дожить до дня освобождения из фашистского рабства.
Для заключенных изолированных 13 блоков был установлен жесткий режим. С 5 утра до 11 ночи в любую погоду круглый год всех выгоняли на улицу. Отощавших и больных, всех, кто не мог ходить, увозили вместе с трупами к крематорию и сжигали живьем. Концлагерь Дахау по своим ужасам и методам уничтожения людей фашистскими извергами не отличался от Бухенвальда и многих других лагерей смерти гитлеровской империи.
Не работающим заключенным, находящимся в изолированных блоках, давали четверть положенного пайка. Такого малого количества пищи хватало на то, чтобы продлить агонию умирающих от истощения и упадка сил. Полученные несколько граммов хлеба я умел сэкономить его, отламывая по маленькому кусочку, клал в рот и медленно сосал, как конфетку, стараясь продлить удовольствие. Это было страшное, незабываемое время.
Если бы человечество нашей планеты взглянуло на людей, содержащихся в изолированных блоках, пришло бы в неописуемый ужас и потребовало бы окончательного уничтожения нацизма, стереть с лица Земли кровавый фашизм, и чтобы уста человеческие никогда не произносили это мерзкое слово.
Может ли сейчас идти речь о прекращении преследования нацистских военных преступников, после стольких совершенных злодеяний на Земле, нет! Никогда не должно быть им пощады! Надо преследовать их до тех пор, пока не понесет заслуженной кары последний фашистский преступник, а скрывающие их подлую личность одинаково к ответу. Самая суровая кара гитлеровским палачам, вот мое слово, слово бывшего узника фашистских концлагерей смерти! Прибывший этап из Бухенвальда в Дахау разместили по изолированным блокам. Меня поместили в 27 блок, третью секцию. В четвертой секции этого блока содержались штрафники из других лагерей смерти, привезенные в Дахау. Там были из Освенцима, Маутхаузена, Эбензес и др. в т. ч. и штрафники Дахау. Эта секция была изолирована особо колючей проволокой, через которую проходил ток. Когда нас – несколько человек с этапа втолкнули во двор 27 блока, через калитку ворот, опутанных колючей проволокой, и вахтером, охраняющим выход, я пришел в ужас при виде потрясающей картины. Двор между 25 и 27 блоками был забит заключенными. Трудно было пройти к третьей секции. Стоял жаркий летний день. Солнце палило нещадно. Люди сидели, накрывши голову кто чем мог. Лежали, недвижимые, растянувшись во весь свой скелетный рост, бесчувственные, словно трупы, настолько худы, только кости обтянуты, как пергаментом. Сморщенные пожелтевшие лица, заострившиеся носы, глубоко запавшие глазницы с потухшим взором. Мертвых стаскивали в кучу к стене 25 блока, а то и вовсе не обращали внимания, трупы рядом лежали с живыми, и сразу трудно было понять, где живой человек, а где умерший.
Оживали заключенные, когда привозили еду. В глазах вспыхивал огонек жадного голодного зверя. Все сползались в очередь к баку с пищей, если только можно было назвать пищей баланду из брюквы, капустных листьев и еще чего-то. Человек проглатывал ее моментально. Глаза теряли тот живой блеск. Человек по-прежнему становился ко всему безразличным до отупения, шел и ложился рядом с тем, кто уже не вставал и никогда больше не встанет за этой вонючей баландой, да и сам, кто только что лег рядом с трупом, через несколько часов будет лежать вместе в общей куче мертвецов около стен крематория. В 27 блоке я познакомился с Кошкиным Николаем Васильевичем, который жизненную роль сыграл в моей лагерной жизни. Сам он из Орехово-Зуева Московской области. Мы стали с ним друзьями, делили все тяготы фашистской неволи, вместе выполняли задания подпольного комитета. Это был умный, мужественный советский человек, всем сердцем ненавидящий фашистов, воодушевлял и поддерживал моральное состояние тысяч узников.
В 1944 году в 27 блок, в третью секцию, где находились и я с Николаем Васильевичем, пригнали 74 измученных пытками, прошедших весь ад гестаповских застенков военнопленных офицеров Советской Армии, взятых в плен ранеными, контужеными, потерявшими сознание. С прибытием в лагерь этих советских людей взоры многих десятков тысяч узников концлагеря смерти Дахау были (устремлены) обращены на 27 блок в надежде из уст этих мужественных воинов услышать правду о великой кровопролитной битве с гитлеровскими полчищами. Они внушали уважение всей многонациональной армии узников концлагеря смерти Дахау. Из числа этой группы военнопленных офицеров выделялся летчик, капитан Григорий Лукич Шаллар, который являлся старшим этой группы и руководил борьбой Сопротивления. Это был человек огромного мужества, воли и железной стойкости. Григорий Шаллар до конца своих дней был предан Родине, великой ленинской партии, той большой идее, ради которой шел в первых рядах в борьбе с фашизмом и умирал, не преклонив головы своей перед палачами. Григория Шаллар фашисты взяли в плен без сознания. Кисть правой руки, левой руки локоть, лоб, нос обгорели. Его самолет сбили, когда он бомбил находившиеся в Варшаве фашистские группировки и военные объекты в Польше. Фашисты подобрали его и лечили в госпитале, рассчитывая привлечь советского офицера на свою сторону, сделать предателем. Нацисты рассчитывали посадить советского летчика на свой рогатый крестосмертоносец, чтобы он бомбил свои родные города и села, разрушая и уничтожая то, что не смогли уничтожить сами палачи – душегубы. Но фашисты, вылечив советского офицера Григория Шаллар, глубоко просчитались, не учли и не предусмотрели одного: мужества и стойкости Советского человека, воспитанного в советской школе и Ленинским комсомолом, его любви к своей Родине, во имя которой Шаллар Григорий готов вынести любые испытания, пойти на любые мучения, но не быть предателем, не опозорить имя Советского человека.
На предложение перейти на сторону врага после выздоровления Григорий Шаллар ответил фашистам, «что Советский человек никогда не предаст свою Родину, какую бы казнь палачи ему ни придумали». После предложения, угроз последовали пытки, избиения, но сильного духа, большой воли и высокого человеческого мужества не сломить было палачам – гестаповцам. Несмотря на весь свой опыт, палачи не догадывались, что, чем изощреннее становятся муки, которые они придумывали для своей жертвы, тем ярче разгоралось пламя ненависти к своим мучителям в душе Григория Шаллар. Он готов был в любую минуту принять мученическую смерть – только не предательство. Все перенес Григорий Шаллар – и голод, и подземные темные камеры, и ослепление светом, и страшные избиения, сохраняя в себе чистое, человеческое.
Так собирали фашисты в одну группу всех, кто отказывался встать под их знамя, обагренное кровью многих народов. 74 человека офицеров Советской Армии, прошедших через все пытки гестаповского ада, были привезены в концлагерь смерти Дахау для новых мучений. Все 74 мужественных борца поклялись умереть, но не предать своей Родины, чего бы это ни стоило. По указанию Григория Шаллар из прибывшей группы офицеров и он сам лично развернули агитационную работу среди многотысячных узников 27 блока, и нити пропаганды потянулись по всему лагерю. В информации говорилось, что Советские Вооруженные Силы вырвали стратегическую инициативу у врага и громят его войска по всему фронту, освобождая народы других стран из-под фашистского рабства, что ненавистный враг будет разбит окончательно и навсегда. В лагерь был брошен клич, написанный под диктовку Григория Шаллар мною и Кошкиным Николаем Васильевичем от имени 74 советских офицеров: «Будьте сплоченней, товарищи! Скоро придет свобода, Советские войска громят врага везде: в воздухе, на земле и под водой!..» Такого содержания была агитация и писались прокламации, ходившие из барака в барак, переписывались, переводились на разные языки. В скором времени Григорий Шаллар был связан с подпольным комитетом, который действовал в концлагере смерти Дахау. У меня была самая душевная и самая братская дружба с этим замечательным человеком, Григорием Шаллар, и память о нем я сохраню на всю жизнь, образ его пронесу в своем сердце через все года, о нем знать должны все.
Старший секции 27 блока Эвальд был связан с подпольным комитетом и оказывал большую помощь Григорию Шаллар и его группе. В неделю 2–3 раза устраивал мне выход в зону для связи с подпольным комитетом. Рискуя жизнью, я пробирался в 14 блок к старшему секции Роберту Вайнеру, приносил ему маленький бумажный шарик, переданный Григорием Шаллар, и возвращался с тем же. Роберт Вайнер – немец, в заключении с 1934 года, коммунист, лично знал Тельмана и под его руководством работал. Гестапо жестоко пытало Роберта. Кисть правой руки вывернута, пальцы переломаны, и вся рука висит сухой неподвижной плетью. Но гестапо было бессильно против его мужества и выносливости. Роберт Вайнер, как патриот рабочего движения, коммунист, стойко вынес страшные мучения, но организацию, находящуюся глубоко в подполье, не выдал. Фашисты приговорили его к пожизненному заключению в концлагере смерти.
По просьбе Григория Шаллар подпольный комитет сумел через шрайбштубу перевести меня в рабочий барак 14 и устроить на работу разнорабочим лагеря. В 14 блоке Роберт познакомил меня с Виктором Коротюковым из г. Мариуполя, вторая Слободка, который был членом подпольного комитета. Работая разнорабочим, я имел возможность подходить к каждому блоку, изолированному от лагеря. Мне давались поручения распространять прокламации с Советским информбюро. В подпольном комитете имелся радиоприемник, печатная машинка. Последние известия Москвы прослушивались, перепечатывались на машинке, и я распространял по баракам, передавая определенным лицам. С Виктором Коротюковым сроднила нас фашистская неволя, жизнь и борьба в постоянной опасности, единая цель, одинаковая сильная ненависть к врагу и многое другое. Я каждый день посещал 27 блок, где находились 74 советских военнопленных офицера, где находил и всегда с радостью встречал меня Григорий Шаллар. Я приносил ему отпечатанные листки, мы залезали на верхние нары, и он рассказывал мне о своей жизни счастливой в мирное время, о семье, о жизни в военное время. В минуты набегавшей тоски Григорий любил напевать песенку: «Маленький дом с мезонином, чуть потемневший фасад…» Я всей душой полюбил этого мужественного человека, привязался к нему всем своим существом, он для меня был примером во всем, я готов был выполнить любое его поручение, пусть это стоило бы жизни, хотя я и так выполнял все, что мне поручалось от имени 74 советских офицеров.