Уайетт продолжал расхаживать по комнате.
– Хорошо. Я вас понял. Но в остальном это было идеальное убийство. Подумайте только: на рукоятке кинжала бог знает сколько отпечатков, ни у кого в доме не было мотива или возможности совершить преступление. Хотя были моменты, когда все чуть не пошло прахом, – сказал он, внезапно остановившись. – Например, когда я наткнулся на мисс Олифант в темноте, а ведь мне пришлось следовать за кинжалом, на случай если поднимется шум. Так вот, я видел, как она застыла у окна и уставилась на лезвие, и только тогда я понял, что на нем была кровь. Поэтому я забрал у нее кинжал. Это был импульсивный, идиотский поступок, и когда действительно началась шумиха, кинжал был в моих руках. Сначала я не понял, откуда взялась суета, и боялся, что не добил дядю, хотя заранее рассчитал свой удар, воспользовавшись медицинским атласом… Я забрал кинжал в свою комнату. Кстати, вы чуть не застали меня там с ним.
Эббершоу кивнул.
– Я знаю, – сказал он. – Думаю, это был инстинкт, но, когда вы вышли с балкона, я мельком увидел что-то у вас руке. И хотя я не видел, что именно это было, я не мог выбросить из головы мысль о кинжале.
– Уже два недостатка в идеальном плане, – сказал Уайетт и замолчал.
В этой уютной комнате словно похолодало, и Эббершоу вздрогнул. Грязная глянцевая фотография лежала на полу, с ковра ему улыбалось милое детское личико с невинным выражением глаз, ставшим теперь таким зловещим.
– Ну и что вы собираетесь делать? – заговорил Уайетт, резко прекратив свои лихорадочные метания.
Эббершоу не взглянул на него, лишь пробормотал:
– А что вы планируете делать дальше?
Уайетт заколебался, но ответил:
– В скалистой долине Эль-Пуэрто на севере Испании находится Доминиканский фонд. Я уже некоторое время переписываюсь с его кураторами. На этой неделе я отправил туда все свои книги. Когда фон Фабер перешел в руки полиции, я понял, что моя вендетта окончена, но теперь… – Он остановился и посмотрел на Эббершоу, затем пожал плечами. – Что же теперь?
Эббершоу поднялся на ноги и протянул руку.
– Вряд ли мы еще увидимся до вашего отъезда, – сказал он. – Прощайте.
Уайетт пожал ему руку, но после промелькнувшей вспышки интереса, вызванной его последними словами, выражение его лица стало озабоченным. Он пересек комнату и поднял фотографию. В тот последний раз, когда Эббершоу видел его, Уайетт Петри сидел в глубоком кресле, склонившись над снимком, а его глаза любовались милым и бессмысленным личиком.
Когда маленький доктор медленно спускался по лестнице на улицу, он был в полном смятении. Колоссальное облегчение жило в нем, при этом оправдались его худшие опасения. Древняя дилемма о законе и порядке сплелась в его разуме с дилеммой о добре и зле, и конца этого клубка было не найти. Уайетт был одновременно убийцей и мучеником. Сделать выбор между этими двумя личностями оказалось невозможным.
А еще в мыслях Эббершоу были и его собственные заботы: Мегги, его любовь к ней и их будущий брак.
Когда он очутился на улице, в темноте перед ним возник некто луноликий, побагровевший от праведного негодования.
– Вот и вы наконец, – саркастически сказал ему грудной голос. – Ваше имя и адрес, пожалуйста.
Постепенно до все еще задумчивого доктора дошло, что перед ним стоял непомерно крупный и весьма недружелюбный лондонский бобби.
– Это ваша машина, я полагаю? – продолжил собеседник чуть мягче, заметив пустое выражение лица Эббершоу; но, получив подтверждение, что это действительно была его машина, он впал в прежнее негодование.
– Эта машина здесь уже больше часа! – проревел он. – Оставленная без присмотра и с колесом не на бордюре, что усугубляет правонарушение. Мне придется вызвать вас в участок, – размахивал он блокнотом. – Имя и адрес.
Когда Эббершоу сообщил ему все нужные сведения, полисмен вернул карандаш в кобуру и, с щелчком ловко обернув блокнот резинкой, продолжил свою проповедь. Он явно был очень огорчен.
– Вот из-за таких, как вы, – разорялся он, пока Эббершоу усаживался на водительское место, – мы, офицеры, работаем сверхурочно. Но, клянусь вам, мы добьемся того, что не будет ни малейших правонарушений! Мы отловим вас всех! Все, кто нарушил закон, будут наказаны!
И тут он замолчал, подозрительно хмурясь, ведь чуть растерянное выражение маленького рыжеволосого человечка в машине внезапно сменилось улыбкой.
– Превосходно! – сказал Эббершоу с неподдельной радостью. – Похвальнейшее стремление, офицер! Вы не представляете, как сильно вы меня утешили. Мои искренние пожелания успеха.
И он уехал, оставив полицейского смотреть ему вслед и с некоторой тоской задаваться вопросом: а не стоило ли написать в своем блокноте, что этот странный человек пьяным сел за руль?
Тайны Мистери-Майл[2]
Посвящается преступному дуэту П. Й. К. и Э. Дж. Г.
Глава 1У всех на глазах
– Я готов заключить честное пари на пятьдесят долларов, – заявил американец, что сидел ближе всех к входу в роскошном салоне «Элефантины», возвращавшейся в родной порт, – что этого человека лишат жизни, не пройдет и пары недель.
Англичанин рядом с ним бросил взгляд поверх рядов стульев на приятного глазу старика, за которым они оба наблюдали.
– Десять фунтов, – прикинул он. – Хорошо, принимаю ставку. Однако вы себе не представляете, до чего мирное местечко наша Англия.
Улыбка медленно расползлась по лицу американца.
– А вы вряд ли представляете себе, до чего опасен этот старик, Крауди Лоббетт, – резанул он. – Если над ним возьмут шефство ваши доблестные полисмены, им придется прятать его в коробчонке, окованной сталью, для его же безопасности, в чем я им совершенно не завидую. Мне почти стыдно брать ваши деньги, хотя мои условия в любом случае лучше, чем предложит любая страховая компания в Штатах.
– Все это звучит ну просто фантастически, – усмехнулся англичанин. – Но я встречусь с вами у Верри ровно через две недели, и мы закатим вечеринку. Идет?
– Двадцать второго, значит, – пометил американец в своем блокноте. – Чего доброго, вечеринка превратится в языческую тризну. А ведь какой славный старикан.
– Мы еще поднимем тост за его здоровье, – уверенно пообещал англичанин. – В Скотленд-Ярде сейчас служат весьма резвые ребята. И раз уж мы заговорили про вечеринку, – весело добавил он, – напомните мне сводить вас в один из наших ночных клубов.
По другую сторону салона сидел болтливый турок, досаждавший попутчикам с самого отплытия из Нью-Йорка.
– Поехать на концерт – довольно смело с его стороны, – наседал он на очередную жертву. – Он теперь весьма знаменит, знаете ли, и не думаю, что хоть кто-то в этом усомнится. За последний месяц в его доме произошло четыре убийства, и всякий раз ему удавалось спастись лишь чудом!
Жертва болтливости турка – бледный молодой человек, который, казалось, пытался спрятаться за своими роговыми очками, – выпал из задумчивости, в которой пребывал с первой минуты знакомства с турком, и устремил совиные очи на назойливого собеседника.
– Вы о том милом пожилом джентльмене с седыми волосами? Четыре смерти в его доме за месяц? Это никуда не годится. Полагаю, ему сообщили, что подобное не приветствуется в наше время?
Поскольку это было первое замечание, которым молодой человек одарил зануду-турка, тот тут же решил, что судьба непреднамеренно свела его с психически нездоровым человеком. Ведь немыслимо было, чтобы кто-то не слышал о наделавших шума за последние четыре недели «смертельных осечках», как окрестили их во всех нью-йоркских газетах.
– Что за птица этот старик? – спросил молодой человек.
Турок взглянул на него с некой долей восторга, какую всегда испытывает прирожденный сплетник, наконец-то найдя несведущего слушателя. Его массивное багровое лицо оживилось, и он осторожно, с любопытным видом склонил набок свою грушевидную голову – она одна выдавала его национальную принадлежность.
– Этот славный старик, он же ярчайший представитель закаленных жителей Новой Англии, – зазвучал высокопарный шепот турка, – не кто иной, как судья Крауди Лоббетт. Также он – предполагаемая жертва необычайной серии преступлений. Уж не знаю, как вы могли не слышать об этом громком деле?!
– О, я как раз отбыл в Небраску поправить здоровье, – ответил молодой человек и добавил фальцетом, зато с предельной серьезностью: – Мужчины поймут, знаете ли.
Удовлетворенный ответом, турок кивнул и не спеша продолжил:
– Сначала был застрелен его секретарь, прямо в кресле хозяина. Затем дворецкий, который, по-видимому, пригубил хозяйский скотч и пал жертвой отравления. Чуть позже случилась загадочная авария, унесшая жизнь его шофера, а под конец некий человек, с которым старик шел по улице, получил по голове камнем. – Он откинулся на спинку стула и взглянул на собеседника почти торжествующе. – Что вы на это скажете?
– Скажу, что это возмутительно, – ответил молодой человек. – У кого-то совершенно отсутствует воображение. А также сносные навыки стрельбы, – добавил он после некоторого раздумья. – Полагаю, теперь судья, как и я, желает поправить здоровье в заграничной поездке.
Тогда турок наклонился ближе и заговорил более доверительным тоном, безуспешно пытаясь сделать так, чтобы не услышали другие:
– Говорят, что только опасения юного Марлоу Лоббетта за здоровье отца убедили последнего покинуть дом и отправиться в Европу. Я восхищаюсь этим стоиком. Что бы с ним ни происходило, он не позволяет себя запугать.
– О, разумеется! – энергично покивал молодой человек. – А тот симпатичный модник рядом с судьей и есть его сын, о котором вы говорите?
– Верно, – щелкнул пальцами турок, – а девушка, сидящая по другую руку от него, – его дочь. Их обоих весьма отличают волосы цвета воронова крыла. Забавно, что юноша столь высок, а девушка – совершенно миниатюрна. Она похожа на свою мать, а та происходила из Эдвардсов из Теннесси.