Когда я возвращался назад к своим товарищам, я, глядя на разрушенные дома немецких жителей, строения, вспомнил Эрнста Тельмана. Было это в Бухенвальде. На центральной зоне концлагеря за высоким каменным забором скрывался небольшой особняк. Особняк этот охранялся особенно тщательно. В нем томился вождь немецкого народа Эрнст Тельман. Мне довелось его увидеть как раз незадолго перед смертью. Как сейчас помню, открылись ворота особняка и среднего роста широкоплечий мужчина в сопровождении четырех эсэсовцев с автоматами на изготовку проследовал в зону.
– Тельман! Эрнст Тельман! – мгновенно разнеслось по лагерю.
Все узники застыли в безмолвии, устремив свой взор на Эрнста Тельмана.
Это была своего рода немая демонстрация солидарности униженных и оскорбленных, но непобедимых узников, временно, именно временно, находящихся в концлагере. Приводили его, по-моему, мыться в бане.
Одет он был в черный костюм, без головного убора, ворот рубашки покоился на вороте пиджака. Руки его были связаны позади. Взгляд его источал жгучую ненависть и презрение к врагам всех мастей и оттенков. Шагал он свободно, уверенно, с гордо поднятой головой. Таким он остался в моей памяти на всю жизнь. Через три дня его отправили в Заксенхаузен. А на четвертый день утром я услышал, как один заключенный— итальянец играл на мандолине «Вы жертвою пали в борьбе роковой». От него-то я и узнал о том, что ночью был убит Эрнст Тельман.
…А 11 апреля мы впервые увидели своих освободителей. Это были американцы. Ехали они на виллисе. Машиной управлял негр. Мы остановились посреди дороги. Машина тоже остановилась, из нее вылез негр шофер и стал перед нами на колени. Очевидно, в нашем лице он отдавал дань уважения советским людям, освободившим человечество от фашизма.
Итак, мы были на свободе!..
Ф. М-98. Оп. 3. Д. 20. Л. 64–68 об.
Июль месяц 1944 года. Уже 18 дней, как мы в следственной тюрьме 21-го штрафного лагеря под Брауншвайгом, в мире мрака и неизвестности, в мире смертей. Нас, арестованных, 38 (человек). Обвиняемся в преступных действиях на территории Германии против нацистского рейха.
Допросам и пыткам нет конца. Мозг отказывается воспринимать ход времени, кажется, все замкнулось в тесной бетонной одиночке. Течение жизни приходится угадывать по известным только нам, заключенным, признакам.
И вот неожиданность, ко мне в камеру вталкивается коренастый круглолицый юноша с живыми черными глазами. Его резкая подвижность, общительность и безразличие к тюремной обстановке насторожили меня.
Скоро я узнал, что зовут его Васей, родом из-под Тулы, 16-летним угнан на работу в Германию, работать на немцев отказался, почти год в общей сложности находился в побегах. После третьего, четырехмесячного побега попал в 21-й штрафной лагерь со строгим режимом.
По фашистским законам ему следовало отсидеть 15–20 суток в карцере, а затем изнурительная работа на несколько лет в лагерной команде или в концлагере. Все это Вася знал и ничуть не унывал. Целыми днями я слушал его рассказы о побегах, которые всегда заканчивались словами: «Вырвусь за ограду, больше уж меня не поймать». Через несколько дней я окончательно уверовал в искренность Васи и частично рассказал о причине нашего ареста. Он сразу заключил: «Вам больше не жить. Я ведь здесь не первый раз, все фашистские порядки изучил, вот только (в) последнее время почему-то убрали виселицы и в лагере больше не вешают».
Наши дальнейшие беседы укрепили и мою мысль – бежать, и как можно быстрее. Ведь в любую минуту нас могли разъединить, т. к. Вася находился в ведении лагерного начальства, а я в ведении органов СД из Брауншвайга. Теперь мы ежедневно обсуждали план нашего предстоящего побега. Вариант за вариантом оказывался неосуществимым. Наконец, сам того не подозревая, осуществить наш замысел помог коридорный вахтер. Этот старый «знакомый» Васи предложил ему убрать коридор и из умывальника вынести нечистоты. В камеру Вася вернулся сияющим. Дело в том, что парашу с нечистотами ему пришлось выносить за пределы лагерной ограды и сливать в заросший овраг, соединяющийся с небольшим перелеском. И здесь же Вася детально изложил свой план: «Завтра я в парашу налью побольше воды и попрошу в помощь человека, которым будешь ты. Выходим из лагеря, ставим парашу на край обрыва и сами кубарем катимся вниз, в овраг. Конвоирующий солдат вооружен пистолетом и останавливается от свалки метрах в шести, поэтому выстрелы его могут оказаться бесцельными».
Уточнив кое-какие детали, я дал согласие, и мы остановились на этом варианте.
…Субботний день подходит к концу. Следователь СД с переводчиком-латышом раньше обычного уехали в Брауншвайг. Часов в 7 вечера я и Вася, сгибаясь под тяжестью параши, конвоируемся через проходную.
…Пятиметровый обрыв. Наша короткая остановка – быстрый круговой обзор… Вахтер щелкнул перед носом зажигалкой… Мы кубарем катимся вниз. В ушах сплошной треск и шум. Выстрелов не слышно. Только слышно биение своего собственного сердца.
Быстро бежим в условленном направлении. Я еле успеваю за Васей. Вдруг остановка. Перелесок уперся в шоссейную дорогу. Со стороны лагеря раздавались звуки тревоги и частые выстрелы. Пересечь дорогу мы не решились, т. к. было еще светло. По обочине нужно добежать до поворота, где дорога подходила к каналу. Там, по мнению Васи, можно было найти временное укрытие в водосточных трубах.
Помешал немецкий солдат-отпускник. Совершая прогулку с девушкой, он услыхал тревогу и решил выслужиться, чтобы продлить свой отпуск. Он бросился в нашем направлении. Нам ничего не оставалось, как бежать в разные стороны. Молодой фашист избрал своей жертвой меня. Несколько минут погони – и удар рукоятки пистолета по голове валит с ног. Кованые сапоги дополнили дикую расправу. Весь окровавленный, я был доставлен им в лагерь.
Васи в лагере не было. Поднятая по тревоге караульная рота все еще прочесывала перелесок. Догорали последние лучи заходящего солнца. Как я ждал, когда они померкнут и наступит темнота. Ведь только она одна явилась бы неразлучным помощником моего юного друга. Счастливого пути, дорогой Вася!
Время от времени давали о себе знать перебитая стопа ноги и расплющенная переносица. Воспринимать пытки в полном виде я просто устал. Так прошло около часа. Но вот с дикими воплями открывается дверь и в подвал втолкнули Васю. Босоногий, избитый, шатался он от слабости. Увидев мое изуродованое лицо, изумленно раскрыл глаза, хотел что-то сказать, но в бессилии упал. Меня тут же повели в баню. Пятнадцать традиционных ударов бичом воспринял в забытье. Очнулся от холода. Струя ледяной воды вернула сознание. Потом начался душ. Тонкие струи воды через рассеиватель под большим давлением направлялись на голое тело, точно иглы, пронизывали все насквозь, рождая ни с чем не сравнимую боль. Очнулся в предбаннике. Потом камера, наручники, пытки вахтера… Так в тяжелых кошмарах прошла ночь.
То же самое проделали и с моим другом Васей.
Днем в воскресенье узнал страшную весть. Васю повели на работу. Измученный за ночь пытками, работать он не мог. В обеденный перерыв его бросили на горящий шлак и сожгли. Со мной, как с подследственным, повременили.
Так погиб замечательный человек, юноша-патриот, который свободу ставил превыше всего. Его заветная мечта – видеть Родину свободной – сбылась.
По мере возможности я написал о трагической судьбе Васи, не только чтобы сказать, что светлая память в моем сознании никогда не умрет, а и в надежде, что мой голос услышат родные и близкие Васи. Пусть знают, что Вася горячо любил Родину и мужественно отдал за нее свою юную жизнь.
Ф. М-98. Оп. 3. Д. 25. Л. 74–76.
Мне хотелось рассказать людям, что нам пришлось пережить за годы пребывания в фашистском застенке и о тех, кто не смог вернуться к родной семье и сказать человечеству: «Этому больше не бывать!» 11 апреля, день освобождения из концлагеря Бухенвальд, я отмечаю, как день рождения. Думаю, что все бывшие узники лагеря Бухенвальд отмечают этот день также.
«Вы явились не в санаторий, а в немецкий концлагерь, помните, что вы все обречены на смерть. Из него выходят только через трубу крематория. Если вас это не устраивает, советуем сразу же бросаться на проволоку, через которую пропущен ток высокого напряжения».
Этих слов эсэсовцев, которыми мы были встречены в бухенвальдском аду, мы никогда не забудем!..
Многие, не выдержав адских испытаний, так и поступали, другие держались до конца!
Особенной организованностью и сопротивляемостью отличались советские военнопленные.
Разве можно забыть ужасы фашистского плена, особенно дату 11 апреля 1945 г., когда, обреченные на смерть, восставшие узники пошли на штурм своей узницы.
Все было совершено благодаря умелой организованности и сплоченности интернационального подпольного центра. Мы вырвались все из рук извивающегося в предсмертных судорогах фашизма.
Не многие из бухенвальдцев дожили до мирных дней, и оставшиеся в живых столько будут помнить издевательство нацистов, сколько будут жить…
Песня В. Мурадели «Бухенвальдский набат» не дает забыть такое и нашим детям. Ничем не измерить глубины человеческой признательности тт. Соболеву и Мурадели за эту песню.
19 апреля 1945 г. на площади («Аппельплац») над землей Бухенвальда, пропитанной кровью 51 тыс. погибших товарищей, мы дали клятву, что прекратим борьбу только тогда, когда последний фашистский преступник предстанет перед судом возмездия…
Этого требует долг перед памятью жертв, совесть и справедливость этого требуют, интересы Мира и безопасности народов всей земли.