2 октября. По причине больших потерь в машинах курсируют невероятные предположения о дальнейшем применении нашей дивизии. Мы не обладаем больше подвижностью. Моторизованное подразделение, которое не располагает средствами передвижения, не может существовать. О потерях в машинах нашей дивизии объявлено уже официально. Я сам имел возможность прочитать один дневной приказ по дивизии, в котором указывается, что 3 батальон 35 мотополка, 2 и 3 батальоны 119 мотополка, 1 взвод 25 саперного батальона потеряли все свои машины. В приказе называются… шинели, одеяла, бритвенные приборы, белье, мыло и т. д., так как товары и остались без средста защиты от холода.
3 октября. Вчера русские применили новое, страшное оружие. При одном ударе, должно быть, получается 65 выстрелов.
11 октября. В 4.00 выскакиваем из «перин». Галопом бежим к машинам. Едем до окраины города, высаживаемся, освобождаемся от имущества и идем дальше пешком. Что-то случилось? Постепенно узнаем, что русские прорвались и находятся уже в населенном пункте.
12 октября. У меня настоящий рай для вшей. Все мое тело искусано. Оно выглядит так, будто покрыто сыпью.
13 октября. Ходят нелепые слухи о том, что Москва пала. Будто Сталин застрелился, а Молотов ходатайствовал о переговорах со ставкой фюрера. Война на Востоке якобы в общем и целом закончена. Фюрером получены со всего мира поздравительные телеграммы с победой. Наша дивизия будто должна быть погружена и отправлена на родину. Эти слухи нельзя проверить. Из авторитетных источников узнать ничего нельзя.
15 октября. Сегодня с нами разговаривал командир батальона. 7 рота распущена, а 5 и 6 рота этого получили пополнение. Для полного укомплектования состава все равно не хватило.
22 октября. С продовольствием туго, и оно однообразно. Картофель, приготовленный в разных видах, составляет главное питание. Мы достаем себе кур или гусей. Иногда добываем мясо.
24 октября. Вчера вечером было совещание у командира дивизии. Рассказывают, будто Тула будет целью наступления нашей дивизии. Со вздохом рассказывают об установлении строгой дисциплины, безупречных приветствиях и смотрах. За каждый проступок угрожают арестом. Ничего другого не слышишь, как арест, петли, виселицы.
25 октября. Обстановка, очевидно, снова резко изменилась. Создается впечатление, что высшее командование само не знает, что происходит. Я уже давно перестал верить тому, что сообщается официально и неофициально. Поход в Россию, очевидно, не может быть окончен в этом году.
8 ноября. Наступила ночь. Останавливаемся. Обстановка в высшей степени экономна и проста. Семья состоит из 2-х старых женщин, одного старика и кучи детей. Женщины здесь действительно «страдают» удивительной плодовитостью. Кажется, что старость не приносит никакого ущерба их плодовитости. Для меня немецкая овчарка – более высокое существо, нежели эти русские.
12 ноября. Ночью было очень холодно, морозит. Несмотря на то, что мотор работает целый час, вода замерзла сразу, как только мы ее налили в радиатор. Необходимо было снова разогревать машину, и только в 13.00 выехали.
13 ноября. Вечером я стал палачом двух человек, которые не могли удостоверить свою личность.
21 ноября. В 9 часов утра двинулись дальше. После долгого перерыва снова красные бомбардировщики.
22 ноября. Едем по хорошему шоссе Орел – Тула – Москва. Видны большие постройки в хорошем стиле, в большинстве случаев они сгорели. Через центральные улицы проходит двухколейная трамвайная линия. Проезжаем мимо солдатского кино и удивляемся большому наплыву. Когда мы увидим какой-нибудь фильм?
По дороге мы обогнали «телегизированные» части. Потрясающая картина. Дрожа от холода, с опущенными головами, они плетутся за своими телегами. Одетые в различные тряпки, которые их защищают от холода, можно подумать, что перед тобой толпа ландскнехтов. Это шествие замыкалось нашим продовольствием в обозе коров и овец.
3 декабря. За последние 10 дней мы проделали большой путь назад. Один день езды, а на второй день партизанская война, затем опять марш. Сейчас мы находимся юго-восточнее Москвы, до которой осталось около 180 км… сгорело все это отродье – в доме было 6 человек. Страх перед немецким солдатом должен быть ужасным.
4 декабря. Остановились в нескольких километрах от Венева. Как видно, ночью будет ужасно холодно. Проехали не более часа, раздалась дикая стрельба. Сразу спешились. Установили, что наш дозор натолкнулся на противника. Наше противотанковое орудие подожгло полдеревни. Пришлось заниматься ранеными, что при таком морозе не так просто. За ночь многие отморозили пальцы ног. Было 32 градуса ниже нуля.
6 декабря. Ранним божьим утром началась бешеная стрельба со всех видов оружия, которая не прекратилась на протяжении всего дня. Русские наступают на 4 танковую дивизию, которая занимает деревню слева.
Наступление было отбито, но русские опять наступают. К вечеру шепчутся о том, что у нас не все в порядке. В самом деле, стреляют со всех сторон. Этот слух усилился, когда 4 танковая дивизия отошла.
Наши передовые части вынуждены были отойти, русские хотели их отрезать. Большое количество машин и орудий, а также танков было при этом потеряно.
Вечером пришел и для нас приказ о подготовке к отступлению. Все неисправные машины, которые не могут двигаться своим ходом, уничтожаются. Как видно, мы тоже должны убраться отсюда.
7 декабря. В 4.00 получили приказ на марш. Отступление проводится лихорадочно. Наши солдаты уже впадают в панику. Каждый хочет со своей машиной удрать, поэтому получается пробка. Бесконечное число войск проходит на ад. Видна тяжелая артиллерия, зенитные войска всех калибров, броневики, танки, пехотные полки, повозки и т. д. Путь отступления кажется опустошенным.
4 танковая дивизия очень рьяно выполняет приказ об уничтожении всего, что не может быть захвачено с собой. Полевые кухни, наполненные продуктами питания, дорогостоящие консервы взлетели на воздух. Тяжелые, совершенно новые грузовики, четырехосные броневики, большое количество машин и танков уничтожены. Миллионные ценности взлетели на воздух. Приказано также сжигать без остатка все оставленные нами населенные пункты. Вся местность вокруг Венева должна быть очищена и сожжена. Это самая жестокая из всех войн, которые когда-нибудь велись. Все гражданское население лишается крова и пищи и обрекается на замерзание и голод.
9 декабря. Когда мы утром встали, то убедились, что все войсковые части, которые здесь располагались, уже отошли.
Так как никто не может объяснить нам обстановку, то мы сочли самым целесообразным убраться отсюда.
Все возбуждены. Мой командир взвода кричит мне, чтобы я достал себе машину, так как русские наступают. Я опять вскочил в машину связи. Тем временем мы подожгли деревню. Наша рота прикрывает путь отхода 119 мотополка, который должен прорваться в другом направлении, так как предусмотренный маршрут занят русскими.
10 декабря. В 3.00 рота тронулась дальше. Мотоциклетно-стрелковый батальон сильно потрепан русскими. Мы отступаем все дальше[169]…
РГАСПИ. Ф. М-7. Оп. 1. Д. 6798. Л. 1–17.
Копия перевода с немецкого на русский язык.
№ 3Свидетельства советских репатриантов(по материалам пересыльного пункта ССП 17)
ДУБИНСКИЙ ИВАН ОНОПРИЕВИЧ
10.10.26 года Черниговской области Остерского р-на села Сорокишечи (украинец)
После смерти матери, которая скончалась в госпитале, оставив нас, 3-е детей. Мне было тогда в то время 15 лет. Немцы начали в нашем селе отправку в Германию на работу. Меня сразу же взяли на учет, а через 3 дня я оставлял свою семью, сестру 17 лет, брата 4-летнего. Тяжело было покидать родное село, в котором родился и прожил 15 лет, да еще постигло такое несчастье, смерть моей матери. Как я ни плакал, ни просился у немецких бандитов остаться дома, ничего не помогло, и под ихними карабинами пришлось со слезами уходить на биржу труда, даже не простившись с родной сестрой и маленьким братишкой. В городе Чернигове с биржи труда нас посадили в черные с решетками вагоны, которые тотчас же закрыли на тяжелые запоры. В вагонах помещалось 30 человек, ужасная духота, вонь от испарений, душа жаждала пить, но не так-то легко было достать каплю воды. При остановках мы выскакивали из вагонов, и все попадающиеся лужи, канавы, впредь наполненные грязной водой, становились сухими. Для всех, однако же, воды не хватало, и люди, истомленные от жажды и голода, снова садились в вагон, каждый боялся получить плетки от немецких палачей. Ехать пришлось 3 недели. Наконец приехали в Бреслау, в распределительный лагерь, где уже ходили и ожидали хозяева, каждый из них выбирал человека с силой, а я хотя и был молод еще, но меня тоже взял один хозяин, у которого я работал в коровнике, убирал за 90 коровами. Работа мне показалась каторжной работой, которой я никогда не исполнял дома, но что ж, получив несколько раз подзатыльника, я начал привыкать и к этой работе. Несколько дней спустя я заболел, и меня отвезли в госпиталь, из которого я вышел через месяц слабым и бессильным. Придя к своему хозяину, он уже не хотел меня больше принять, и я вынужден был пойти на пункт, откуда посылали на работы. С пункта меня направили к другому хозяину, у которого и пришлось мне испытать жестокую жизнь Германии. Каждый день побои старой немки, которая имела близкую связь с гестапо. Я не мог сказать ни единого слова против нее, потому что я знал: попасть в концентрационный лагерь – это значит смерть. Много знал я людей, которые каким-то чудом оттуда возвращались и рассказывали следующее: попавшие в гестапо сначала идут на допрос, потом их раздевают и начинают бить резиновыми шлангами, если один жандарм уставал, то его заменял другой, а другого третий, и, таким образом, били до тех пор, пока заключенный приходил в бессознание. После этого обливали холодной водой и бросали в цементные ямы, где заключенный пленник умирал с голоду и холоду. Вот этого я боялся. Я молодой, я хотел жить, я верил в свое освобождение. Слушая передачи по радио из Берлина, я слышал, как говорили о Москве, о Сталинграде, я слышал, как немцы проклинали большевиков, которые так крепко громят ихние войска и защищают свои родные города. А поэтому я ожидал каждую минуту, что наша Красная Армия скоро подойдет и к границам Германии. Но случилось совсем неожиданное: русские войска перешли уже немецкую границу и находились совсем недалеко от нас. Я еще больше начал прислушиваться к радио и еще больше начал озорничать перед моими хозяевами, которые дрожали при каждом выстреле, при каждом взрыве, а я веселился, смеялся над ними. Хозяин все чаще и чаще избивал меня, издевался, даже ночью заставлял работать, но не сломили молодое сердце, я дождался наконец своих братьев, которые меня освободили, а проклятого палача моего наказали по заслугам. А теперь я с радостью иду в ряды РККА и обещаю беспощадно добивать врага.