– О нет, я ни на секунду в это не верю, – покачал головой Кэмпион. – Этот пернатый, кем бы он ни был, затеял некий подозрительный трюк. Нет-нет, – задумчиво продолжил он, – он не обычный цыганский предсказатель. То мастерство телепатии, которое продемонстрировал Датчет, было совершенно грандиозным. Он легко мог бы сделать на этом состояние. И все же, сколько он заработал в Мейплстоун-холле в прошлое Рождество? Уж точно не пятьдесят фунтов. А сегодня вечером? Нет! Хиромант затеял нечто действительно отвратительное в двойном размере. Не могу отделаться от ощущения, что он пришел посмотреть, кто здесь чего стоит. – Рука Кэмпиона сжала руку Бидди, и он криво улыбнулся ей. – Я думаю, наш дорогой старина, святой Свитин, был для него слишком мелкой сошкой.
– Тогда ты веришь этому? – Бидди постучала по письму, лежащему на столе.
Некоторое время Кэмпион молчал и наконец ответил:
– Не совсем. Где находится Кепесэйк, Джайлз?
– Примерно в двадцати милях, недалеко от Бери. Это маленькая деревушка, предместье Ларксли. Рассказывают, что старый Ларксли, отправляясь на какую-то войну, оставил деревню на память своей хозяйке. Я помню старого Уоттса. Он иногда приезжал сюда и проповедовал. Для многих в церкви он стал авторитетом и был довольно мил.
– Я думаю, – сказал Кэмпион, – что визит туда крайне рекомендуется. «В случае серьезных неприятностей» звучит зловеще, но по одной этой фразе мало что можно понять.
– А шахматная фигура? – напомнил Джайлз.
Альберт Кэмпион вытащил из кармана коня из слоновой кости и поставил его на стол. Фигурка была маленькая, искусно вырезанная, с несколько необычным узором, кроме того, голова лошади казалась более реалистичной, чем у большинства таких фигур. Конь, выкрашенный в ярко-алый цвет, красиво смотрелся на полированном столе орехового дерева.
Джайлз поднял его, перевернул, взвесил в руке.
– Слишком легкий, чтобы что-то вместить. Да и было бы это ну совсем фантастично. Боюсь, старик был прав, говоря о себе, Бидди. Некая болезнь влияла на его разум и внезапно свела с ума.
– Быть того не может! – с жаром воскликнула Бидди. – Если бы святой Свитин действительно решил, что болен, он пошел бы к доктору Уиллеру. Он верил во врачей. Когда у него на ноге появилась шишка, которую он принял за подагру, он уже спустя час обивал порог дома доктора в Херонхоу. «Святилище Эскулапа», как он его называл, ты же помнишь.
– Откуда ты знаешь, что он не был у Уиллера? – возразил Джайлз.
– Как бы он это провернул без нашего ведома? – Бидди бросила на брата уничтожающий взгляд. – Это мне пришлось бы его везти, а если бы Уиллер появился в миле от приходского дома, вся деревня уже знала бы. Тот человек с ужасной рыжей бородой… Я уверена: все дело в нем. Эта шахматная фигурка что-то означает. Сам факт, что пастор послал ее Альберту, о чем-то говорит.
– А ты думаешь, что этот хиромант приехал сюда из-за судьи Лоббетта? – Джайлз посмотрел на Кэмпиона.
Кэмпион кивнул:
– Вероятность не так уж и мала.
– И все же, – настаивал Джайлз, – ты сам говорил, что он был блестящим человеком. Так мог ли он оказаться шпионом? Гаффи Рэндалл никогда не упоминал, что у хироманта была рыжая борода. Кэмпион, скажи как на духу: есть ли шанс, что у нас в гостях побывал сам Симистер?
Кэмпион поднял голову, его взгляд был непроницаем.
– Шанс есть всегда, не так ли? – Он встал, подошел к камину и пнул тлеющее полено. – Но больше сегодня мы не знаем ничего. Если только… – Тут он обернулся, нахмурившись. – Постойте-ка, я забыл. Ну конечно. Бидди, сообщение для тебя, возможно, самое важное из всех. Что там написано?
Несколько секунд она смотрела на него безучастно, так как тоже забыла о последнем из трех интригующих посланий. Потом взяла листок бумаги с колен и прочла:
– «Расскажи Альберту о нашей самой длинной прогулке. Да благословит тебя Бог, моя дорогая».
– Ваша самая длинная прогулка? Где она была? Куда вы ходили? – зачастил Кэмпион, метнувшись к ней через всю гостиную.
– Мы так много гуляли… – в отчаянии начала она, пытаясь собраться с мыслями. – Бродили вместе повсюду… Однажды ночью заблудились на солончаках. Элис вышла нам навстречу с ураганным фонарем. Должно быть, святой Свитин пишет как раз про тот случай, – внезапно предположила она. – Мы потом подсчитали, что прошли пятнадцать миль!
– Это нам мало о чем говорит, – покачал головой Кэмпион. – Что еще случилось? Как вы шли?
Девушка, пытаясь вспомнить, медленно проговорила:
– Мы пересекли Страуд-стрит и отправились к дальним солончакам. Шли несколько миль, пока не достигли полосы зыбучей грязи, а потом повернули назад. Помню, как сейчас: небо серое, такая же вода, тусклая грязь с коричневыми солончаками и дамбы, выкрашенные красной краской. Дальше располагался большой водоем. Вот и все.
– Думай, Бидди! – Кэмпион пристально смотрел на нее. – Думай, моя милая. Это точно все? Как, например, ты узнала, что впереди зыбучие грязи?
– О, там была табличка, знаешь ли. Там повсюду такие. – Она говорила небрежно, но затем выражение ужаса исказило черты ее лица, и она выдохнула: – О, теперь я поняла! Альберт, на табличке было написано: «Опасность!»
Глава 10Безумие Свитина Куша
Джайлз и судья Лоббетт шли по обе стороны от доктора Уиллера. Все вместе, покинув длинный зал пивной «Собака и фазан», они направились через лужайку к Дауэр-хаусу. Было еще сравнительно рано. Следствие длилось едва ли полчаса, поэтому вся деревня до сих пор обсуждала в пабе произошедшее.
Утро было очень солнечным, хоть и холодным для конца мая; последние майские цветы дрожали на холодном ветру.
Доктор Уиллер говорил без умолку. Он обнаружил в судье Лоббетте идеального слушателя. У американца был великий дар интересоваться всем, с чем он соприкасался, а доктору как раз до безумия хотелось поделиться мнением.
– Это экстраординарное дело, – говорил он. – Я, вообще-то, не люблю пасторов. Мыслят они слишком узко. Но Свитин Куш совершенно другой породы, вы же понимаете? Я знал его с тех пор, как приехал в эту часть страны тридцать лет назад. Помню, лечил его всего один раз. От растяжения сухожилия в ноге. Более здорового, бодрого старика я в жизни не видывал. И все же он забивает себе голову какой-то чушью, воображает незнамо что, а потом идет и сносит себе голову.
– Значит, не было никаких следов болезни? – Судья Лоббетт покосился на доктора.
– Абсолютно нет, сэр! – решительно отверг тот. – То же самое я сказал и Топлиссу в суде. Ничто не мешало пастору прожить еще лет двадцать в полном здравии. И все же наличие опухоли – это одна из самых распространенных форм заблуждения, – продолжал он. – Я всегда приписывал это тому факту, что страх воздействует на органы пищеварения сильнее, чем другие эмоции. Когда человек боится, что у него злокачественная опухоль, то найдет в себе достаточно физических подтверждений этому. Как жаль! Ему стоило просто прийти ко мне, я мог бы его успокоить. Бедняжка Бидди! – продолжал он. – Боюсь, ей трудно будет с этим смириться. Они были большими друзьями, она и этот старик. Он сделал все возможное, чтобы заменить ей вашего отца, Джайлз.
Джайлз не ответил, а вот Лоббетт кивнул:
– Моя девочка сейчас с ней, в Дауэр-хаусе. Они обе прекрасно ладят. – Он наклонился и бросил камешек Глупышу, который во время дознания ждал Джайлза в пабе, а теперь беззаботно резвился в дорожной пыли. – Ну что за глупое создание, просто удивительно, – заметил он, когда пес бросился в погоню за камешком, но, передумав на полпути, вернулся, чтобы спокойно последовать за ними, водя носом по земле.
– Самое глупое то, – оглянулся доктор, – что я не верю, будто он может что-то учуять.
Лоббетт рассмеялся:
– Это пес Кэмпиона, не так ли?
– Говорят, какова собака, таков и хозяин, – кивнув, сухо заметил доктор.
Когда они добрались до Дауэр-хауса, то увидели за воротами маленькую машину мистера Кэмпиона. Сам молодой человек склонился над открытым капотом, весь раскрасневшийся, разгоряченный. Марлоу и Бидди с Изопель наблюдали за ним с крыльца.
– Эй, он вернулся! – И Джайлз заторопился туда, к машине, где Глупыш уже лежал кверху брюхом, дергая всеми четырьмя лапами.
Пока двое старших мужчин медленно шли по направлению к остальным, из почтового отделения, служившего также деревенской лавкой, выскочил крупный мужчина со светлыми волосами, подстриженными так коротко, что он казался почти лысым, и поспешил к ним.
Это был мистер Кеттл, деревенский «чужак»: он не был жителем Саффолка, но родился вроде бы в Ярмуте, в добрых сорока милях отсюда. Его чрезмерная вежливость и при этом успешность сделали его самым непопулярным человеком в деревенской общине. Он жил с дочерью, молодой женщиной с кислым лицом, такой же белокожей и дряблой, как он сам. Вместе они управляли не только почтой, но и единственной на шесть миль вокруг лавкой. Величавой поступью он прошелся по высокой траве лужайки и выскочил на дорогу в двух шагах впереди судьи и доктора.
– Вам письмо, сэр, – с придыханием произнес он с норфолкским акцентом и манерностью. – Только что второй раз доставили почту. И я, высунув голову из двери, сэр, сказал своей дочери: «Вот идет новый сквайр». – Последнюю фразу он произнес с неприкрытой лестью, и это выглядело чуть ли не тошнотворно. – А моя дочь, сэр, она сказала: «Отнеси ему письмо, папа». Так я и сделал. Мы держим славный магазинчик, сэр, и, если вам что-нибудь понадобится, сэр, мы будем только рады организовать доставку!
Закончив говорить, он передал судье квадратный белый конверт и замер с нелепой ухмылкой на лице, сложив вместе свои белые руки.
Судья, который слушал эту речь в некотором замешательстве из-за того, что его уши не привыкли к смешению двух разных акцентов – притворному и естественному, – полез в карман. Как и многие другие путешественники, приехавшие в Европу, он помнил надежное правило: «Если сомневаешься, просто дай на чай».