то» и дал адрес: «Она у вас, наверное, купит это». Я послушался совета. Увидел ее кубышку со всем содержимым. Тогда мне ничего не пришло на ум. Но потом я вспомнил.
— Вы не были завсегдатаем этого дома? Соседи не могли заметить вас? Они вас не знали в лицо?
— Ну вот еще!
— В ту ночь… в котором часу вы проникли к ней?… Отвечайте!
В Легедри опять как будто проснулось недоверие.
— А действительно ли все обнаружено? Может быть, вы сказали это, чтобы развязать мне язык?
— Вот вам газета. Читайте, не развертывая. Она сложена как раз на этой заметке.
— Ладно, ладно.
— Взгляните, по крайней мере, на заголовок. Ну? Нашли?
— Да… Это было около четырех часов или в половине пятого.
— Так рано?
— Да.
— И вы прямо оттуда пришли ко мне?
— Да.
— Почему же это заняло так много времени?
— Потому что я туда возвращался.
— Возвращались? Зачем?
— Мне не удалось отыскать деньги. Я захватил с собою несколько драгоценностей, серебро. Сущие пустяки. А потом сказал себе: это чересчур глупо.
— Когда вы пришли ко мне, в руках у вас ничего не было.
— Нет.
— А вещи, о которых вы говорите? Что вы с ними сделали?
— У меня их не было уже тогда, когда я туда вернулся.
— Куда же вы их дели?
— Сейчас я все объясню вам. Я сказал себе: «Это чересчур глупо. Я плохо искал». С другой стороны, мне не хотелось возвращаться туда со всей поклажей. Ведь я мог попасться кому-нибудь на глаза. Только-только пробило шесть часов. Было еще темно. У какой-то стены стояла будка, знаете, одна из таких будок, в которых городские рабочие хранят свои инструменты. И рядом куча песку. Я запихал пакет между будкой и стеной, под песок. И вернулся… туда.
— Но… старуха между тем?
— Не шевельнулась.
— А! Она была уже…
— Нет.
— Как? Вы ее не…
— Только оглушил.
— Подождите. Ни слова!