обы всех членов Братства возвели в рыцарское достоинство, как его самого, а Джозефину и Лору сделали Дамами. Мы лишь должны поклясться, что сохраним услышанное в тайне. Никто не узнает, что Хинча на самом деле убили, и смерть Андерсона останется покрытой туманом, он будет жертвой некоего нераскрытого шпионского заговора. О фотографиях мы тоже должны забыть: Ричард обещал, что будет проведено тайное следствие, список расшифрован и сеть уничтожена. Таким образом, Братство останется в стороне, и мы сможем жить дальше, как ни в чем не бывало.
– Но ведь там находился Питерсен, – удивился я. – Разве он не возражал?
– Да, инспектор пытался возражать, – подтвердил Селдом. – Но ему пришлось, разумеется, сделать звонок, а у Ричарда, очевидно, были все козыри на руках. Едва все завершилось, как он сказал, что идет к себе в кабинет… писать прошение об отставке. Когда инспектор покинул зал, это произвело впечатление. Наконец приступили к голосованию, и я единственный проголосовал против, наверное, потому что шотландец. По сути, я тоже предпочел бы, ради памяти Кристин, а главное, ради ее матери, чтобы весь этот ужас, который она сотворила, не стал достоянием гласности. Оставаясь верным Братству, я вместе со всеми пообещал никому ничего не говорить. Поэтому сижу здесь и хлещу виски бокал за бокалом.
– Но эта исповедь, это письмо, которое отправила Кристин… вы в него верите до конца?
Селдом внимательно взглянул на меня:
– Что вы хотите сказать? Да, верю; ведь я предположил то же самое, слово в слово. И в довершение всего она покончила с собой. Какое еще вам требуется доказательство?
– Я просто подумал, не покрывает ли она кого-то еще?
– Вы имеете в виду эту женщину, Росауру? Не известно, какие между ними сложились отношения. Она была очень расстроена. В своем письме Кристин ее оправдывала. Знаю, трудно привыкнуть к мысли, что Кристин могла совершить нечто такое; надеюсь, вы не питали к ней… каких-то особых чувств.
Я покачал головой, не решаясь признаться.
– А то, что она написала о документе из Гилдфорда? Фраза действительно звучит так?
– Документ из Гилдфорда… Вам это покажется невероятным, но, после того как Ричард рассказал, как он велел отрезать голову мертвому Андерсону, после того как мы проголосовали за то, чтобы скрыть два преступления, он все-таки не отпустил нас, включив в повестку дня вопрос о документе, желая занести решение в протокол. Задал тот же вопрос, что и вы: верим ли мы, что фраза – подлинная? И тут нам был уготован маленький сюрприз: Торнтон Ривз признался, что видел документ в один из своих последних визитов в Гилдфорд. Только вот его монография уже была в печати. Документ, разумеется, опровергал изложенную в книге версию относительно причины, по которой возникли разногласия между миссис Лидделл и Кэрроллом, поэтому он сделал фотокопию записи для своего архива, однако умолчал о ее существовании. Но по крайней мере он может с полным основанием утверждать, что фраза – та же самая, какую записала Кристин. Мы обменялись мнениями по этому поводу, и было решено сделать копию записи на каком-нибудь клочке бумаги тех времен, вырванном из писем Менеллы. Кто-то вспомнил о специфических способностях Лейтона Ховарда. Торнтон вызвался прямо сейчас отнести фотокопию и какие-то старинные ручки Лейтону, поскольку Ричард хотел с самого раннего утра поехать в Гилдфорд, чтобы положить на место документ и заделать эту последнюю брешь. Или, по сути, предпоследнюю. Последней, не знаю, отдаете ли вы себе в этом отчет, являетесь вы. Я не до конца поверил в версию, изложенную Ричардом. Вероятно, ему приказали заставить Андерсона замолчать любыми средствами, а история о старичках послужила для того, чтобы представить преступление несчастной случайностью, когда ситуация вышла из-под контроля. Не хочу, чтобы с вами приключилось нечто подобное и вы пали жертвой такой же случайности в ближайшие дни. Завтра с утра я попрошу Брэнди, чтобы она вам заказала билет. Успеете ли вы на завтрашний вечерний рейс?
Я кивнул в полном смятении.
– На вашем месте, – добавил Селдом торопливо, с тревогой, – я бы уже начинал собираться.
Я встал, и он тоже.
– Нам лучше проститься здесь, – произнес Селдом. – Вряд ли вы завтра придете в институт, но я непременно поговорю с Брэнди.
Я подумал, что больше мы никогда не увидимся, и хотел обнять его, но Селдом протянул мне руку, а другую положил на плечо, сочтя такой жест достаточным для выражения чувств, может, потому, что действительно верил, что когда-нибудь мы пересечемся.
– Продолжайте работать над логикой, – напутствовал он меня, – и мы с вами встретимся на наших конгрессах, в этом бродячем цирке. Надеюсь, что в следующий раз обойдется без преступлений.
Выйдя из паба, все еще в сильном волнении, я прошел по улице, где располагался магазин «Алиса в Стране чудес», в надежде последний раз увидеть Шэрон. Однако он уже закрылся. Я миновал еще квартал до угла, где находилось полицейское управление. Мне бы не хотелось наткнуться на Питерсена, но, кажется, все уже ушли. Свет горел только при входе, где сидели дежурные, и на чердаке, который я некогда делил с Лейтоном. Я решил подняться. В конце концов, там остались мои книги и записи программы – должен же я все это забрать. Я застал Лейтона сидящим под лампой и занятым упражнением в каллиграфии. Он взглянул на меня с максимальным удивлением, какое могло выразить его лицо. Я сказал, что завтра вечером улетаю, и принялся собирать бумаги. Лейтон ничего не ответил, сосредоточенный на своей работе: он что-то писал короткими штрихами, пытаясь достичь нужной скорости. Меня так и потянуло к его столу, и Лейтон, почувствовав, что я стою за спиной, поднял голову. Перед ним на подставке лежала фотокопия документа Кристин, а на столе – множество листков, на которых он писал с различной скоростью старинной перьевой ручкой.
– Чем ты занят? – спросил я, делая вид, будто ничего не знаю.
– Кто-то потерял документ, и нужно восстановить оригинал по этой фотокопии. Мне ничего толком не объяснили. Надо, чтобы почерк мог пройти экспертизу. – Лейтон показал четырехугольный клочок пожелтевшей бумаги, похоже, оторванный от края листа. – Проблема в том, что второй попытки не будет: мне оставили только эту бумажку для первой и последней. И времени мало: скоро сюда придут.
Я поднял один из листков с пробами пера: сходство с почерком Менеллы было невероятным. Да, Лейтон несомненно обладал и такой способностью. Я сказал ему об этом с восхищением, но он лишь пожал плечами.
– Главное – определить нужную скорость и силу нажима. Хочу использовать твою версию программы, чтобы проверить самого себя. А теперь, – добавил Лейтон, – не мог бы ты, если тебе не трудно, оставить меня? Я не готов заниматься этим на публике.
Я спустился по лестнице, прямо в оксфордскую ночь. Вспомнил о том, какая суета ожидает меня завтра. Об Эмили Бронсон и о том, как объяснить свой отказ от стипендии; о книгах, какие нужно вернуть в библиотеку, и о немногих людях, с кем хотелось бы попрощаться. О втором отчете, который надо будет написать, когда все закончится. Но то, что самолет вылетает вечером, подумал я, и мне тоже позволит утром съездить в Гилдфорд.
Эпилог
– Но вы-то как догадались? – спросила мать Кристин, до сих пор вся в слезах.
Полчаса назад я зашел в ее домик, расположенный в окрестностях Гилдфорда. Домик, вздохнул я, где росла Кристин. Я не сразу нашел его, и, когда в первый раз постучался в дверь, все ставни были закрыты, и я подумал, не уехала ли она в Оксфорд, не напрасно ли я проделал такой путь. Но постучался снова, немного сильнее, и услышал медлительные, шаркающие шаги, будто я пробудил ее от летаргии. Она выглянула в дверь, прикрывая рукой растрепанные волосы. Веки у нее припухли от слез или со сна, и она казалась безмерно постаревшей. Сказала, что ночью позвонил инспектор Питерсен, сообщил о смерти Кристин, и она сама тоже хотела умереть. И умерла бы, если бы в доме нашлось достаточно снотворного. Даже о похоронах пока нечего и думать: ей объяснили, что тело останется в морге для вскрытия. Поэтому она решила не ездить в Оксфорд. Она снова расплакалась и поведала мне, что накануне утром получила от Кристин письмо, что-то предвещающее, потому что дочь уже давно совсем перестала ей писать. Она должна была догадаться, сказала мать. Должна была ее защитить. Извинилась, пропустила меня и пошла за платком.
Теперь мы сидели в кухне; через застекленную заднюю дверь виднелась галерея и плетеный шезлонг на ней, дальше огород, а за деревянной изгородью – открытое поле. Кот, извиваясь, прошмыгнул между моими щиколотками и свернулся клубком на полу. Мать Кристин отвернулась к плите, скрывая слезы, и спросила, не хочу ли я чаю.
– Зачем вы вообще приехали? – спросила она. – Не стоило себя утруждать.
– Дело в том, что я скоро уезжаю, однако осталось кое-что, одна деталь, промелькнувшая в словах Кристин: она заинтриговала меня, и только вы можете ее разъяснить.
Плечи матери напряглись. Она медленно обернулась ко мне, во взгляде читалась тревога, но вместе с тем, как ни странно, облегчение. Облегчение оттого, подумал я, что кто-то еще знает…
– Говорите.
Я рассказал, как сам это видел, а она молча кивала, погруженная в печаль.
– Да, так все и было. Вот только это сестра Росаура натолкнула меня на то, что замыслила Кристин. Однажды отвела меня в сторонку и спросила, действительно ли мне нужен яд для крыс. Тогда-то я и поняла, зачем дочь попросила меня купить коробку конфет. Когда я пришла к ней в палату, поговорить с глазу на глаз, она рассказала обо всем, что случилось между ней и тем ужасным человеком в издательстве. И озвучила свой план. Коробка была уже готова и упакована, мне оставалось отнести ее по адресу, написанному на обертке. Кристин плакала, ее била дрожь, но она никак не хотела оставить задуманное. Если я откажусь, твердила дочь, она попросит Росауру. Повторяла, что не сможет жить в инвалидном кресле, если этот человек не умрет. Я пыталась убедить ее заявить в полицию, однако Кристин была уверена, что он останется на свободе благодаря своим связям. Но я никак не могла позволить, чтобы моя дочь, моя девочка, которую я держала на руках, совершила такое, и выхватила у нее коробку. Сказала: пусть молится, как я молилась, чтобы она осталась жива, и на все будет воля Божья. Я вышла из больницы с этой коробкой в руках, но не успела найти подходящее место, чтобы ее выбросить, как мной овладел какой-то неведомый порыв. Будто услышала дьявольский шепот. Почему бы и нет, в конце-то концов? – подумала я. Разве не убивают вредителей в полях, не вырывают в саду сорняки? Почему убийца должен жить? Кристин убедила меня, что на нее никогда не выйдут, ведь инспектор Питерсен и профессор Селдом полагают, что кто-то убивает членов Братства, объявив крестовый поход против педофилов. Ее план мне казался удивительно простым и в то же время совершенным, я была уверена, что все пройдет как по маслу: я всегда считала Кристин большой умницей, не чета мне. В крайнем случае, если кто-нибудь догадается, я расскажу правду. Что это я все-таки решила вручить коробку, прекрасно зная, что в ней лежит. И осудят меня, не дочь. Ведь по-настоящему виновна я, разве нет?