Питерсен снова сунул руку в конверт и разложил по столу целую серию маленьких прямоугольников.
– Я отправил их в лабораторию, но, к несчастью, не было обнаружено никаких следов, ничего, что могло бы нам помочь. Все они были аккуратно вырезаны ножницами из одного и того же фотоальбома: это сборник, составленный Генри Хаасом, экземпляр в твердой обложке.
Инспектор кивнул в ту сторону, где сидел Хаас. Все взгляды устремились на него. Хаас мгновенно покраснел. На его гладком, удивительно молодом лице почти не осталось следов полученной трепки. Он взял со стола пару фотографий, ближе всего к нему расположенных, и продемонстрировал толщину бумаги.
– Я сам это подсказал инспектору, – произнес он, будто оправдываясь. – Даже мне прислали фотографию, вырезанную из моей же книги. Хинч всегда использовал бумагу одной и той же толщины, да и качество фотографий ни с чем не спутаешь.
– Да, – тихо вздохнул Рэймонд Мартин, словно отдавая усопшему последний долг. – Что ни говори, а Леонард печатал книги на хорошей бумаге.
– Мои сотрудники обходят все книжные магазины Оксфордшира, чтобы выявить тех, кто покупал такую книгу по кредитной карте. Но, вероятно, тот, кто за всем этим стоит, заплатил за книгу наличными, и нам остается рассчитывать на хорошую память продавцов. Зацепок у нас мало, поэтому я решил устроить это собрание, надеясь, что вы, лучшие специалисты по Кэрроллу, подскажете, что означают такие фотографии. Или сможете уловить, на основании того, что я вам сказал, нечто от нас ускользающее.
Сэр Ричар Ренлах посмотрел на инспектора, словно прося позволения что-то добавить:
– Наверное, мы должны также ознакомить всех с поразительным совпадением, которое подметил Артур: машина, сбившая Кристин, появилась из ниоткуда и подбросила ее в воздух, как бедного ящерку Билла в книге об Алисе: «Somethihg comes at me like a Jack-in-the-box, and up I goes like a sky-rocket!»[32]. Далее, во время второго нападения яд, который выбрали, чтобы отравить конфеты Хинча, – вещество под названием аконитин: смерть от него мучительна, а симптомы удивительно похожи на те, какие вызывает пирожок Алисы: отравленный чувствует, что его голова и конечности растут, разбухают, будто вот-вот лопнут, разорвутся на части. И наконец, случай Андерсона, о котором излишне говорить, самый грубый и в то же время самый наглядный пример: ему отрубили голову. «Off with his head»[33], – твердила Червонная королева.
– Надо бы перечитать «Алису» и узнать, какая смерть нам уготована! – воскликнула Джозефина чуть ли не весело, однако никто этого тона не поддержал.
– Мы тоже этим занимаемся, – заверил Питерсен. – То есть я сам пересмотрел книгу и вполне серьезно выписал несколько возможных вариантов. Но я был бы вам благодарен, если бы вы взглянули на эти фотографии и высказали любые свои соображения.
Присутствующие с любопытством склонились над столом, изучая снимки. Я заметил, что даже Селдом уставился на ряд фотографий, словно отыскивая в них какой-то скрытый смысл. Или просто их пересчитывая.
– Которую из них послали принцу? – неожиданно спросил он.
– Что, принцу тоже прислали фотографию? – осведомилась Джозефина. Происходящее доставляло ей все больше удовольствия.
Питерсен устремил на Селдома суровый взгляд.
– Ее здесь нет. Мы ведь договорились молчать об этом, – рассердился он. – Но раз уж вы проболтались, скажу, что ему послали одну из самых знаменитых фотографий Кэрролла, где изображена Алиса в виде нищенки.
– Принц и нищенка? – воскликнула Джозефина. – В этом есть смысл: недаром миссис Лидделл в свое время стремилась выдать дочь за принца Леопольда. И этой фотографией Кэрролл особенно гордился. Прекрасный выбор для royal gift[34].
Питерсен опять взял слово и произнес предостерегающим тоном:
– Во дворце сильно озабочены происходящим, главным образом тем, как отразится появление подобных фотографий на имидже принца, особенно когда желтая пресса раструбит, что он является почетным президентом Братства. Оттуда пристально следят за каждым нашим шагом. Даже хотели прислать в Оксфорд офицера контрразведки, но кто-то наверху вспомнил, что сэр Ричард Ренлах – лучшая из кандидатур. Так что вот, – заключил он и вытащил маленький блокнот для записей. – Теперь я хотел бы выслушать всех вас.
Глава 27
Рэймонд Мартин подобрал со стола пару фотографий и снова выронил их с пренебрежением: зачем твердить о том, что и без того уже известно.
– Наверное, начать следует мне, поскольку я – самый старый из тех, кто не красит волосы. Придется повторить то, о чем я многократно писал. На протяжении своей жизни Кэрролл сделал две тысячи пятьсот фотографий, для той эпохи огромное количество, если учесть технические трудности, сопровождавшие каждый снимок. Вначале его интересовали пейзажи, здания; он даже сделал серию скелетов различных животных по заказу ученых из университета. Но вскоре обнаружил, что портреты выдающихся деятелей и знаменитых людей эпохи могут открыть дорогу в высшее общество. Кэрролл был прежде всего снобом и обрел в фотографии средство заручиться нужными связями. Подавляющее большинство фотографий изображают вовсе не детей: это портреты знаменитостей либо семейные снимки. В той небольшой доле его наследия, какую составляют детские портреты, почти на всех снимках детишки предстают одетыми в различные костюмы, застегнутыми на все пуговицы, прикрытыми до самой шеи причудливыми одеяниями и драпировками. Фотосессии почти всегда проходили в присутствии родителей, которые затем забирали копии. Ни один из родителей ни разу не высказал никаких претензий. Любопытно, что в Викторианскую эпоху, которую осуждают за строгость морали, детская нагота не вызывала такого неприятия и возмущения, как в наши дни. Дети вполне могли бегать голыми в присутствии взрослых, и они забавлялись, снимая с себя одежду во время фотосессий с переодеваниями. Сам Кэрролл отмечает это в своем дневнике. И все-таки, даже имея в виду, скажем так, снисходительность эпохи и доверие, какое Кэрролл умел пробуждать в родителях, снимков детей, абсолютно обнаженных, или, как он сам говорил, «ни во что не одетых», крайне мало: это ни в коей мере не было чем-то таким, чему он предавался систематически или к чему постоянно стремился, и меньше всего чем-то постыдным для кого бы то ни было, чем-то, что требовалось скрывать. Думаю, что здесь, на столе, и Генри об этом потом расскажет лучше меня, собраны почти все фотографии обнаженных детей, какие Кэрролл сделал за свою жизнь. Небольшая стопка. Все девочки, служившие ему моделями, а также их родители впоследствии писали о своих с ним взаимоотношениях без малейшего намека на какое-либо неприличие. Более того: некоторые из этих фотографий Кэрролл выставлял на всеобщее обозрение, даже гордился ими. Сведя наконец знакомство с такой для него особенно вожделенной знаменитостью, как Теннисон, Кэрролл дарит ему фотографию Алисы в образе нищенки и не без хвастовства записывает в дневнике слова поэта-лауреата: «Самый возвышенный, самый прекрасный образ, какой я видел в своей жизни». Лишь начиная с 1950-х годов стали предполагать, что интерес Кэрролла к детям был не таким уж невинным. Мы прекрасно это знаем, но, естественно, не можем ни надеяться, ни рассчитывать на то, что за пределами нашего круга обычные люди, если эти фотографии предстанут на всеобщее обозрение, откажутся от предрассудков и рефлексов нашей эпохи, и у них не появятся сразу же самые грязные мысли, и они не отправятся низвергать Кэрролла с пьедестала, заклеймив его гнусным педофилом. Думаю, когда эти фотографии явятся вместе с серией убийств и громким скандалом, никто не обратит внимания на такую тонкость, как историческая правда. Что же до преступлений, подозреваю, что они на это и направлены: жестокий, но в наше время, возможно, единственно эффективный способ ударить в гонг, привлечь всеобщее внимание к данным снимкам. Однако, почему кто-то обрушился с такой яростью на Кэрролла или на нашу группу жалких стариков, для меня совершенно необъяснимо.
Он огляделся по сторонам, будто ожидая, что кто-нибудь поддержит его или возразит ему. Я с удивлением заметил, что инспектор Питерсен, надев очки с толстыми стеклами, действительно делал записи в блокноте, подобно медлительному, но прилежному школяру.
– Я мог бы почти во всем согласиться с тем, что сказал Рэймонд относительно фотографий обнаженных и полуобнаженных детей, – произнес Торнтон Ривз. – Но все-таки… – Он поднял со стола поддельную фотографию, на которой Кэрролл обнимал маленькую Алису, и поднес к глазам каждого, чтобы мы смогли взглянуть на нее еще раз. – Все-таки я считаю, что эта фальшивка запечатлела лучше, чем любой другой снимок из наших научных книг, отношение, Кэрролла к девочкам: напряженное, страстное, на грани плотского. В отличие от других любителей детей Кэрролл строго гетеросексуален. Однажды он записал: «Я люблю детей, за исключением мальчиков», а в записках, какие он посылал матерям с просьбой о встрече с их маленькими дочками, настаивал с откровенностью, которая сегодня бы любого насторожила, чтобы девочки приходили к нему одни, поскольку только так «можно узнать их истинную природу». Думаю, фотография, изобретенная в ту эпоху, стала для него идеальным орудием физического сближения, доходящего до предела. Разве подготовительный ритуал, когда Кэрролл медленно устанавливал и не раз поправлял позу, не предоставлял ему очевидное алиби, не оправдывал его в собственных глазах, и он, ни в чем себя не упрекая, мог приблизиться, протянуть руку, поднять платье или вовсе снять его, а главное, прикоснуться? Именно когда Кэрролл начинает фотографировать девочек Лидделл, в дневнике все сильнее звучит самоуничижение, мольбы к Богу о прощении, угрызения совести. Я даже рассчитал и вычертил кривую, которая показывает, что эти его молитвенные настроения, отраженные в дневнике, достигают максимума в период отлучения от дома Лидделлов. Рэймонд прав, для той эпохи приемлема идиллическая детская нагота, предположительно происходящая из Эдема, если хоть когда-то существовало такое райское состояние, свободное от нечистых намерений. Но вот парадокс: та же самая эпоха допускала влюбленность взрослого в девочку, в форме сватовства, брачного сговора, с волнующей перспективой скорого плотского соития. Кузен самого Кэрролла страдал от любви, горел желанием жениться на одиннадцатилетней девочке, и Кэрролл пишет ему разумное письмо, советуя отдалиться от девочки и подождать еще год. Мог ли так сдерживаться он сам? Кэрролл посвятил девочкам много любовных стихотворений, часто на обороте снимков. Кое-что можно счесть избытком риторики, но в современном прочтении они кажутся весьма пылкими. Придерживался ли он границ? Может, да, а может, нет. Окончательного ответа мы дать не сумеем.