…Случилось это 7-го февраля 1944 года. 301-я стрелковая дивизия, в которой я был начальником штаба, наступала против немецко-фашистских войск, оборонявшихся на Никопольском плацдарме. В задачу войск наших входило – ликвидировать плацдарм и с хода форсировать Днепр.
Четвертого февраля была прорвана первая полоса обороны противника. Но гитлеровские войска оказывали упорное сопротивление. Они использовали все силы и средства, чтобы нас задержать: авиацию, всю мощь своей артиллерии, резервы пехоты и танков, – производя частые контратаки. Поэтому наступление шло крайне медленно, а к исходу шестого (февраля) вообще приостановилось.
Готовясь возобновить атаку, командование дивизии решило произвести кое-какую перегруппировку своих войск и провести дополнительную тщательную разведку противника с целью уточнить группировку и нащупать слабые участки в его боевых порядках. Было организовано и послано несколько разведывательных групп. Одну из таких групп от 1054 стрелкового полка возглавил сержант Полторакин.
Николай Полторакин в полку был разведчиком. Ему двадцать лет исполнилось. Он воспитанник комсомола Ставропольщины. Там, в городе Минеральные Воды, в доме № 3 по улице Пролетарской, прошли его детство и юность. В части Николая все знали. Выделялся он среди других разведчиков какой-то особой ловкостью и смекалкой, не говоря уже о его неизмеримой смелости. Счет доставленных им «языков» с каждым месяцем все рос. Общительный, заботливый о подчиненных, он пользовался большим авторитетом и уважением у бойцов.
Перед выходом на задание сержант в присутствии офицера разведки полка капитана Кочина проверил лично знание задачи каждым разведчиком и готовность вооружения. Потом капитан Кочин начал принимать личные документы.
– Может, и комсомольский билет оставите? – спросил капитан у Полторакина.
– Нет, – отрезал Николай. – Он будет при мне до тех пор, пока я живу.
В штабе 1054 стрелкового полка давно уже утвердилось такое мнение, что раз в разведку пошел Полторакин, то можно с уверенностью надеяться: сведения о противнике будут добыты самые точные и полные. Кто, как не он, с разведчиком Федоровым привел немецкую кухню с супом и поваром в районе Екатериновки; кто, как не он, приволок пленного в последних числах января, когда считалось, что сделать это просто невозможно; наконец, кто, как не он, добыл очень важный документ о расположении артиллерии противника перед фронтом полка. Успех такой им достигался тщательной продуманностью действий, прозорливостью и проявлением личной инициативы. Он поступал всегда так, как это подсказывала обстановка, его совесть, не боясь взять на себя ответственность за последствия. На этот раз, посылая Полторакина, командование и штаб полка были уверены, что данные о противнике у них обязательно будут.
Долго полторакинская группа вначале ползала по переднему краю. Ткнется в одном месте – очередь пулемета; ткнется в другом – автоматная. Задача разведчикам была ясна, но вряд ли кто из них догадывался сейчас о замысле командира. По его молчанию, быстрому перемещению по фронту перед носом у противника они догадывались, что Николай что-то замышляет. И они не ошиблись. Вскоре группа нашла разрыв в боевых порядках гитлеровцев и устремилась в тыл. Через час она была уже у дороги села Большой Лепатихи на Шевченко и укрылась в кустах.
– Запомнили, где шли? – неожиданно шепотом спросил бойцов Полторакин.
– Запомнили, – последовал ответ. Только зачем это нужно было Николаю, никто даже не подумал.
– А теперь наблюдайте лучше и все запоминайте.
Хотя февральская ночь и длинная, но клониться она начала к исходу.
С Большой Лепатихи доносился неугомонный лай собак и ржание лошадей. На Днепре людской говор, стук топоров и всплески воды. Потом во многих местах загудели моторы. Полторакин послал дозорных. Доложили, что на восточной окраине Большой Лепатихи до десяти танков, много автомашин и большое скопление пехоты. Срочно послал двоих с донесением. Затем началось усиленное движение машин и подразделений пехоты противника по дороге на Большую Лепатиху и из нее. Полторакин внимательно следил.
Уже перед самым утром вдруг Полторакин замечает, как прямо в их сторону бежит одиночный человек. Все насторожились и начали всматриваться. Вскоре Николай разглядел, что бежит немецкий солдат с автоматом на груди и телефонным аппаратом в руке.
Разведывательная струнка в Николае враз сыграла.
– Приготовиться к захвату, – тихо приказал он.
Только успел немец поравняться с кустами, как был смят Подгорбунским с помощью Килина и втащен в кусты.
Такой «язык» в войну не часто попадался. Связисты, как правило, знали обстановку своих войск лучше, чем подчас офицеры. Поэтому подобные пленные являлись очень ценными. Это радовало Полторакина.
Но обстановка вдруг сложилась совсем не в его пользу. Хотя сделано было с захватом очень быстро, гитлеровцу все же удалось успеть рявкнуть, пока не зажали рот. Это, по-видимому, вызвало подозрение у немецкого подразделения, находившегося невдалеке. Не успели разведчики скрутить пленного, как появилось до взвода противника и, расклинившись в цепь, начали охватывать с трех сторон советских разведчиков.
Перед Полторакиным стал вопрос: что же делать? Бросить пленного и быстро смотаться? Не в его натуре. Дать бой? Явная гибель при таком соотношении и невыполнение полностью задания.
И отважный разведчик решает.
– Ведите его, а я попридержу их, – приказал Полторакин бойцам. – Только быстрее. За доставку головой отвечаете.
– А вы?.. – заикнулся было Килин.
– Выполняйте приказ!
Около получаса вел неравный бой комсомолец Полторакин. От его автоматного огня вражеский взвод поредел наполовину. Однако положение сержанта становилось исключительно тяжелым. Кончились патроны, разбита рука и бедро. Почувствовав отсутствие огня, гитлеровцы осмелели и начали подползать вплотную. Наконец брошена Полторакиным последняя граната…
…Командование дивизии, получив от пленного, доставленного разведчиками Полторакина, точные данные о группировке противника, нанесло решительный удар по врагу, сломило его сопротивление и очистило от фашистских захватчиков Большую Лепатиху. Мужественные и умелые действия группы под командованием сержанта Полторакина во многом содействовали этому успеху. Полторакин блестяще выполнил поставленную задачу.
Что же потом произошло с Полторакиным и какова его судьба?
В журнале боевых действий 301-й стрелковой дивизии об этом записано так: «Выполняя боевое задание на подступах к Большой Лепатихе, был тяжело ранен сержант Полторакин, который, в силу сложившихся обстоятельств попал в плен. Обозленные своими неудачами фашисты зверски мучили раненого сержанта, допытываясь сведений о наших войсках. Не добившись своего, гитлеровцы сожгли Полторакина живым в одном из сараев села».
Как же все-таки все это происходило?
Из рассказов жителей и опросов пленных нам удалось тогда более подробно установить всю эту жуткую картину. Сержант Полторакин был доставлен в штаб 97-й ГСД 7-го февраля. Обессиленный, он еле держался на ногах.
– Коммунист? – задан был первый вопрос сержанту немецким подполковником в роговых очках через переводчика, обер-лейтенанта.
– Пока комсомолец. Но коммунистом обязательно буду! – гордо ответил Полторакин.
– Где твой билет?
– Зачем он тебе?
– Дай сюда билет! – рявкнул подполковник, протягивая руку.
– Убери поганые (руки)! – сжимая кулаки, нахмурив брови, грозно бросил Полторакин. – Не положено таким прикасаться к силуэту Ленина!
Это совсем взбесило немецкого подполковника. Налившись весь кровью, он выхватил из кобуры пистолет и со всего размаху ударил по лицу сержанта.
Допрос Полторакина продолжался более трех часов. Это был не допрос, а истязание. Его били кулаками, прикладами, ломали пальцы, выкручивали руки. Фашистам во что бы то ни стало хотелось добиться, чтобы он сообщил им данные о наших войсках. Но сержант молчал. Он остался верен своему воинскому долгу, присяге.
Что это – подвиг со стороны Полторакина? Да! И даже что-то большее. Тут сочетается все: отвага, мужество, воинское мастерство, беззаветная любовь к своей Родине и партии, верность воинскому долгу, жгучая ненависть к врагам.
Напоследок разъяренные фашисты связали Полторакину руки и ноги, затащили в сарай, разожгли костер и живого бросили в горящее пламя.
А это что? Можно ли таким гитлеровским офицерам и генералам прощать их преступления через двадцать лет, как это решило сделать правительство ФРГ, или даже через сто (лет)? Нет, народы этого не простят.
…Немало воды утекло за это время. Кое-что начало забываться. Но вот такое никогда не изгладится из памяти. Мы восхищались, восхищаемся и будем восхищаться такими людьми, как комсомолец Николай Полторакин. Мы гордимся их подвигами. Мужество Николая и сейчас пример того, как надо служить своему народу, своей Отчизне.
В заключение я прошу прощения у Анны Захаровны Казаковой за то, что не смог до сих пор отыскать ее местожительство и рассказать о неповторимом героическом подвиге ее любимого сына.
Ф. М-98. Оп. 3. Д. 66. Л. 153–160.
…Шел 1943 год. Я служил летчиком в авиационном полку Северо-Кавказского фронта. Советские воины гнали фашистских захватчиков с родной земли. После освобождения хутора Красносельского, находящегося в нескольких километрах от Гулькевичей (на Кубани), молодые девчата и парни показали мне письмо, которое они писали на фронт советским воинам.
Я прочел: «Мсти за поруганную девичью честь и красоту, за истоптанные фашистским сапогом мечты и надежды. Мсти за измятый гитлеровцами красный бант. Мсти за разрушенные города и села нашей Отчизны, освободитель земли русской.
А если придет к тебе страх в бою – вспомни Тамару, подругу свою, мать позови, кликни сестер, вспомни о Родине, о Земле-кормилице, любовь к ним поведет тебя по дороге Победы, бессмертия и славы…»