Дебют бимбаши Джойса
Перевод Г. Панченко
Это случилось как раз в ту пору, когда бурный поток мусульманского фанатизма, порожденный движением Махди, не только разлился во всю ширь, от Великих Озер до Дарфура, но и докатился даже до самых границ Египта – и теперь, заполонив все доступное ему пространство, казалось, начал понемногу ослабевать. Даже если так, это был еще не закат махдизма; а пускай даже и закат – он ведь мог стать еще более кровавым, чем рассвет, тот безумный рассвет, когда волна безумных фанатиков захлестнула несколько африканских стран, затопила Хартум и защищавшую его армию Гордона, отшвырнула отступающих англичан по течению Нила и расплескалась брызгами несущих смерть малых отрядов уже на севере Черного Континента, в окрестностях Асуана. И вот тогда, вроде бы дойдя до своих берегов и исчерпав силы у египетских пределов, махдизм нашел обходные пути, множеством мелких ручьев протек на восток и на запад, в Центральную Африку и на земли Абиссинии. Потом на целых десять лет воцарилось затишье; лишь пограничные гарнизоны, патрулируя рубежи, поглядывали в сторону горных гряд Донголы, склоны которых, покрытые занавесью далеких туманов, синели на горизонте. Там, за этой пеленой клубящегося мрака, простирались земли крови и ужаса.
Порой в этот край туманов уходили отважные авантюристы, привлеченные рассказами о золоте, драгоценных смолах и слоновой кости; но не было случая, чтобы хоть кто-либо из них возвращался назад. Лишь однажды из владений Махди сумели вырваться двое: женщина-гречанка и египтянин – тяжело изувеченный, едва живой. Они были единственными, кто мог рассказать о сокрытой стране хоть что-то; по правде говоря, немногое.
Когда под лучами заката туманы, окутывавшие далекую гряду, меняли цвет с синеватого на багряно-красный, горы казались островами, встающими из моря крови. Мрачным и зловещим было это зрелище для тех, кто взирал на него со стен надежно укрепленных фортов, венчающих холмистую цепь над Вади-Хальфа.
Однако цивилизация уже была склонна вновь двинуться на юг – а в наши дни она привыкла путешествовать не иначе, как на бронепоезде; в ту пору до появления бронепоездов как таковых еще оставалось какое-то время, но это были буквально считанные годы, так что поступь цивилизации уже приобрела характерную увесистость. Десять лет полевой работы в хартумском пекле, десять лет тихой, незаметной деятельности в Каире… Все было подготовлено: от стратегических планов до ездовых и вьючных седел в каждом эскадроне верблюжьей кавалерии. Масштаб приготовлений был огромен, но их удалось сохранить в тайне, потому что на высшем уровне за грядущую операцию отвечали не парламентские комиссии, а всего два человека. Один из них был государственный деятель, политик – причем великий политик; другой был военачальник – и тоже великий. Первый убеждал там, где не мог приказать, объяснял, подготавливал почву. Второй составлял военные планы и размещал вооруженные отряды так, чтобы при необходимости, как говорится, «каждый пенс стоил бы не меньше фунта».
Однажды ночью, когда основная работа уже была осуществлена, эти два человека, одухотворявшие все дело, наконец смогли встретиться, обменяться рукопожатиями и коротко переговорить. А затем военачальник исчез – ему еще кое-что предстояло сделать напоследок.
И надо же было случиться, что именно в эту пору в Каир прибыл бимбаши (во всяком случае, такое звание ему предстояло носить в частях Египетского корпуса) Хилари Джойс, несущий постоянную службу в стрелковом полку Королевских Мальв, но недавно откомандированный во временнее распоряжение командования Девятого суданского полка…
Наполеон сказал – и Хилари Джойс был в этом с ним абсолютно согласен, – что по-настоящему серьезную репутацию можно заработать только на Востоке. Вот он сейчас и был на самом что ни на есть Востоке, новопроизведенный капитан-бимбаши, с четырьмя банками консервов в багаже (по правде сказать, этим его багаж почти исчерпывался), положенной по уставу саблей, скорострельным пистолетом даже несколько более современной модели, чем то считалось необходимым согласно уставу – и томиком «Арабский язык для начинающих» профессора Грина, о котором устав абсолютно умалчивает. А еще в его жилах текла молодая кровь, горячая и отважная. Так что сложностей не предвиделось.
Правда, он слегка опасался того, как его примет командующий: по слухам, тот был весьма строг к молодым офицерам. Но Джойс, обладая природным тактом и будучи хорошо воспитан (ни в том, ни в другом он абсолютно не сомневался), предпочитал надеяться на лучшее. Так что, оставив свой, с позволения сказать, багаж в гостинице с даже чуть слишком, как для Каира, английским названием «У пастуха», молодой бимбаши отправился прямиком в штаб.
Однако принял Джойса не генерал (тот сейчас, как оказалось, отсутствовал в Каире), а начальник отдела разведки. На грозное начальство этот офицер совсем не походил, он был так мягок в обращении, говорил столь деликатным голосом и обладал до того мирной внешностью, что Хилари испытал даже некоторое разочарование. Где ему было знать, что в данный момент перед ним находится один из самых целеустремленных и, при необходимости, безжалостных хищников Востока: невзрачная телесная оболочка таила в себе неукротимый дух и ум, отточенный, как бритвенное лезвие.
– Очень рад вашему прибытию, молодой человек. Жаль, конечно, что вы не можете предстать перед генералом, но уж не обижайтесь: видите ли, время сейчас тревожное, граница неспокойна, так что у командующего масса дел, просто ужас…
– Полк, к которому я приписан, сейчас стоит в Вади-Хальфе. Полагаю, сэр, мне сейчас предстоит незамедлительно отправиться туда?
– О нет, у меня есть насчет вас особые планы … Видите этот оазис? – сигарета в руках начальника разведки уперлась в какую-то точку на стене, вернее – на покрывающей всю стену карте. – Он называется Куркур. Вот туда и отправляйтесь, причем немедленно. Как место службы этот оазис, пожалуй, несколько скучноват, но зато воздух! Природа! Чудесно, чудесно… Собственно, от Девятого полка вас никто не отлучает: там сейчас расквартирована одна из его рот. И половина кавалерийского эскадрона. Вот, кстати, сразу и возглавите этот отряд.
Хилари задумчиво посмотрел на карту. Название оазиса было помечено крестом, но, как Джойс ни старался, он не смог понять, что это за место: вокруг больше не было никаких обозначений.
– Это населенный пункт, сэр?
– Не совсем. Колодец. Или, если хотите, источник. Вода, боюсь, несколько солоноватая, но вы вскоре привыкнете. Куркурский оазис – очень важный пункт: тот «крестик», который вы так внимательно разглядывали, означает пересечение двух караванных троп. Собственно, теперь караваны ходить не должны, но могут. И не только они. Вы меня понимаете?
– Понимаю, сэр. Разбойничьи набеги?
– Между нами говоря – не в первую очередь. Ваша задача – перехватывать посыльных. По какой бы тропе они ни шли, колодца в пустыне не миновать. Конечно, молодой человек, вы только что прибыли в страну – но должны понимать что к чему. Число тех, кто охотно поддержит знамя джихада, огромно. Халифа это, безусловно, знает – и вряд ли он такой дурак, чтобы не поддерживать контакты со своими египетскими сторонниками. А вот это, – сигарета в руке разведчика указала на горизонтальную черту, ведущую с востока на запад, – кратчайший путь во владения Сенусси. Гонец, едущий к нему от Халифы, тоже не минует Куркурского оазиса… Ваша обязанность – останавливать всех. Под арестом их держать не обязательно, можно и отпустить, но только после обыска и допроса. Арабским владеете?
– Учусь, сэр!
– Ну-ну. Вот как раз и попрактикуетесь. А на случай, если арабский не покорится вам вот так сразу, в вашем распоряжении там будет один младший офицер… из местных, но надежный. Зовут его, если не ошибаюсь, Али и еще как-то. Он отлично говорит по-английски и сможет послужить вам переводчиком, а также, в трудных случаях, и советником. Итак, всего наилучшего! Я доложу командующему, что вы сегодня же, не медля, отбыли к своему месту службы. Он будет очень доволен такой оперативностью. Постарайтесь его не разочаровать: генерал никогда не прощает оплошавших, но и не забывает отличившихся.
…Поездом до Балиани. На почтовом пароходе до Асуана. Далее – только на верблюдах: два дня по Ливийской пустыне с абабдехским проводником. Пара верховых верблюдов, три вьючных, где-то в глубине одного из вьюков – смехотворно крохотный багаж Хилари, но налегке через пустыню не путешествуют. Зато, оказывается, по пустыне путешествуют только и исключительно со скоростью вьючного верблюда, а это, представьте себе, целых две с половиной мили в час. Но даже при таком бешеном темпе пространство все-таки покоряется: к вечеру третьего дня проводник с вершины высокого холма указывает куда-то – и, присмотревшись, можно различить посреди пустыни зеленое пятно. Это и есть Джебель-Куркур. Крохотная пальмовая рощица посреди бесплодных и бескрайних просторов, черных скал и желтых дюн. Воистину прекрасная, обетованная земля, и каждый, кто прошел через пустыню, подтвердит это!
Час спустя Джойс уже въезжает в маленький лагерь, часовые вытягиваются в струнку и отдают честь, а смуглокожий младший офицер Али (точнее, как выяснилось, Мохаммед Али) приветствует его на безупречном английском. Вот так для бимбаши закончилось путешествие и началась служба.
Что да, то да: Куркурский оазис и вправду оказался «несколько скучноват», особенно для длительного проживания. Большая, почти идеально круглая, поросшая жесткой травой котловина; в центре ее – пресловутый колодец, он же источник: три ямы с мутноватой и солоноватой водой, которая, когда ее пьешь, разве что на зубах не хрустит. Пальмовая роща и вправду хороша – если на нее смотреть: но Хилари по этому поводу едва не поссорился с Богом, который в месте, где тень прямо-таки жизненно необходима, позволил расти лишь тем деревьям, которые тени практически не дают.
К счастью, кроме пальм, на краю оазиса широко раскинула ветви огромная акация. Но всего одна.
В часы самой тяжкой, невыносимой жары Хилари Джойс дремал под сенью этой акации, а когда на землю опускалась прохлада – устраивал своим солдатам смотр. Солдаты были набраны из числа суданских негров: молодец к молодцу, длинноногие, широкоплечие, с отличной осанкой. Их лоснящиеся черные лица были очень смешливы, а при виде их забавных форменных кепи, напоминающих пирожки с рубленой свининой, Джойса и самого порой разбирал смех.
Он уделял большое внимание строевым упражнениям, но, как выяснилось, неграм эти упражнения тоже пришлись очень по душе. Так что молодой бимбаши вскоре обрел среди солдат большую популярность. Но день проходил за днем, ничего вокруг не менялось: одинаковая погода, одинаковая пища, однообразный пейзаж, однообразие строевой муштры… Через три недели Джойсу уже казалось, что он прожил здесь несколько долгих лет.
А потом из пустыни прибыл некто, чье появление прервало монотонность этой жизни.
Однажды вечером, когда солнце уже опускалось за горизонт, Хилари медленно ехал по старой караванной дороге. Эта узенькая тропка выглядела невзрачно, но такие тропы изображены на всех военных картах, и Джойс отлично помнил, какова их протяженность. Везде узкие, едва заметные, казалось бы, на каждом шагу готовые пропасть между камней, они тянулись в неведомые дали, в самое сердце таинственной Африки. Бесчисленные верблюжьи караваны многие века тянулись по этой дороге, протаптывая путь, выглаживая камень – и даже теперь заброшенная, неиспользуемая тропа была сильнее времени и расстояния. Воистину, странны для белых эти африканские дороги, шириной не более фута, а длиной за две тысячи миль… Вот, к примеру, именно эта тропа: на сколько миль она тянется к югу, когда в последний раз из конца в конец прошел по ней путник…
Джойс поднял взгляд – и даже растерялся, увидев такого путника, идущего (пешком!) ему навстречу. Сперва бимбаши подумал, что это один из его солдат, но тут же убедился в своей ошибке. Незнакомец был одет не в облегающий английский мундир цвета хаки, а в свободный арабский балахон-галабею.
Путник этот был очень высок, а венчающий его голову огромный тюрбан и вовсе делал пришельца подлинным великаном. Шел он быстро, с высоко поднятой головой, как человек, не ведающий страха.
Кто же он, этот загадочный гигант, столь неожиданно явившийся из страны, куда давно уже никому нет хода? И один ли он? Быть может, за ним следует дикая орда конных копьеносцев? Но почему он пеш? Пешему здесь не место: ведь до ближайшего оазиса, где есть колодец, подобный здешнему – по меньшей мере сто миль пути…
Как бы там ни было, в эти дни Куркур – не просто оазис, но пограничный пост. И поэтому он не может позволить себе быть гостеприимным пристанищем для случайных путников.
Хилари Джойс развернул лошадь, поскакал в оазис и поднял тревогу. Вскоре он уже скакал назад – но не один, а с двадцатью всадниками.
Незнакомец, конечно, давно уже понял, что его ожидает отнюдь не теплая встреча. Тем не менее он продолжал двигаться вперед. Увидев несущихся ему навстречу всадников, он на секунду замер – но скрыться ему все равно было некуда, и араб пошел навстречу кавалеристам, как человек, вынужденный выбирать между плохим и безнадежным. Он не сопротивлялся, когда двое солдат, перегнувшись с седел, крепко взяли его за плечи, и без возражений последовал в лагерь, шагая меж их лошадьми.
Вскоре после этого во все стороны отправились кавалерийские разъезды, но все вокруг было спокойно: никаких признаков дервишей. Зато разъяснилась, по крайней мере отчасти, тайна появления загадочного пешехода: на караванной тропе неподалеку от оазиса был найден труп верхового верблюда, рослого, великолепной породы и – загнанного насмерть. Но зачем, откуда и куда ехал его всадник, по-прежнему оставалось секретом. А Джойс отлично помнил: именно для разгадывания таких секретов он здесь и находится.
Поначалу молодой бимбаши даже огорчился, убедившись, что оазису не грозит набег до зубов вооруженных дервишей. До сих пор на его счету не было ни одного, даже самого маленького сражения – и, если бы сейчас удалось одержать над неприятелем молниеносную победу, это стало бы отличным началом! О, его карьера в египетской армии быстро бы двинулась вперед, если б!.. Впрочем, поразмыслив, капитан понял, что судьба все-таки послала ему замечательный шанс произвести хорошее впечатление на командование Египетского корпуса. Теперь начальник отдела военной разведки узнает, что он не ошибся с назначением Джойса, узнает об этом и прославленный генерал, который никогда не забывает отличившихся и не прощает оплошавших.
Одежда арестованного и его манера держаться свидетельствовали о том, что в руки бимбаши попала важная птица. Кроме того, вряд ли в распоряжении простого путника окажется такой ездовой верблюд, и уж тем более вряд ли простой путник будет так спешить, чтобы загнать этого верблюда насмерть. Джойс обтер себе лицо мокрой губкой, выпил чашку крепкого кофе, сменил пробковый шлем на чрезвычайно эффектно выглядевшую феску, которую в Египетском корпусе носили исключительно в качестве парадного головного убора, и отправился к тенистой акации вершить следствие и суд.
Молодой офицер очень сожалел, что сейчас некому оценить все великолепие этой сцены. Вот он восседает под деревом за специально принесенным столом (единственным на весь оазис), рядом с ним младший офицер Мохаммед Али в качестве секретаря и переводчика, по обе стороны замерли два чернокожих стража в солдатской форме, а другие стражи, чеканя шаг, ведут на допрос арестованного.
Неизвестно, произвела ли вся эта торжественная обстановка впечатление на арестанта, зато сам он – рослый, внушительный, с лицом, наполовину скрытым черной бородой – изрядно смутил судью, едва лишь тот встретился со смелым взглядом стальных глаз араба. Поэтому для Хилари было большим облегчением заметить, что лицо арестованного слегка подергивается, словно тот пытается украдкой от конвоиров подать судье тайный знак.
– Что за новости?! – воскликнул Джойс. – Ты смеешь здесь корчить рожи, негодяй?!
Лицо араба мгновенно закаменело. Теперь он словно представлял собой воплощение достоинства – такого, которое известно только людям Востока. Молодой офицер даже усомнился, не привиделось ли ему это странное подмигивание.
– Кто ты такой и что тебе здесь нужно?
Офицер-египтянин перевел вопрос, но незнакомец ничего не ответил. Его лицо вновь странно передернулось, словно по нему пробежала нервная судорога.
– Вот дьявол! – вознегодовал судья. – Этот мерзавец продолжает корчить рожи, а на вопросы не отвечает. Кто ты такой, мошенник? Отвечай немедленно! Или тебе прочистить уши?!
Но гость из пустыни не реагировал ни на английские, ни на арабские вопросы. Напрасно Мохаммед Али истощал свое искусство: арестант даже не оглянулся на египетского офицера. Смотрел он по-прежнему только на Джойса, взгляд его был все так же бесстрастен, а по лицу временами пробегало странное подобие судороги.
Бимбаши в замешательстве почесал затылок.
– Что будем делать, Али? Нам все-таки необходимо разобраться, зачем этот тип сюда прибыл. Значит, при нем не оказалось никаких бумаг?
– Нет, сэр, мы его тщательно обыскали – но ничего не нашли.
– Ну а если просто порассуждать, без документов и без допроса? Хоть какой-нибудь намек, а?
– Если так – то он, сэр, конечно, прибыл издалека. Такого верблюда, как был под ним, загнать не просто. Для этого требуется идти быстрым аллюром, без остановок – и по меньшей мере из Донголы.
– Ну, хоть что-то прояснилось. Значит, мы заставим его говорить.
– А может, он глухонемой, сэр?
– Ну уж нет. Я внимательно следил за его взглядом. Он отлично понимает нас обоих.
– Тогда лучше отправить его в Асуан.
– Еще не хватало! Чтобы другие пожали плоды моей удачи?! Нет уж, этого голубчика изловил я, я и сниму с него хотя бы первый допрос. Задача сводится лишь к тому, как заставить его говорить.
Черные глаза египтянина странно блеснули. Он посмотрел по сторонам и выразительно кивнул в сторону сложенного из камней очага, где как раз сейчас начали разогревать котел для вечерней трапезы.
– Это можно. Бимбаши достаточно лишь приказать… или даже разрешить…
Взгляд Мохаммеда Али перебежал от очага на арестанта и обратно.
– Э… Нет, Али. Так не полагается. Ей-богу, это чересчур.
– А мы не чересчур, сэр. Мы совсем-совсем легонько.
– Ни в коем случае. Здесь такое, может быть, и сходит с рук, но если сведения об этом дойдут до Флит-стрит…[20]
Это было сказано негромко – но через секунду Джойс, скосив глаза на арестованного, пригнулся к уху своего помощника и произнес совсем уже шепотом:
– Другое дело, что мы можем его этим припугнуть. За такое нас точно никто не осудит!
– Так точно, сэр.
– Али! – Джойс вновь заговорил громко, командным голосом: – Проследите, чтобы солдаты взяли старую подкову и раскалили ее докрасна.
– Будет исполнено, сэр!
– Вы двое, – бимбаши повернулся к ближайшим солдатам, – снимите с этого молодчика галабею и держите его покрепче!
Арестант следил за этими приготовлениями скорее с насмешкой, чем с испугом. Он даже не дрогнул, когда чернокожий сержант, держа на двух штыках раскаленную подкову, приблизился к нему.
– Ну что? Теперь ты будешь говорить? – вопросил Хилари голосом, которому постарался придать интонации холодной жестокости.
Пленник мягко, даже ласково улыбнулся и провел рукой по своей бороде.
– О черт! Бросьте эту проклятую подкову! – воскликнул Джойс, в ярости вскакивая со своего судейского места. – Обманывать его бесполезно. Он нас раскусил: он знает, что мы не будем пытать его раскаленным железом. Но вот плети он у меня отведает – и это я ему гарантирую! Даю ему срок до завтра. Не заговорит – шкуру спущу, не будь я Джойс! Али!!! Ты перевел ему все это?!
– Так точно, сэр!
– А вот что я еще добавлю от себя: «А теперь отправляйся спать, о путник, краса пустыни – и пусть твоя ночь будет наполнена мыслями о том, что произойдет с тобой утром!»
(Это Хилари произнес на языке, который, как он надеялся, благодаря учебнику профессора Грина сделался уже в достаточной мере арабским.)
На этом суд был завершен. Заключенного, сохранившего прежнюю невозмутимость, отвели «на гауптвахту» (в одну из палаток) и предоставили ему «тюремный ужин» (состоящий из холодного риса и воды). Неизвестно, какими мыслями была наполнена его ночь, но сам Хилари Джойс, человек гораздо менее суровый, чем он стремился продемонстрировать, до утра не сомкнул глаз, думая о том, что же ему теперь делать с собственным обещанием. Он, конечно, сможет показать арестанту плеть или даже курбаш, страшного вида египетский кнут – но что делать, если это устрашит араба не больше, чем его устрашила раскаленная подкова?
Внезапно бимбаши пришла в голову страшная мысль, что араб, возможно, и в самом деле глухонемой. И эта мысль до такой степени потрясла его, что Джойс почти окончательно уверился: допрашивать арестованного он не будет, лучше отправит его, живого и невредимого, в Асуан. Но все-таки… Все-таки как бы хорошо отправить не только пленника, но и хотя бы краткий отчет о его допросе…
На этом месте размышления бимбаши были прерваны самым что ни на есть неприятным образом. В его палатку ворвался Мохаммед Али.
– Сэр! Пленник бежал!
– Как – бежал?!
– На вашем собственном верблюде, причем самом лучшем, сэр! Ночью прорезал полог, выбрался потихоньку, прокрался к нашим верблюдам и – поминай как звали!
Конечно, бимбаши приступил к поиску самым энергичным образом. Конница совершила несколько дальних рейдов в разные стороны от оазиса, следопыты внимательно осматривали песчаные заносы в поисках отпечатков верблюжьих копыт, но все оказалось бесполезно. Беглец исчез.
С тяжелым сердцем Хилари был вынужден написать рапорт об этом чрезвычайном происшествии и отправить его в Асуан. Пять дней спустя поступил краткий приказ от командующего: прибыть в штаб и дать объяснения лично. Выехал Джойс с еще более тяжелым сердцем, чем когда отправлял рапорт: начав службу с такой оплошности, бимбаши не ждал ничего хорошего от сурового генерала, про которого было известно, что к своим подчиненным он столь же требователен, как к самому себе.
Действительно, его худшие опасения оправдались. Грязный и измотанный многодневной поездкой, он добрался до штаба посреди ночи – но в штабе как раз кипела работа и командующий был там. Великий военачальник и один из его помощников (Джойс узнал в нем начальника разведотдела) склонились над столом, заваленным картами и планами, они даже не обернулись к вновь прибывшему – лишь через несколько минут генерал, выслушав его рапорт, холодно спросил:
– Правильно ли я понял, капитан Джойс, что вы упустили из рук чрезвычайно важного пленника?
– Так точно, сэр! Сожалею, сэр…
– Не сомневаюсь. Но это крайне слабое утешение. Удалось ли вам, по крайней мере, узнать от арестанта хоть что-нибудь, прежде чем он бежал?
– Нет, сэр.
– Почему?
– Он ничего не сказал, сэр.
– Вы приложили настоятельные усилия для того, чтобы заставить его заговорить?
– Да, сэр, я сделал все, что мог.
– Что именно?
– Ну, сэр… Я угрожал ему применением методов физического воздействия, сэр.
– И каков был результат?
– Он все равно ничего не сказал, сэр.
– Хорошо. Дайте описание пленника.
– Высок ростом, сэр, характер, по всему видно, отважный и решительный…
– Оставим это. Особые приметы?
– Длинная черная борода, сэр. Серые глаза. И что-то вроде нервного тика: лицо время от времени подергивается.
– Что ж, капитан Джойс, – сурово, без малейших оттенков снисходительности произнес генерал. – Не могу сказать, что ваш дебют в Египетском корпусе можно считать удачным. Вам известно, что разрешение служить здесь получают лишь избранные офицеры. А выбор у меня велик – вся британская армия. Очень многие хотели бы отличиться в грядущих боях, но я принимаю только достойнейших. Это необходимо именно потому, что вскоре нам предстоят бои, и я должен быть уверен, что каждый офицер на своем месте умеет действовать с самой высокой эффективностью. Несправедливо будет, если я стану держать у себя тех, кто доказал обратное, в то время как другие, более достойные, утратят шанс проявить себя. Если не ошибаюсь, вы были откомандированы сюда из Королевских Мальв?
– Точно так, сэр.
– Не сомневаюсь, что ваш прежний полковой командир будет рад вашему возвращению на прежнее место службы и в прежнем чине.
Джойс был слишком подавлен, чтобы оправдываться. Он стоял молча, словно окаменев.
– Cтупайте, капитан. Даю вам срок до завтра.
Все так же молча Джойс отдал честь и повернулся через левое плечо. Но вдруг услышал слова, сказанные ему в спину – причем сказанные по-арабски:
– А теперь отправляйся спать, о путник, краса пустыни, – и пусть твоя ночь будет наполнена мыслями о том, что произойдет с тобой утром!
Вне себя от изумления, Джойс замер на месте. Он уже слышал эти слова ранее – но где именно? И кто их тогда произносил?
Он обернулся.
Генерал стоял, выпрямившись во весь рост, его плечи содрогались от хохота. Начальник отдела разведки (ему явно не требовался переводчик!) тоже хохотал.
Джойс в замешательстве посмотрел на генерала – и словно впервые увидел его высокую фигуру с прямой осанкой, его глаза цвета серой стали…
– О Господи! – воскликнул он.
– Теперь мы квиты, капитан Джойс! – генерал крепко пожал ему руку. – Признаюсь, вы заставили меня пережить худшие десять минут в моей жизни, когда придумали этот ваш проклятый фокус с раскаленной подковой. Думаю, что, возвращая вам долг, я не перестарался. Ну, а теперь скажу, что возвращать вас сейчас в полк Королевских Мальв будет непростительной ошибкой. Разве что уже после кампании и в другом звании!
– Но, сэр… Я…
– Не сомневайтесь и не задавайте лишних вопросов. Впрочем, поскольку ситуация выглядит уж слишком неожиданной, я, пожалуй, кое-что расскажу. Представьте, что на территории, контролируемой махдистами, проживает один полезный для нашей разведки человек, правоверный мусульманин, торговец кебабом, чья профессия требует постоянных разъездов… Да, вот так, молодой человек: никакие косвенные сведения не заменят личных наблюдений. И вот, когда мне настала пора превращаться из кебабчи обратно в генерала, я поехал через пустыню, рассчитывая сделать остановку в Джебель-Куркур и зная, что там расположен гарнизон, возглавляемый британским офицером… Теперь вы понимаете, что это был за «нервный тик»? Я пытался дать вам знать, что должен переговорить с вами без свидетелей…
– О да, сэр! Теперь я начинаю понимать…
– Не мог же я раскрыть себя перед вашими рядовыми. Они родом из Судана, а боевые действия еще не начались – так что, возможно, мне еще не в последний раз приходится использовать галабею и накладную бороду… Короче говоря, вы поставили меня в очень неловкое положение. К счастью, мне удалось перебросился парой слов наедине с вашим заместителем, этим египетским офицером.
– Что? Значит, Мохаммед Али?..
– Да. Я запретил ему сообщать об этом вам: ну, хотя бы для того, чтобы взять у вас реванш. Итак, капитан Джойс, жду вас у себя за обедом, ровно в восемь. У нас здесь простой походный быт – но, думаю, все же смогу принять вас несколько лучше, чем вы принимали меня у себя, в Куркурском оазисе.
Примечания переводчика
Обстановка, описанная в этом рассказе, тоже требует серьезных комментариев для любого читателя, не имеющего специального образования. Сейчас – не только для нашего читателя, но и для английского тоже; а вот во времена Конан Дойла это была живая реальность, совершенно не нуждающаяся в объяснениях…
Прежде всего: что представлял собой так называемый махдизм? В советсткое время его было принято проводить по ведомству национально-освободительного движения против белых колонизаторов. На деле же это – фундаменталистское исламское движение, провозгласившее подчинение всех мусульман духовному и политическому лидеру «Махди» (исламский вариант мессии) и войну со всеми неверными. В 1881 г. таким Махди провозгласил себя суданский проповедник Мухаммед ибн Абдаллах, вскоре сумевший создать на значительной части Центральной и Северной Африки воинствующее фанатичное государство, которое было разгромлено англичанами лишь в 1898 г. Собственно, подготовке к этому разгрому и посвящен сюжет рассказа.
Несколько слов о местности и действующих лицах. Под африканскими Великими Озерами англичане обычно подразумевают лишь оз. Виктория и Танганьика, однако в современной литературе так обычно называется комплекс из шести озер, одним из которых является оз. Чад, примыкающее к Дарфуру, холмистому плато в Судане. Знаменитые «голубые холмы Донголы» – спорная в территориальном смысле область между северным Суданом и южным Египтом, за несколько десятилетий до описываемого времени отошедшая к Египту, но потом захваченная махдистами. Вади-Хальфа – небольшой, но стратегически важный город на египетской границе. Сейчас тот Вади-Хальфа, который существовал во время Конан Дойла, погребен под водами Асуанского водохранилища: современный городок с тем же названием выстроен несколько в стороне, далеко от гряды холмов.
«Великие государственные деятели», политик и военный – это премьер-министр Роберт Солсбери и генерал Гораций Герберт Китченер.
Британский генерал Гордон – герой (в прямом и переносном смысле!) первого этапа махдистских войн. В 1885 г., когда выяснилось, что ни египетские армии, ни немногочисленные английские войска не могут сдержать орды махдистов, он был послан в Судан. Задачей Гордона стало организовать эвакуацию уцелевших европейцев. Сразу поняв, что имевшихся в его распоряжении воинских сил для этого недостаточно, он тем не менее сделал все возможное и невозможное. В конце кампании Гордон с горсткой оставшихся ему верными войск надолго задержал махдистскую армию у стен главного города страны Хартума – и героически пал в неравном бою.
Теперь настало время упомянуть кое-кого «с той стороны». Халифа (с ударением на последнем слоге) – прозвище Абдаллаха ибн аль-Саида, преемника первого Махди. После смерти в 1885 г. Мухаммеда ибн Абдаллаха он возглавил махдистское государство и правил им вплоть до 1898 г. Когда махдисты были разгромлены англичанами, Халифа в каком-то смысле повторил судьбу Гордона: во время последнего из сражений возглавил атаку своей конницы – и погиб вместе со всем отрядом.
Сенусси, точнее «ас-Сенусси» – знатный арабский род, пользовавшийся светской и духовной властью над многими племенами, обитавшими на территории нынешнего Судана и Ливии. Возможно, имеется в виду самый известный представитель этого клана, «Великий Сенусси» Саид Мухаммед бен Али I (который ко времени описываемых событий уже умер, но у Конан Дойла регулярно встречаются анахронизмы). Другие возможные кандидатуры – его сын, Саид Мухаммед II, получивший прозвище Махди (что, впрочем, привело к некоторой напряженности в отношениях с настоящими махдистами, подданными Халифы), или один из его внуков, Саид Ахмед ас-Шариф. Так или иначе, во второй половине 1890-х активно функционировал основанный Великим Сенусси тарикат (суфийский орден) «Сенуссийя», идеология которого была очень близка к махдизму. «Штаб-квартира» этого ордена дервишей в те годы располагалась на территории ливийского оазиса Куфра, так что путь к нему действительно лежал на запад.
Добавим напоследок, что вся ситуация, связанная с самовластным правлением молодого бимбаши в отдаленном оазисе, описана с некоторой иронией. В армиях собственно Египта и Турции бимбаши («тысяченачальник») – достаточно высокое звание, примерно соответствующее подполковнику. Для молоденького офицерика, которому в обычных обстоятельствах полагалось бы носить даже не капитанские, а лейтенантские знаки различия, перевод в категорию бимбаши означал все же не такое уж головокружительное повышение, но в самом названии этого чина звучала определенная насмешка. Не над юными офицерами, а над восточной системой чинопроизводства, при которой на месте тысяченачальника мог оказаться человек с квалификацией младшего командира.
Кроме того, для самого Конан Дойла и его читателей дополнительный слегка пародийный оттенок содержался в описании многих сцен. Например – сцены судебного разбирательства. Она чрезвычайно напоминает средневеково-патриархальный суд в «доброй старой Англии», причем сходство это доходит до мельчайших деталей (например, судебные заседания традиционно проходили на открытом воздухе, под раскидистым деревом).
Вот только когда в роле такого «феодального судьи» выступает не средневековый рыцарь сэр Найджел Логинг из «Белого отряда», а дебютирующий в качестве восточного владыки-«бимбаши» юный английский офицер – это не может не вызвать улыбки…