Эббершоу был к этому готов.
– Мой дорогой сэр, разумеется, я сделаю все, что в моих силах. Давайте поднимемся к покойному прямо сейчас!
На лице Уитби не осталось и следа от нервозности, вздох облегчения сорвался с губ старика, пока он провожал услужливого доктора Эббершоу под скрип половиц в коридоре в покои полковника.
Это была огромная, старомодная, плохо освещенная комната с высоким потолком. Одна из стен была обшита панелями, другая – задрапирована тяжелыми шторами, древними и пыльными. «Не лучшее пристанище для инвалида», – подумал Эббершоу.
Огромная кровать с балдахином занимала весь дальний конец комнаты, на ней лежало нечто неподвижное – труп, накрытый простыней. На маленьком столике возле широкого камина дожидались перо, чернила и бланк свидетельства для кремации; у столика возвышался Джесси Гидеон, его красивая рука, лежавшая на полированном темном дереве, казалась высеченной из слоновой кости.
Эббершоу решил, что единственный способ подтвердить или опровергнуть подозрения – действовать быстро, и, приняв энергичный и при этом деловитый вид, пересек комнату, потирая руки.
– Сердечная недостаточность? – спросил он чуть ли не весело. – Вероятно, переизбыток волнения, не самая легкая пища – и вот результат. Как печально, как печально. Еще и во время приема гостей. – Болтая, он расхаживал по комнате взад-вперед, с каждым шагом приближаясь к кровати. – Что ж, давайте я взгляну, – вдруг сказал он. – Конечно, это просто формальность… – На последнем слове он очень резво подошел к кровати и сдернул простыню с лица покойника.
Реакция последовала моментально. Уитби схватил доктора за руку и оттащил от кровати, а из тени бесшумно вышла фигура, которой Эббершоу раньше не замечал. Спустя миг он узнал Долиша, человека, похожего на Бетховена. Лицо его по-прежнему оставалось бесстрастным, но, когда он выступил вперед, в его позе читалась угроза, и молодой ученый, чуть затрепетав от волнения, осознал, что маски сброшены и ему противостоят серьезные люди.
Однако Джордж быстро взял себя в руки и вернул контроль над ситуацией; его преимущество было в том, что он понимал, в каком положении оказался. Он немного виновато посмотрел на Уитби и повторил:
– Всего лишь формальность. Мне бы хотелось увидеть тело. Некоторые врачи уделяют недостаточно внимания такой важной процедуре, как установление факта смерти. А кремация все-таки необратима. Я не из тех, кто настаивает на всестороннем осмотре, но все же должен убедиться, что покойный мертв, вы меня понимаете? – Он рассмеялся и непринужденно сунул руки в карманы, глядя на мужчину в кровати.
Напряжение в комнате мгновенно ослабло. Долиш с каменным лицом отошел в свой угол, к Гидеону вернулась прежняя учтивость, а Уитби, кажется, тоже немного успокоился.
– Я полагаю, смерть наступила в этой комнате? – непринужденно спросил Эббершоу, искоса глядя на Уитби.
Тот был готов к этому вопросу:
– Да, как только мы его сюда принесли.
– Понимаю. – Эббершоу оглядел комнату. – Вы доставили его сюда в кресле, не так ли? На редкость удобное приспособление. – Он умолк, словно задумавшись, и Долиш нетерпеливо забурчал.
Гидеон поспешил вмешаться.
– Уже поздно, – сказал он наигранно вкрадчивым голосом. – Мы не должны задерживать доктора Эббершоу…
– Э… нет, конечно нет. – Уитби нервно вздрогнул.
Эббершоу понял намек.
– И впрямь уже поздно. Доброй ночи, джентльмены, – пробормотал он и направился к двери.
Гидеон вырос у него на пути с ручкой в руке. Он был, как всегда, обходителен и улыбчив, но круглые глазки под густыми косматыми бровями опасно сверкали.
Тогда Эббершоу понял, что отказа здесь не примут. Трое мужчин в комнате были настроены весьма решительно. Любые возражения, которые он рискнет выдвинуть, непременно вынудят их применить силу. Фактически это будет подпись, сделанная под принуждением.
Он взял ручку, нетерпеливо цокнув языком и засмеявшись, будто хотел замаскировать оплошность:
– Как глупо с моей стороны, совсем запамятовал. Где подписать, покажите… А, вот здесь. Вы, конечно же, оформили все как надо, доктор Уитби.
– Да-да. Должным образом.
Похоже, никто, кроме Эббершоу, который в эту минуту отчаянно притворялся самодовольным простофилей, не заметил, в каком ужасном нервном напряжении пребывал Уитби. Он весь дрожал и не мог обуздать голос. Эббершоу оставил размашистую подпись на свидетельстве и вернул ручку. Когда он уходил, за его спиной отчетливо раздался вздох облегчения.
На пороге Джордж обернулся:
– Беднягу Петри, верно, уже известили? Надеюсь, он не убит горем. Жаль его.
– Конечно же, мистеру Петри уже обо всем известно, – сухо сказал доктор Уитби. – Он сокрушен, что вполне естественно, но все же для него, как и для всех нас, это вряд ли стало неожиданностью. И потом, они не кровная родня, полковник стал Уайетту дядей лишь благодаря женитьбе на его тетушке, это было уже после войны.
– А все-таки, – Эббершоу уже принял свой обычный суетливый вид, – это ужасные новости и большое горе, да, большое горе. Спокойной ночи, джентльмены.
Он вышел из мрачного помещения и затворил за собой дверь. В коридоре его лицо тотчас переменилось: суетливый, напыщенный вид, который он на себя напускал, слетел с него, обнажив настороженную целеустремленность. Пока еще он многого не понимал, но в одном был совершенно уверен: полковник Гордон Кумб умер вовсе не от сердечного приступа.
Глава 5Маска
Эббершоу тихо пробирался по коридору к комнате Уайетта. Найти ее было несложно: не далее как этим утром хозяин дома ему сам ее показал.
Не обнаружив под дверью полоски света, Джордж мгновение поколебался, не решаясь побеспокоить Уайетта, но все-таки постучал.
Ему не ответили. Выждав немного, он постучал вновь. Когда же ему снова не ответили, Эббершоу, подчинившись внезапному порыву, нажал на дверную ручку и вошел внутрь.
Он оказался в длинной узкой комнате. Высокое окно выходило на балкон. Темноту в комнате разбавляло лишь струившееся через стекло слабое сияние только что взошедшей луны.
Уайетта он увидел сразу. Тот в халате стоял у окна, упираясь в раму руками.
Эббершоу окликнул его, но тот отозвался не сразу. Уайетт резко повернулся – лунный свет на миг озарил его лицо и длинные тонкие руки – и подошел к другу.
Но настроение Эббершоу уже изменилось: он не чувствовал в себе прежней решимости. План уже не казался ему таким хорошим.
– Я только что узнал, – сказал он с искренним сочувствием. – Мне очень жаль. Полагаю, для вас это шок? Если я хоть чем-то могу помочь…
Уайетт покачал головой:
– Благодарю, но его врач уже давно этого ждал. Все приготовления, вероятно, были сделаны заранее. Боюсь, теперь ни у кого здесь нет желания веселиться.
– Мой дорогой друг, – поспешно заверил его Эббершоу, – разумеется, утром мы все разъедемся. Большинство гостей явились сюда на машинах.
– О, прошу, не надо, – вдруг принялся настаивать Уайетт. – Насколько я понял, мой дядя очень хотел, чтобы вечеринка продолжалась, несмотря ни на что. Право, вы окажете мне большую услугу, если останетесь до понедельника и убедите остальных сделать то же самое. В конце концов, это даже не дядин дом, все здесь принадлежит мне, как вам известно. Поместье перешло ко мне после смерти тетушки, но мой дядя, ее муж, захотел остаться здесь, поэтому я сдал его ему. Я бы хотел, чтобы вы остались. Ему бы это понравилось, а мне, признаться, нет нужды сейчас быть одному. Он не был мне родней по крови, и при этом, насколько мне известно, я его единственный родственник. – Он сделал паузу и добавил, поскольку Эббершоу все еще заметно колебался: – Похороны и кремация пройдут в Лондоне. Гидеон уже обо всем договорился; он был адвокатом дяди, а еще очень близким другом. Оставайтесь, если сможете, хорошо? А теперь спокойной ночи. Спасибо, что зашли меня проведать.
Эббершоу не спеша направился к себе, пребывая в легком замешательстве. Он ведь намеревался рассказать Уайетту о том, что узнал, и теперь не мог взять в толк, почему промолчал. Инстинкты подсказывали ему соблюдать осторожность. У него было чувство, будто прежде в Блэк-Дадли никогда не происходило ничего столь загадочного. Казалось, тайны этой ночи несли в себе невиданную угрозу.
В своей комнате Джордж обнаружил Прендерби: пепельница рядом с ним была полна окурков.
– Вот и вы наконец-то, – раздраженно сказал он. – Я опасался, что они уготовили вам какое-нибудь сенсационное исчезновение. В этом доме сплошь призраки по углам, и мне здорово не по себе. Так что там произошло?
Прежде чем ответить, Эббершоу подсел к огню.
– Я подписал свидетельство, – сказал он наконец. – Меня практически вынудили это сделать. Они все, включая этого воинственного Бетховена, явно в сговоре.
Прендерби наклонился вперед, на его бледном лице вдруг вновь проступил интерес.
– Они что-то задумали, не так ли?
– О, несомненно, – заверил его Эббершоу. – Я видел лицо покойного. На нем не было ни малейших признаков приступа. Его явно убили, вероятно, вонзили клинок в спину. – Он осекся, погрузившись в раздумья.
– Все как я и предполагал. – Прендерби с любопытством посмотрел на него. – Вижу, вас осенило? Что еще там произошло?
Эббершоу взглянул на юношу:
– Чертовски странная вещь, Прендерби. Настоящая загадка, коих здесь и так больше, чем кажется. Когда я отдернул простыню и увидел лицо, в полутьме было трудно что-либо разглядеть, но кое-что я все-таки заметил. Из-за кровопотери кожа так истончилась, что пластина на лице соскользнула и открыла нечто необычайное.
– Чудовищные шрамы? – Прендерби вопросительно посмотрел на него.
– Нет, отчего же, напротив. И это самое удивительное. – Эббершоу наклонился вперед, его взгляд был очень серьезным и суровым. – Прендерби, этому человеку не было нужды носить пластину. Его лицо так же цело, как у нас с вами!
– Боже мой! – Юноша так и выпрямился в кресле, когда до него постепенно дошел смысл сказанного. – Выходит, это была всего лишь…