В 1941 году в ночь на 15 декабря освобождался г. Клин от немецко-фашистских захватчиков. Накануне ко мне зашел немец, который хорошо разговаривал по-русски, и сказал, что мы отступаем. Здесь в Клину у вас находятся 350 человек русских раненых солдат – пленных.
Они 21 сутки были не перевязаны – без медицинской помощи.
«Где они находятся, мне неизвестно», – закончил он и ушел.
На другой день после освобождения Клина я пошла их искать. Все кругом было заминировано. В больнице на Крестьянской улице мне встретился капитан медицинской службы Кукуев (имени я его не знаю).
О раненых он ничего не знал. Он узнал, что я местная жительница, и спросил: «Что вы здесь делаете?» Я ответила: «Ищу 350 человек раненых, которых немцы хотели сжечь».
Мы с капитаном отправились их искать. В этот день, в 3 часа дня, раненых пленных мы нашли в бараке напротив первомайской фабрики.
Отступая, немцы решили сжечь этот барак, но второпях подожгли другой, соседний барак.
Войдя в барак, мы увидели ужасное зрелище. Сердце сжалось от ужаса и боли. Раненые русские бойцы лежали на соломе и даже на голом полу. Многие стонали от нестерпимой боли. Бойцы были 21 сутки голодные и не перевязанные. Около них стояли консервные банки, в которых была налита вода с размокшими сухарями, по которым ползали черви.
Изнемогая от боли, бойцы беспомощно стонали. Многие умерли. Увидев нас и узнав, что немцы отступили, они все заплакали, как маленькие дети.
Я, как медицинский работник, много видела ужасов, но такого пережить спокойно не могла и до сих пор не могу забыть.
Вместе с бойцами мы плакали и успокаивали их, как могли… Я пошла собирать народ: женщин, ребят – кто мог помочь.
Молодые и старые с ведрами, тряпками шли помогать. Многие со слезами готовили кушать и несли, у кого что было покушать, относясь к ним как к своим сыновьям.
При обработке ран трудно передать, что было в ранах. Все раны были заражены червями, кровь засохла, и тяжело было разбинтовывать. Многие, не пережив, умирали, других отправляли в глубокий тыл. В Клину был организован медсанбат, куда приходили машины с ранеными и где была им оказана помощь.
Медсанбат был на Крестьянской ул., д. 13, в бывшем «Законовском» клубе. Все население Клина было призвано на спасение раненых.
Ф. М-98. Оп. 3. Д. 82. Л. 3–5.
«Schnell, schnell», – слышались возгласы немецких солдат и подражавших им полицаев…
Людей сгоняли на оборудование оборонных позиций. Деревне Прудок немцы придавали потому такое значение, что там находился штаб тыла дивизии и различные склады. А русские уже наступали. Шел 1943 год.
Солнце еще только показалось из-за леса. Под ногами скрежетал мороз. На окраине деревни уже стояла длинная колонна женщин, детей и стариков. По сторонам ее, похлопывая руками по щекам и пританцовывая, стояли автоматчики… Гауптман Бруно терпеливо ходил взад-вперед. «Нужно приучить население к дисциплине. Лейтенант, пересчитайте людей и доложите. Укрывающихся привести и расстрелять!» – «Господин гауптман, – вмешался переводчик из русских предателей, – я здесь многих в лицо знаю, поручите это мне». – «Идите».
Лида, ничего не подозревая, еще спала. Получилось так, что немец, заглянувший в окно, ее не увидел, так как топчан, на котором спала Лида, находился под самым окном, а мать, вышедшую по делам на улицу, немец сразу же затолкал в колонну. Проснулась она только тогда, когда хлопнула дверь и в комнату ворвалась струя холодного воздуха. «А, красавица, так ты, оказывается, еще понеживаешься!? Недурно, недурно, – ухмыльнулся переводчик, пожирая взглядом грудь девушки, юную спелость которой не могло скрыть тонкое одеяло. – Спешу довести до твоего сведения, что гауптман Бруно решил расстрелять тебя за неподчинение немецким властям. Теперь твоя жизнь в моих руках, немцы со мной считаются, и, конечно, в твоих…» Переводчик, упав на топчан, стал судорожно срывать с Лиды рубашку. «Негодяй, подлец! Тьфу на тебя!!» Лида так толкнула переводчика, что он бревном грохнулся на пол. «А ну, одевайся, живо!» – заорал переводчик с перекошенным от злости лицом и, вынув пистолет, направил его на Лиду. «Ты думаешь, предатель, тебе все позволено? Погоди, будет и на нашей улице праздник!..» Разъяренный переводчик со всего размаха стукнул Лиду кулаком в грудь и, полуодетую, заставил выйти на улицу.
«Почему так долго? – обратился Бруно к переводчику. – Из-за вашего промедления задерживается мероприятие». – «Я не виноват, господин гауптман, она не хотела идти…» Переводчик указал пальцем на Лиду. «Расстрелять!» – приказал Бруно. Солдат, стоявший рядом, поднял винтовку и прицелился. «Что вы делаете, ироды!..» – к солдату рванулась мать Лиды. «Назад, старая!» – заорал переводчик. Солдаты, заломив руки матери за спину, затолкали ее в колонну и уперлись в грудь автоматами. «Доченька моя, не убивайте мою Лидочку», – задрожал над заснеженным полем душераздирающий плач матери.
В сознание Лиды, восемнадцатилетней беловолосой красавицы, до самого последнего мгновения не могла вложиться мысль о смерти. Порой ей казалось, что все это просто злая шутка, и когда после повторного приказания солдат снова прицелился, Лида улыбнулась, словно говоря: «Я понимаю, вы шутите…» Руки солдата дрогнули. «Пли!» – скомандовал гауптман. Раздался выстрел. По щеке Лиды потекла алая струйка. Лида по-прежнему улыбалась. «Негодяй, ты что?!» Бруно вырвал у солдата винтовку и прицелился сам. Лида обеими руками вцепилась в ствол. «Не стреляйте, я не хочу умирать! Мама, мамочка!» Палач выстрелил. Лида упала на колени. Вторая алая струйка покатилась по ее шее за платье. «Сволочи, вам наша армия отомстит за меня», – прохрипела Лида. Гауптман с силой потянул к себе оружие, но вырвать не смог. Руки Лиды еще цепко сжимали ствол. Тогда он ударил в грудь девушки сапогом, но безуспешно. Бруно потянул за курок еще и еще раз…
«Люди! Сколько они будут пить нашу кровь?» – крикнул кто-то в толпе. Толпа заволновалась. Мимо стрелявшего пролетел обгорелый кирпич и шлепнулся у ног гауптмана. Над головами людей угрожающе завизжали автоматные очереди…
Наконец немцам удалось навести порядок. Людей увели на работу, оставив возле трупа часового. Неподалеку лежала потерявшая сознание мать…
Часть, в которой в качестве командира взвода находился Николай Поликовский, вела наступление в районе деревни Прудок. Старший лейтенант, отпросившись на три часа домой, поспешил в родную деревню.
Мать, повиснув на шее сына, долго не могла вымолвить ни слова. «А где же Лида, мама?» – спросил Николай. «Нет, сынок, нашей Лиды. Убили ее немцы». Насквозь промоченная слезами матери гимнастерка прилипла к груди Николая. Сжав обеими руками голову матери, Николай долго глядел мутными глазами в это милое, исстрадавшееся, морщинистое лицо.
Мать рассказала, как, придя в сознание, она пыталась унести труп дочери, но, отброшенная сапогом солдата, снова упала без чувств. «Тогда, – сквозь слезы, вытягивая из себя каждое слово, продолжала мать, – я решила унести нашу Лидочку ночью…» Но ее на том месте не оказалось. Никто в деревне не знал, где находится труп. И только спустя месяц труп обнаружили под порогом дома деда Гараська. Немцы оторвали доски, затолкали под них труп и прибили снова. Дед Гараська ничего об этом не знал, так как всю операцию немцы проделали ночью.
Николай за все время ни проронил ни слова, а уходя, сказал: «Не плачь, мама. Я им отомщу…»
Я решил рассказать об этом в газете… Пусть в сознании поколений никогда не сотрется память о невинно павших от фашистских палачей жертвах. Пусть все читатели газеты преклонятся перед горем одинокой матери[136] – Поликовской Маланьи Даниловны, проживающей в д. Прудок Мозырского района Гомельской обл.
Ф. М-98. Оп. 3. Д. 72. Л. 127–129 об.
Было это в 1944 году.
Нам (группе из 4-х человек) удалось бежать из фашистского плена. С большими предосторожностями и трудностями мы пробирались на Родину по польской территории.
Подошла зима 1944/45 г., выпал первый снег, двигаться нам становилось все труднее и труднее. Познакомившись с поляками, мы соорудили «тайное» убежище, которое было вырыто во дворе. Вход в него начинался в хлеве и тщательно был замаскирован, сверху тайника был сложен навоз с отдушинами. В этом укрытии мы находились днем, ночью же делали вылазки. Например, однажды вместе с поляками, обезоружив один из фашистских постов, мы приобрели несколько гранат, автомат, пистолет. Но нашей целью было – установить связь с советскими партизанами.
Вскоре такая «возможность» представилась. С помощью поляка Манека мы узнали, что недалеко проходили советские партизаны. Мы просили его организовать встречу с ними.
Такая встреча была организована, их было несколько человек, в гражданской одежде, вооружены автоматами, но ввиду того, что мы были не все в сборе (двое отсутствовали), договорились вторично встретиться на следующую ночь.
Вот эта ночь и запомнилась мне на всю жизнь. По договоренности встреча должна была произойти в доме поляка в 12 ч ночи. Мы все были готовы, но в 12 ч никого не было, прошло еще 2 часа, опять никого, тогда мы влезли в убежище и стали ждать. Часа в 3 ночи через отдушины мы услышали какие-то шаги сверху, через некоторое время слышим голос хозяина-поляка дома: «Выходите, за вами пришли». Нас было 5 человек (Алексей, Николай, Сергей, я и поляк – Манек). Алексей схватил автомат и полез на выход, но, наверху услышав немецкую речь, быстро вполз обратно в землянку. Впопыхах оставил сверху автомат.