– Можете поклясться, что не обманете?
Все насторожились и смотрят на солдата и коменданта.
– Заявляю при всех своих офицерах, что я сдержу свое слово.
Солдат, немного подумав, подошел к бочке с водой, что стояла у стены, вышел еще один солдат, и они вдвоем сдвинули бочку, убрали доски, присыпанные землей, подняли из ямы Грозова и поставили на ноги. Все в бараке замерли от удивления и ужаса. Перед нами стоял живой мертвец. Он был страшен. Высокий, худощавый, стоял, покачиваясь, как пьяный, безжизненно опустив руки. На руках, на шее, на лбу выступили, как веревки, вздутые синие вены, глаза расширены и налиты кровью, уши распухли и, как отмороженные, нелепо торчали по сторонам. Волосы серые, будто посыпаны пеплом, а на шее от веревки остался темно-кровавый рубец. Силы оставляли его, и комендант приказал унести его в госпиталь. С тревогой проводили глазами Грозова.
Теперь все внимание приковали двое солдат. Они стояли рядом, ожидая своей участи, но не ждали милости. Было видно, как от страха подрагивают коленки и руки. Думаю, теперь конец ребятам. Комендант подошел к ним и спросил:
– Но вы же вдвоем не смогли бы это сделать?
Они молчат. Из строя вышли еще двое и встали рядом. Эх, думаю, ведь на смерть идут ребята.
Комендант еще больше удивился, смотрит на них пристально с одной стороны, с другой, долго, изучающе, потом подошел к тому, что первый вышел, положил руку на плечо и сказал:
– Молодцы, – и быстро вышел из казармы, а за ним и вся его свита. Чувствовалось, что даже комендант и его подчиненные были поражены этим случаем, а ведь для них убийство людей – это их работа.
В эту ночь долго не спали, шептались, восхищались теми четырьмя нашими солдатами, ведь они ради Грозова шли на смерть, ради того, чтобы спасти своего товарища. Но что теперь с ними будет? И все пришли к одному выводу, что через какое-то время их незаметно отправят под предлогом перевода в другой лагерь, и все… Просто дают отсрочку от смерти.
Но подпольная организация продолжала дело Грозова, пока он лежал в госпитале.
Вскоре в лагере произошло восстание, и все пленные, освободившись из-за колючей проволоки, ушли партизанить.
Грозов остался жив, участвовал во многих боях, был смелым и бесстрашным.
Ф. М-98. Оп. 3. Д. 85. Л. 38–46.
…Я не могу себе простить, что до сих пор вам не сообщил о хорошем человеке, мужественной молодой русской девушке, погибшей мученической смертью в руках фашистов.
Если мне не изменяет память, в 131-й стрелковой бригаде 11-го стрелкового корпуса весной 1943 года служила медсестра Солодянкина (Валентина или Нина), отчество не помню, уроженка Владимирской области. В боях за освобождение станицы Анастасиевской Краснодарского края часть, в которой служила Солодянкина, пошла в атаку. Под сильным огнем противника один из батальонов продвигаться не мог и залег. Солодянкина бегала перед залегшими бойцами и призывала их продолжить атаку. Но дело сложилось так, что немцы перешли в контратаку. Командир одной роты (по национальности армянин) проявил трусость и малодушие и сдался с ротой в плен врагу. В числе сдавшихся (в плен) оказалась случайно и Солодянкина. Она была комсомолка.
Вначале считали, что Солодянкина изменила Родине и присяге, но это только показалось. На самом деле обстоятельства сложились так, что она попала в лапы немецкой контрразведки. Ее два дня непрерывно допрашивали фашисты, мучили и истязали… Но патриотка Солодянкина ничего им не сказала, никакой военной тайны не выдала.
В два дня страшных пыток она ухитрилась написать пародию на мотив «Землянки», где писала, что до смерти ей осталось два шага, две минуты… Написанную пародию она передала хозяйке дома в ст. Анастасиевской, которую просила передать ее первому нашему солдату, который войдет в эту станицу (к сожалению, я сейчас не помню ни фамилии хозяйки дома, ни номера дома, в котором истязали Солодянкину).
Хозяйка дома выполнила просьбу девушки. Пародия была передана нашим передовым частям, которые вошли в станицу через два дня после пленения Солодянкиной немцами.
Через эти два страшных дня наши передовые подразделения обнаружили труп Солодянкиной в кювете на окраине станицы Анастасиевской.
Девушка была страшно изуродована: была совершенно голой, груди отрезаны, на щеках следы ожогов (видимо, фашисты прикладывали к щекам патриотки горящие сигареты или раскаленные предметы), пальцы на руках и ногах повыкручены, вся шея синяя…
Девушку Солодянкину наши бойцы похоронили в станице Анастасиевской.
…Свидетелями обнаружения ее трупа тогда были служившие со мной в одной части бывший капитан Киреев Александр Никитович, уроженец Смоленской области; Олесницкий Семен Борисович – майор или, кажется, капитан Марков и ст. лейтенант Комаров. Откуда были Марков и Комаров, я не знаю, но Олесницкий, точно, был из Усть-Каменогорска. До войны работал начальником отдела кадров на одном из предприятий этого города.
Майор Олесницкий С. Б. это страшное событие записал в свой дневник. Он вел дневник. В дневнике у него была переписана и пародия на «Землянку», которую в предсмертные часы написала юная патриотка Солодянкина. Олесницкий эту страницу из дневника и копию пародии зачитывал мне.
Думаю, что о Солодянкиной что-то должно быть в архивах бывшей 9-й армии Северо-Кавказского фронта.… Писать эти строки тогда довелось мне по документам, которые поступили из бригады…
В феврале 1943 года была освобождена станица Роговская Краснодарского края. На ночлег мы остановились в этой станице. Через час к нам пришла женщина, уроженка и постоянная жительница г. Одессы, еврейка по национальности. Она нам рассказала, что из Одессы эвакуировалась на Кубань, где и была застигнута немецкими оккупантами. У женщины был ребенок – девочка двух лет по имени Майя. До оккупации одесситка вместе с девочкой проживала у местного сапожника, казака, пожилого человека, лет 60.
Когда пришли немцы, сапожник переправил одесситку к партизанам в Плавни, а девочку оставил у себя. Мать девочки (кажется, по имени Соня), сапожник и его жена договорились, что они будут воспитывать девочку, а после освобождения станицы Соня заберет девочку к себе, если же Соня погибнет, сапожник и его жена выведут девочку в люди.
У сапожника (был) сын в офицерском звании, служил в Советской Армии. У него тоже была дочка приблизительно такого же возраста, как Майя. Старик объявил девочку-еврейку своей внучкой.
Но кто-то из предателей донес в комендатуру и гестапо, что старый казак скрывает еврейского ребенка. Казака начали таскать по «комендатурам», допрашивать, чтобы он признался, что девочка действительно еврейка.
Старик был тверд и стоял на своем: девочка – его внучка.
Дело дошло до медицинского консилиума. В комендатуру вызвали старика, принесли девочку, сюда же прибыл немецкий военный врач. Он с первого взгляда «определил» – «Кляйне медхенюде».
После такого заключения старому казаку и девочке было несдобровать. Но в ход данного «следствия» активно вмешался комендант, который, по рассказам старика, был «с какими-то причудами» и якобы был не «чистый» немец, а помешан по крови с чешской нацией.
Он взял девочку на руки, затем посадил на стол перед всей «комиссией» и заявил: «Ребенок русский, у нее казацкие черты лица». Затем он закутал девочку и отдал старому казаку, сказав при этом: «Неси домой и воспитывай».
После этого старика и девочку никто не трогал, а затем станица была освобождена советскими войсками от оккупантов.
Мать девочки Соня из Плавней вернулась в станицу в день ее освобождения и безмерно была рада, что ее ребенок избежал большой опасности. Она безмерно благодарила старого казака и его жену, воинов Советской Армии за спасение.
Об этом нам рассказывала лично одесситка Соня, а затем этот рассказ в тот же вечер подтвердил сапожник.
Как жаль, что я не вел дневника!
Интересно все же разыскать сейчас Соню, Майю, старого казака-сапожника и его жену и рассказать о судьбе Майи, о ее жизни в настоящее время.
Ф. М-98. Оп. 3. Д. 19. Л. 109–114.
…Я, Жданова Анна Федоровна, находясь в рядах Советской Армии, была радисткой в 6-м Краснознаменном «ЛАП». Наш полк все время сражался на передовой линии фронта. И вот 27 сентября 1942 года в четыре часа утра завязался бой. Это было под г. Моздоком. Из-за плохой видимости (тумана) немцам удалось прорваться. Наш расчет артиллеристской батареи был уже выведен из строя. Оставались в живых несколько бойцов и нас – две девушки. Мы находились в окопе связистов, нам было задание поддерживать связь с полком и дивизионом. Здесь также находился политрук батареи ст. лейтенант Абрасиенко и замполит Ступаков. Командир батареи капитан Лапшин в это время был на НП, который находился в данном случае сзади нас из-за местности.
Когда нам передали с НП, что немцы впереди прорвали пехоту. «Но вы пока оставайтесь на месте, пока наши не заберут орудия, потом вам комиссар даст указания».
Орудия не удалось вывезти, немцы пустили по этой лощине много танков. Комиссар дал нам последний приказ, который передали по телефону, что нас осталось всего с комиссаром 7 человек. Конная тяга, которая вышла из укрытия для переброски орудия, была разбита. Комиссар нам приказал следовать за ним. Когда мы выползли из окопа, то увидели, что от разрывов горело все вокруг. Ползти было очень трудно, снаряды засыпали, подругу Аню Горобец ранило в руку. Я обернулась, чтобы ее перевязать, и мне разорвало осколком челюсть; вторая пуля подруге пронзила грудь, и рана оказалась смертельной. Здесь было много трупов наших бойцов, и я прилегла за них, ползти было уже невозможно, потому что сюда били немцы и стали бить из других батарей наши и с самолетов. Было что-то ужасное. Пока я перевязывала Аню, комиссар и трое бойцов были уже далеко.