Из людей, оставшихся живыми после Дахау, многие помнят священника Леонарда Рота. Последнее время он находился в бараке тифозных как медсестра. После освобождения он не оставил этих людей и был там, пока последний больной не покинул лагерь.
Управлением Мюнхенской епархии он был оставлен в Дахау как священник. В 1960 году Леонарда Рота епархия освободила от должности священника Дахау только за то, что он беспощадно обвинял западногерманских господ, покровительствующих фашизму. Уж слишком много он говорил о прошлом концлагеря Дахау и предостерегал людей, разоблачая Оберлендера, Глобке и иже с ними. К тому же он требовал постройки памятника в память сотням тысяч жертв концлагеря…
Людям, перенесшим все ужасы концлагеря Дахау, этого никогда не забыть. И казалось, человек и хотел бы это забыть, но оно само собой напоминается. Скоро после возвращения на Родину и проходя медицинский осмотр, что-то рентгенолог больше обычного задержался у экрана. Включив свет, он начал задавать вопросы, касающиеся моего прошлого, а потом в вежливой беседе сообщил мне, что у меня туберкулез, и притом в острой форме. Последствия концлагеря начали сказываться. Однако при помощи советского государства мне удалось избавиться от тяжелой болезни. Бесплатное лечение, а также частые поездки в санаторий помогли мне быстро восстановить силы.
29 апреля 1960 года для меня был днем необычным. В этот день я услышал голос по телефону своего бывшего друга по концлагерю тов. Похмана Владимира из Чехословакии, с которым я имею переписку. И хотя мы говорили на разных языках, но разговор был об одном – надо идти всем вместе рука об руку, чтобы наши дети жили в труде и веселье, чтобы Дахау больше не повторился.
Опубл.: Война глазами детей. Свидетельства очевидцев.
М., 2011. С. 135–143.
Хочу вам рассказать одну историю и прошу помочь разыскать бывшего советского воина-патриота.
Так сложилась моя судьба, что не был за это время ни разу в местах, где родился и вырос: в селе Счастливое Александрийского района Кировоградской области.
А 31 марта 1965 г. я поехал хоронить свою сестру туда. Сестра моя была неграмотная старушка 67 лет. Как бывшая батрачка и первый инициатор колхоза в 30-х годах, она пронесла свято честь советской женщины.
Когда я развернул аккуратно свернутые в трубочку ее бумажки, что она бережно сохраняла, я нашел билет члена комитета бедноты, в котором она когда-то состояла, и письмо на ее адрес со штампом полевой почты: осмотрено цензурой 19 740, датированное: 16/XII—45 года, г. Москва.
Вот его содержание:
«Добрый день многоуважаемая Елизавета Сергеевна!
С приветом к Вам и массой наилучших пожеланий в Вашей жизни и здоровья. Ваш бывший “квартирант” во время немецкой оккупации “Петро Власенко”, в настоящем Николай Спиридонов. В то время, когда я ушел от Вас, обитал в лесах Киевской области в партизанском отряде, потом попал в армию, воевал по данный момент, прошел с боями Румынию, Венгрию, Чехословакию, Австрию, а сейчас вот несколько дней, как демобилизовался и нахожусь дома. И решил хотя бы письменно поблагодарить Вас за оказанный мне приют в трудную для меня минуту. Как будет возможно приехать или проезжать мимо, то постараюсь навестить и отблагодарить лично.
Николай Спиридонов».
Когда я стал расспрашивать соседей, они мне рассказали следующее: во время войны молодой советский воин попал в плен к немцам, бежал и скрывался у этой колхозницы – моей сестры. Он с ее помощью вырыл в сенях яму и там находился, иногда она его прятала в сундуке. Кто-то донес немцам и полиции. Они делали обыск, но не нашли. Тогда этот «Петро Власенко» ушел неизвестно куда.
Помогите, пожалуйста, найти этого молодого человека, пусть расскажет о своей судьбе на страницах вашей газеты. И свяжите его со мной. Я хочу подробно знать, как помогала ему моя сестра в трудную для него минуту.
Ф. М-98. Оп. 3. Д. 31. Л. 21–21 об.
Шел 1942 год. Полчища фашистских войск продвигались вперед. В мае они заняли ст. Н(ижняя) Касторная, где и образовали смертельный лагерь военнопленных.
Каждый день сюда подъезжали грузовые немецкие машины, привозившие раненых советских людей, и, как собак, сбрасывали их за колючую проволоку.
Девушка лет двадцати, в обтрепанной, грязной одежде подходила к оставленным на снегу людям и на себе тащила их в грязные, холодные бараки…
Тоня (так звали девушку) всеми силами старалась спасать советских людей, вырывать их из рук смерти. Ей помогала уже пожилая женщина, Анна Ивановна, которая собирала и готовила пищу для военнопленных. Часто можно было видеть Тоню и Анну Ивановну, ходящих по ближним деревням с котомкой в руках, собирающих куски хлеба, картошку – все, что можно есть… И люди не жалели ничего, делили пополам последний кусок хлеба, отрывая от себя и детей, спасая своих людей.
В один из холодных осенних дней Тоня подобрала и перетащила в бараки более 40 человек, попавших в плен. Среди них был летчик. Когда она подняла его, он находился в бессознательном состоянии. Кисть левой руки была отрезана; он потерял много крови…
Тоня притащила его в барак и сразу же постаралась остановить кровотечение. Вскоре летчик открыл глаза и попросил: «Пить…» В ведре осталось немного воды (ее тоже очень трудно было достать). Взяв маленькую ложечку, Тоня начала поить его. Летчик бредил…
Всю ночь, не смыкая глаз, провела девушка у его изголовья, надеясь спасти ему жизнь. И это ей удалось!
Скоро он пришел в себя, и она узнала, что зовут его Ваня, Ваня-летчик (так прозвала она его). Он был сбит немцами в районе Землянки. И когда, надеясь не попасть в руки фашистов, выбросился с парашютом, потерял сознание и был захвачен немцами в плен. Потом его пытали. Дальше все спуталось в голове, и он не помнил, как попал сюда…
Утром Тоня вновь пошла на поиски продуктов. Вернувшись, она вместе со всеми поела приготовленной Анной Ивановной баланды и затем сделала общий обход.
Многих, как всегда, пришлось вытаскивать мертвыми. Та же картина и в тифозных бараках. Люди в бреду метаются по холодному полу, грязные, оборванные, полуголодные, что-то бессвязно кричат, кого-то зовут… Кто умирает в памяти, тот и перед смертью верит в победу нашего народа. Некоторые, разрезая свои руки, кровью пишут на стенах: «Мы победим!..», «Победа за нами!» Дальше ставят свои подписи и, обессиленно упав, с последним словом «Родина» – умирают.
Тоня уже привыкла ко всему. Месяцы, проведенные в лагере смерти, сделали ее стойкой, мужественной, непримиримой к врагам, ненавидящей их. Она верила, что скоро придут наши, что скоро кончится все это…
Однажды в барак явился немец. Это удивило ее. (Они боялись входить в бараки.)
Он сказал, что Ваню-летчика надо тащить на допрос.
Кое-как они добрались до комендатуры. Оставив его в комнате, где пытали пленных, она не ушла, а притаилась за дверью.
Вскоре послышался лающий голос немецкого офицера и затем переводчика. Голос последнего почти не доходил до нее. Девушка прислонилась к замочной скважине и увидела Ваню-летчика. Он независимо стоял против стола, за которым сидели три немецких офицера. Подле стола стоял переводчик. На все вопросы, заданные ему, Ваня не ответил ни слова. Был так горд, молчалив, что вконец вывел из терпения немецких офицеров. Им пришлось прибегнуть к пыткам…
Пули засвистели над головой у летчика, но он стоял, будто изваяние, будто высеченный из камня, не произнося ни единого слова, с вызывающим видом…
У Тони сжалось сердце… Она не видела больше, что было там, за той дверью, где погибали сотни советских патриотов, верных сынов своей Родины, где сейчас, может быть, умирал тот, с которым она провела не одну бессонную ночь, вырывая его жизнь из рук смерти…
Приложив большое усилие, она заставила себя вновь подойти к черной двери, за которой, как ей казалось, в каждом уголке притаилась смерть. Ужас охватил ее, когда она увидела, что делалось там!..
Фашист ручной пилой, словно палку, отпиливал выше локтя левую руку летчика…
Его тело, казалось, безжизненно распростерто на лавке… Кровь затопила все вокруг.
Мгновение, за которое увидела она это, потрясло ее! Тоня, отступив, вскрикнула.
Послышался скрип двери, приведший ее в себя. Она оглянулась, когда фашист что-то пролаял… Переводчик сказал: «Убери такого гада!» – и, зло сплюнув, ушел.
До ее сознания наконец дошло, что она должна убрать труп летчика. «Негодяи, изверги…» – сверлило мозг, но она вошла в комнату, чтобы, живого или мертвого, вынести его оттуда, чтобы не оставить тело на растерзание этим зверям.
Тело Вани было очень тяжелым. Кое-как взвалив его на спину, она вышла. Вслед послышалась брань на противном, непонятном языке…
Руки летчика повисли как плети. Из левой ручьем текла кровь, забрызгивая одежду и оставляя след на снегу…
И вновь потянулись бессонные ночи у его изголовья… Благодаря ее терпению, настойчивости и упорству Ваня-летчик начал поправляться. Когда ему стало лучше, он сразу же взялся за «дело». Тоня заметила, что все чаще и чаще возле него стали собираться легко раненные. И с каждым разом их было все больше и больше, но самым близким для Вани-летчика был танкист – земляк Тони – Гришаев Федор.
Часто Тоня приносила в бараки листовки, сбрасываемые нашими самолетами. Она видела счастье в глазах умирающих, которые узнавали о победе наших войск над врагом. Листовки были поддержкой духа у пленных, обреченных на смерть людей.
Однажды летчик позвал Тоню и, дав ей небольшую раскрашенную «игрушечку», сказал, чтобы она закопала ее под железнодорожным рельсом. «В твоем распоряжении – час», – закончил он. Тоня ушла, а когда вернулась и доложила, что все сделала точно, как он сказал, Ваня, радостно улыбнувшись, проговорил: «Молодец! А теперь смотри, как полетит вверх фашистский эшелон, который везет оружие и боеприпасы…» Он не успел кончить, как раздался оглушительный взрыв…