Сказав это, Лора замолчала, будто отрешившись от мира и от людских законов.
– У вас есть фотография дочери? – спросил я.
– Конечно, есть. – Взгляд ее просветлел. – Здесь мы все втроем, этот снимок со мной всегда.
Она сложила весла, порылась в сумке. Поднесла фотографию к моим глазам, чтобы я продолжал грести. На снимке у Альберта не намечалось и признаков лысины, и Лора с длинными, распущенными волосами блистала рядом с ним юной красотой. Оба обнимали за плечи девчушку, которая ослепительно улыбалась, не подозревая о том, что сулит ей жизнь.
В ее чертах, немного искаженных улыбкой, я попытался найти сходство с каким-то из портретов Генри Хааса, насколько я мог их припомнить. Но обилие лиц на стене привело к тому, что все черты перепутались.
– Какая красавица, – только и сказал я, – и у нее ваши глаза.
Лора повернула фотографию к себе и пристально вгляделась в нее, словно впитывая прошлое. Мы приплыли под мост. Лора еще раз посмотрела на фотографию, нагнулась, развязала ленту, скреплявшую букет, и разбросала цветы вокруг лодки. Скоро их подхватило течение, и они поплыли вниз по реке, все больше отдаляясь друг от друга. Я заметил, что одна из лодок, готовившихся к регате, пристала к берегу, под деревьями, склонившими ветви к самой воде. Гребцы махали руками в сторону пристани и, как можно было понять, громко взывали о помощи. Мы принялись грести изо всех сил в их направлении, пока не увидели перед собой то, на что они указывали; что всплывало из воды между ветвей и листьев, медленно и жутко, издали похожее на бакен, качающийся на волнах: человеческая голова со спутанными седеющими волосами, пропитанными водой. Глаза были закрыты, кожа синевато-пепельного оттенка. Я узнал черты лица Андерсона, застывшего навсегда. Одновременно с нами двое полицейских подбежали по берегу и стали продираться сквозь ветви, намереваясь вытащить тело из воды. Оба погрузили руки в воду и вскрикнули от изумления и ужаса. Голова плавала сама по себе, без тела. Один из полицейских вроде бы пришел в себя, схватил ее обеими руками и осторожно понес через заросли, словно кувшин, который легко разбить.
Я взглянул на Лору Раджио. Она, казалось, впала в транс. Все ее тело охватила дрожь, зубы стучали. Лора судорожно схватила меня за руку и попросила отвезти к мужу. Мы вдвоем налегли на весла, объятые первобытным ужасом, как будто бы можно было, удалившись от страшного места, стереть увиденное из памяти. Когда мы причалили и Альберт протянул жене руку, та с плачем кинулась в его объятия. Я решил удалиться, предоставив ей все объяснить супругу: мне хотелось скорее встретиться с Селдомом. Я помчался в Институт математики и, перепрыгивая через две ступеньки, поднялся к нему в кабинет. Дверь была приоткрыта, Селдом стоял, сосредоточенно глядя на доску, где была записана формула. Он с изумлением взглянул мне в лицо, вероятно, все еще перекошенное. Я произнес в сильном волнении, тяжело дыша:
– Вы были правы: Андерсон убит. Тело только что нашли в реке: ему отрубили голову!
– Отрубили голову? – недоверчиво переспросил Селдом, то ли полагая, что плохо расслышал, то ли подозревая мрачную шутку.
Я рассказал, как встретил супругов Раджио, как мы плыли на лодке до моста и как голова Андерсона показалась у берега, среди ветвей.
– Вы были правы во всем! – воскликнул я. – Следующей жертвой стал Андерсон, и его убили способом, описанным в книге об Алисе.
Селдом резко качнул головой, словно его пробрала дрожь.
– Нет, – возразил он, – все наоборот. Я ошибался от начала и до конца. Я не был прав ни в чем. Ни в чем!
Я еще не видел Селдома таким. Он казался ужасно удрученным и одновременно злился на себя за то, что в очередной раз не сумел предусмотреть неожиданный ход событий. Подавленный, сломленный, Селдом рухнул в кресло.
– Пожалуйста, оставьте меня, – попросил он. – Я должен все обдумать. Еще раз обдумать все, с самого начала. Вдруг получится до вечернего заседания найти в этом какой-то смысл.
Глава 26
Закрыв за собой дверь кабинета и спускаясь по лестнице, я осознал, что, торопясь сообщить Селдому новость, так и не спросил, удалось ли ему убедить Кристин, чтобы та пришла на заседание Братства. Я чуть не вернулся обратно, однако, вспомнив недвусмысленный жест Селдома, свидетельствующий о том, что он предпочитает остаться один, отказался от этой мысли. Подумал, что так или иначе узнаю обо всем через несколько часов. Я вернулся в колледж и, раздеваясь, чтобы принять душ, включил телевизор и нашел программу новостей. Девушка-репортер, стоя около берега, перед сплетением ветвей, брала интервью у парня из команды гребцов и взволнованно повторяла, что именно здесь, на этом самом месте, нашли отрубленную голову Андерсона и что пока ничего не известно о том, куда подевалось тело. Дальше показывалось, как полицейские водолазы один за другим погружаются в реку, а после включалась студийная запись, где крутили кадры, повествующие о журналистской карьере Андерсона. Любопытный факт: все время напоминалось, что одно из последних журналистских расследований Андерсона, еще не опубликованное, касалось ячейки сербских шпионов в Оксфорде, и ни слова не говорилось о смерти Хинча и фотографиях обнаженных девочек. Я пропустил обед и остаток дня не отрывался от экрана. Пультом дистанционного управления переключал программы, переходил с одного местного канала на другой, в на– дежде, что хотя бы на какой-то из сторон этого четырех– угольника появится новый факт, пусть незначительный. Я выключил телевизор, только когда настало время идти на заседание. На улице я даже немного удивился тому, что вечер по-прежнему тихий, студенты на велосипедах мирно проезжают мимо и никто не толпится, обсуждая случившееся или отлавливая сербских шпионов, и даже у входа в Крайст-Черч нет скопления журналистов, караулящих появление Питерсена. В новостях не раз было обещано выступление инспектора, но за все это время никому не удалось встретиться с ним. Однако кое-что все-таки изменилось в колледже: у входа, рядом со стойкой привратника, я увидел полицейского, который осведомился, куда я направляюсь. К счастью, инспектору Питерсену удалось записать мою фамилию так, что ее опознали в списке и пропустили меня.
Когда я поднялся в зал Братства, инспектор Питерсен и сэр Ричард Ренлах уже сидели во главе стола, тихо переговариваясь между собой, и все прочие тоже присутствовали, хотя еще не расселись, а переходили не спеша, один за другим, от кувшинов кофе к стульям. Правда, Селдом пока не пришел, Кристин – тоже. Я сел напротив супругов Раджио и спросил у Лоры, успокоилась ли она. Разумеется, ответил за нее муж, он ведь не преминул дать жене успокоительное. Что-то в его тоне намекало на то, что он не одобряет моего к ней прямого обращения или даже возлагает на меня ответственность за увиденное из лодки. Лора слабо улыбнулась мне из-за его плеча, как будто на большее ей не хватало сил: она как-то увяла за эти несколько часов. Только Джозефина на противоположном конце стола выглядела оживленной. Она оделась в розовое и наверняка посетила парикмахерскую: седые волосы, зачесанные наверх и слегка взбитые, напоминали конус сладкой ваты. Джозефина взахлеб повторяла Генри Хаасу смачные подробности о находке в реке, какие только прозвучали в новостях. Торнтон Ривз тоже прислушивался к ее словам, хотя с явным неудовольствием и в полном молчании.
– Не странно ли, что Артур так задерживается? – спросил Рэймонд Мартин, указывая на пустой стул рядом со мной. – Вы видели его в институте?
Я кивнул и сказал, что это действительно странно и что по дороге мы не пересеклись. Сэр Ричард взглянул на часы и произнес:
– Дадим ему еще минуту. Хотя speaking of the devil…[31]
Селдом стремительно прошел по залу, едва качнув головой в знак приветствия и извинившись каким-то неопределенным жестом. На его лице застыло выражение муˆки, какое я подмечал у него, да и у других математиков, когда не сходится какой-то расчет или провисающее звено не дает завершить доказательство теоремы. Я заподозрил, что Селдом так и не двинулся с места с тех самых пор, как я закрыл за собой дверь его кабинета. До последнего момента сидел в своем кресле, пытаясь ухватить нить рассуждений, все время ускользавшую, и эта досада, это умственное раздражение не покинули его и сейчас.
– Теперь все в сборе, – объявил сэр Ричард Ренлах. – Хотя… разве не собиралась явиться и Кристин Хилл? – И он вопросительно взглянул на Селдома.
Наступившее молчание вывело Селдома из глубокой задумчивости.
– Я не смог убедить ее прийти сюда, – сообщил он, – но Кристин обещала отправить нам документ вместе с извинениями. Письмо еще не поступило?
– Нет, – ответил Ренлах. – Но в конце концов… – Он обменялся взглядом с инспектором Питерсеном. – Думаю, мы можем начинать.
– Да, – кивнул Питерсен и положил на стол большой конверт из крафтовой бумаги, – ведь самое важное девушка вручила мне в больнице, и это находится здесь, внутри: первая из фотографий.
Он выложил на стол раскрашенную миниатюру, изображающую Беатрис Хэтч, сидящую у дерева, и присутствующие вытянули шеи, стараясь получше рассмотреть.
– Эту фотографию, – сдержанно проговорил инспектор, – Кристин Хилл получила утром того дня, когда ее сбила машина, в конверте без адреса. Мы имеем основания полагать, что сбили ее не случайно.
Не дав никому произнести хоть слово, он тотчас показал фотографию маленькой Эвелин, лежащей в лесу.
– А этот второй снимок, – продолжил Питерсен, – мы нашли в коробке конфет, которыми был отравлен Хинч.
Все вздрогнули, зашептались.
– Да, – подтвердил инспектор. – Мы из предосторожности скрыли истинную причину смерти, насколько это допустимо по нашим правилам, но вы должны это знать: Леонард Хинч был отравлен конфетами из коробки, которую доставили к нему в кабинет. С визитной карточкой Братства, без указания имени члена. Репортер Андерсон, всем вам известный, несколько дней назад что-то выяснил в морге и собирался это разгласить в печати. В итоге, как вы все уже знаете, голова Андерсона была обнаружена в реке. Но вот что вам, наверное, не известно: когда во время судмедэкспертизы ему раскрыли челюсти, чтобы обследовать полость рта, там нашли жеваную бумагу, будто перед смертью Андерсону затолкали в рот фотографию. Нам не удалось восстановить ее полностью, однако мелкие фрагменты указывают на то, что и на ней, как на других, была изображена обнаженная девочка. А еще у нас есть фотографии, которые получили вы.