Обвинительное заключение составлено 11 декабря 1943 г.
После перевода обвинительного заключения на немецкий язык суд приступает к допросу обвиняемых. Все подсудимые – Рецлав Рейнгард, Лангхельд Вильгельм, Риц Ганс и Буланов – полностью признают себя виновными в предъявленных им обвинениях.
Первым допрашивается подсудимый Вильгельм Лангхельд – капитан германской контрразведки. Он признает, что являлся непосредственным участником массовых расстрелов советских людей. Недаром он считался примерным служакой и получил от своего командования три награды. Отвечая на вопросы прокурора, Лангхельд рассказывает о том, как в лагерях для военнопленных гитлеровцы фабриковали ложные обвинения, на основании которых ни в чем не повинные люди подвергались расстрелу.
– Мое непосредственное начальство, – показывает он, – майор Люляй сделал мне замечание, почему у меня мало расстрелов. Я извинился, сказал, что недавно в этом лагере и еще не имел возможности себя проявить.
Прокурор. – А вы не пытались доказать майору, что военнопленные не совершили никаких преступлений?
Лангхельд. – Да, я знал, что нет преступлений и нет дел, но замечание майора воспринял как приказ создать их; если нет, то выдумать. Я приказал привести ко мне одного из самых истощенных пленных, думая, что от него мне удастся легко получить нужные показания.
Прокурор. – То есть вымышленные?
Лангхельд. – Да, разумеется, вымышленные, спровоцированные. Когда ко мне привели пленного, я спросил, известно ли ему, кто в лагере собирается совершить побег, и пообещал при этом улучшить его питание. Пленный отказался назвать мне какие бы то ни было фамилии, сказав, что он о таких случаях не знает. Но так как я все-таки должен был выполнить приказ майора, то приказал бросить пленного на землю и избивал его палками, пока он не лишился сознания. Затем я составил протокол, пинками поднял потерявшего сознание пленного и попытался заставить его подписать протокол. Он снова отказался.
Прокурор. – Кто же все-таки подписал протокол?
Лангхельд. – Переводчик.
Прокурор. – Следовательно, этот протокол был подложный?
Лангхельд. – Да.
Прокурор. – Что же в нем было записано?
Лангхельд. – Мы написали, что двадцать военнопленных якобы собираются совершить побег. Фамилии назвали совершенно произвольно. Я просто выбрал их из лагерного списка. На следующий день протокол доложили майору, и он распорядился всех расстрелять. Это распоряжение было выполнено.
Прокурор. – Таким образом, были расстреляны ни в чем не повинные люди?
Лангхельд. – Да.
Из дальнейших показаний подсудимого выясняется, что подобная практика у Лангхельда и других немецких офицеров была системой. Подсудимый показывает о втором таком же случае. На этот раз его жертвой были шесть ни в чем не повинных украинских женщин. Это были крестьянки ближайших деревень. Они приходили в лагерь искать своих родственников. Желая отличиться перед начальством, Лангхельд решил добиться от этих женщин показаний в том, что они якобы помогали установить связь между партизанами и находящимися в лагере военнопленными. С этой целью были арестованы шесть женщин, из них одна с пятилетним ребенком. От них добивались вымышленных показаний теми же методами: раздевали, бросали на скамью, били палками и шомполами. Но никакие мучения и пытки не могли вынудить у советских женщин ложных признаний. Они падали без сознания, но не сказали ни слова.
– Как вела себя женщина, у которой был ребенок, – спрашивает прокурор, – и как вел себя ребенок?
Лангхельд. – Ребенок сначала цеплялся за мать, плакал, а затем отполз в угол и забился там в страшном испуге.
На следующий день Лангхельд написал служебную записку в местную комендатуру, указав, что якобы им вскрыто пять случаев связи партизан с военнопленными. Местная комендатура увезла пятерых женщин и, как выяснилось впоследствии, расстреляла.
Прокурор. – Но ведь женщин было шесть. Что же стало с шестой?
Лангхельд бесстрастным тоном показывает, что шестая в ту же ночь умерла от побоев и поэтому для него не было смысла включать ее в служебную записку. Этой шестой и была женщина с пятилетним ребенком.
На вопрос прокурора, что же стало с ребенком, Лангхельд отвечает: он цеплялся за мертвую мать, громко кричал. Ефрейтору, который пришел, чтобы вытащить труп женщины из помещения, это надоело, и он застрелил ребенка.
Ропот возмущения пробегает по залу. Подлые детоубийцы. Они ответят за свои чудовищные злодеяния.
Допрос продолжается.
Прокурор спрашивает подсудимого, являлись ли подобные случаи единичными или они были системой в германской армии.
– Это имело место всюду, было системой, – отвечает Лангхельд.
Он далее указывает, что эту систему утверждали и поощряли приказы и распоряжения германского правительства и командования германской армии. На вопрос прокурора – значит, можно считать установленным, что приказы о массовом уничтожении ни в чем не повинных советских людей исходили от германского правительства, Лангхельд отвечает твердо и четко: да. Он приводит факт, когда по его распоряжению в Дарницком лагере были расстреляны десять ни в чем не повинных офицеров Красной Армии, чтобы «предупредить побеги».
– Эта моя инициатива, – добавляет он, – была полностью одобрена командованием.
Лангхельд признает, что он не только знал о существовании так называемого газового автомобиля – специально оборудованной автомашины для удушения советских людей окисью углерода, но и видел лично эту машину, наблюдал, как производится в нее погрузка советских граждан.
Из дальнейших показаний Лангхельда выясняется страшная картина режима террора и провокаций, царившая в немецких лагерях военнопленных. В этих лагерях вместе с военнопленными содержалось под видом военнопленных и гражданское население. Военнопленных и содержащихся под видом военнопленных гражданских лиц морили голодом, травили собаками, уничтожали под всяким предлогом и вовсе без предлогов. Лангхельд приводит такой факт. В одном из лагерей пленные жили под открытым небом. Чтобы согреться, они по ночам зажигали костры. Лагерное начальство само давало на это разрешение, а затем солдаты открывали стрельбу по беззащитным людям, собравшимся у костров. Это была заранее обдуманная изуверская провокация.
– Скажите, Лангхельд, – спрашивает прокурор, – сколько лично вы уничтожили советских граждан?
Фашистский палач глубокомысленно поднимает глаза кверху, минуту думает и отвечает:
– Точно цифру назвать затрудняюсь, но полагаю, что не менее ста.
Прокурор. – А известно ли вам, сколько всего было уничтожено немцами советских людей за время оккупации Харькова и Харьковской области?
Лангхельд. – Я слышал, что было уничтожено более тридцати тысяч человек. Столько же, а то и больше уничтожено в Киеве, около пятнадцати тысяч – в Полтаве.
Так Лангхельд и ему подобные проводили на практике указание германского правительства о массовом истреблении советских людей.
Председатель суда, генерал-майор юстиции Мясник уточняет путь палача Лангхельда по советской земле. Он был в Полтаве, под Киевом, в Дергачах, в Россоши.
Председатель. – И везде вы принимали такое активное участие в истреблении советских людей?
Лангхельд. – Да, везде.
Председатель. – Вам неизвестны случаи, когда германское командование привлекало бы своих офицеров к ответственности за издевательства над мирным населением?
Лангхельду этот вопрос кажется непонятным – такая практика не только не наказывалась, но всячески поощрялась германским командованием. И на вопрос председателя, за что он получил три награды, не за то ли, что так рьяно уничтожал советских людей, Лангхельд отвечает:
– Да, я старался выполнять приказы моего начальства.
Председатель. – Вопрос имеет член суда тов. Харчев.
Член суда тов. Харчев. – По каким мотивам и когда вы вступили в национал-социалистскую партию?
Лангхельд. – В национал-социалистскую партию я вступил в 1933 году главным образом потому, что считал ее программу правильной.
Председатель. – У экспертов имеются какие-либо вопросы к подсудимому Лангхельду?
Эксперты. – Вопросов не имеется.
Председатель (к защите). – Имеются ли у защиты вопросы к подсудимому?
Защитник Коммодов. – Чем подсудимый Лангхельд занимался до войны?
Лангхельд. – До войны я был чиновником в городском управлении города Франкфурта-на-Майне.
Коммодов. – С какого времени вы на Восточном фронте?
Лангхельд. – С начала войны.
Коммодов. – Разделяли ли вы взгляды национал-социалистской партии до вступления в партию?
Лангхельд. – Нет, я до этого не был членом партии.
Коммодов. – Принимали ли вы участие в войне 1914–1918 гг.?
Лангхельд. – Да, я был участником мировой войны 1914–1918 гг.
Коммодов. – Как вы объясните личное свое участие в совершении тех преступлений, в которых признаете себя виновным?
Лангхельд. – Я выполнял приказы своего начальства, и если бы я их не выполнил, то был бы предан военно-полевому суду.
Председатель. – У защиты имеются еще вопросы к подсудимому?
Защита. – Нет.
Логика фактов – самая сильная логика. Когда председатель суда, суммируя все факты, выявленные во время допроса Лангхельда, спрашивает его, считает ли он германское правительство и командование германской армии полностью ответственными за все эти злодеяния, за массовое истребление советских граждан, Лангхельд отвечает:
– Да, считаю.
После этого суд объявляет перерыв до 10 часов 16 декабря.
Утреннее заседание суда 16 декабря 1943 г.
Заседание начинается ровно в 10 часов утра.
Председатель