Преступления и призраки — страница 40 из 52

ни еще не успели приготовить себе надежное убежище. Или, того лучше, они и не думают скрываться. Скажем, это эксцентричные миллионеры, которые таким вот образом устраивают себе дорогостоящие развлечения. Надежд на это, конечно мало, но…

Однако найти заказчиков Помрею не удалось. Как оказалось, по адресу, куда были доставлены брошюры, располагался пустующий дом, предназначенный для сдачи внаем. Соседний дом уже был снят, однако недавно поселившийся там джентльмен не смог сообщить ничего полезного: он никогда не слышал о людях, хотя бы отдаленно похожих на ту юную пару, которая представилась редакторами «Церковно-приходского журнала».

Теперь стало ясно, отчего «Андерсон» (если, конечно, это была его настоящая фамилия) ожидал Картоффли перед воротами на улице, и там же, не входя даже в палисадник, принял пачки с «Приложением»…

Что оставалось делать несчастному мистеру Помрею? Немедленно ликвидировать свое дело и бежать, как подсказала первая мысль, он все же не решился; так что оставалось только сидеть и ждать развития событий – с каждой минутой все более склоняясь поступить именно так, как подсказывала первая мысль… Он уже почти решился, когда почтальон принес новое письмо, резко отличающееся от тех двух, которые известили владельца типографии о том, что за брошюру он отпечатал. Отправителем этого послания значился некий (или некое?) «Р.О.Ю.Т», а содержание выглядело так:

«Сегодня состоится особое заседание Р.О.Ю.Т. Время проведения – 21.00. Место проведения – Стэнмор-террас, 16, особняк Джона П. Андерсона, биллиардная комната. Присутствие м-ра Джеймса Помрея, издателя, обязательно, поскольку повестка заседания – степень ответственности упомянутого издателя за публикацию некоторых клеветнических сведений, опубликованных в так называемом “Приложении” к церковно-приходскому журналу».

Надо ли говорить, что мистер Помрей, издатель, не замедлил прибыть в указанное время по указанному адресу. Дом 16 по Стэнмор-террас и в самом деле оказался впечатляющим особняком, так что Помрея отнюдь не удивил ливрейный лакей у входа.

– Добрый вечер, сэр. Вы на заседание?

– Д-да…

– Хозяин, мистер Джон Андерсон, сейчас отсутствует, сэр. Но молодой мастер Роберт и его друзья уже собрались и ждут, – в глазах лакея блеснул огонек, который можно было охарактеризовать как иронический. – Прошу за мной, сэр.

Следуя за ливреей, Помрей прибыл отнюдь не в бильярдную, а в небольшую комнату ожидания. Там уже маялись два человека: один, судя по всему, какой-то мелкий торговец, а на другом была форма почтальона. Хотя владельцу типографии было не до наблюдений, ему все же удалось заметить, что эти двое, похоже, пребывают в столь же подавленном состоянии духа, как и он сам.

Они посмотрели на вновь прибывшего одинаково растерянными взглядами и промолчали. Помрей тоже не решился заговорить.

Через некоторое время одного из них вызвали куда-то (обратно он не вернулся). Потом вызвали и другого. Наконец настала очередь злосчастного издателя.

– Мистер Джеймс Помрей! – торжественно возгласил лакей, распахивая перед ним дверь. На подгибающихся ногах владелец типографии шагнул через порог – и…

То, что открылось его взору, напоминало скорее музыкальный зал, чем бильярдную, но в этом зале, кроме фортепьяно, действительно располагался бильярдный стол. Именно за ним, расположившись полукругом в сторону вошедшего, сидела компания очень серьезных молодых людей. Перед каждым из них лежал лист бумаги, а в чернильнице рядом торчала перьевая ручка. Ни одному из собравшихся явно не было больше двадцати одного года[64], юношей и девушек среди них было примерно одинаковое число. Двух из собравшихся Помрей узнал: именно они дали ему столь губительный заказ. Издатель устремил на эту пару взгляд, крайне далекий от дружелюбного, – они же послали ему в ответ самые что ни на есть лучезарные улыбки.

– Прошу садиться, мистер Помрей, – звонким голосом произнес крайне юный джентльмен, занимавший кресло во главе стола. – Я как председатель президиума Р.О.Ю.Т. обязан задать вам несколько вопросов. Скажите, не были ли вы слегка обеспокоены инцидентом, связанным с публикацией так называемого «Приложения»?

– Обеспокоен?! Конечно, был! И вовсе не «слегка»! – ответил издатель; голос его в этот момент был не более дружелюбен, чем взгляд, продолжавший сверлить вышеупомянутую парочку.

– Могу ли я спросить, насколько хорошо вам спалось с тех пор?

– Да после того, как пришли первые письма, я вообще глаз не сомкнул!

К величайшему удивлению Помрея, после этих его слов молодые люди дружно зааплодировали. Несколько человек, сидящих рядом с Робертом Андерсоном, потянулись к нему с рукопожатиями.

– Изменил ли этот инцидент ваши планы на будущее? – продолжал председатель.

– Безусловно! Начнем с того, что я собирался бежать из города.

– Замечательный ответ! Думаю, уважаемые собратья, что я выражу общее мнение, если скажу: несомненно, ежемесячную золотую медаль заслужили мистер Андерсон и мисс Дункан. Их в высшей степени оригинальная работа отличается изящностью замысла и безукоризненной точностью исполнения. Мистер Помрей, я вижу, что вы все еще испытываете беспокойство – совершенно естественное чувство при сложившихся обстоятельствах; поспешу его развеять. Вы сделались жертвой розыгрыша.

– Кто бы мог подумать… – пробормотал владелец типографии. – Но раз уж вы это признали, то вам должно быть ясно: этот розыгрыш, учитывая все возможные иски, грозит стать довольно дорогостоящим удовольствием!

– Никоим образом. Ведь в действительности никому не был причинен реальный вред. Отпечатанные вами брошюры не были разосланы получателям «Церковно-приходского журнала». А полученные вами письма исходят от нас.

– «От нас» – это, позвольте поинтересоваться, от кого именно?!

– Мы – Ротерхетское Общество Юных Талантов, целью которого является сделать наш мир гораздо менее скучным, чем он является сейчас. Наполнить его жизнью, весельем и остроумием. Каждый месяц мы вручаем премию тому из нас, кто лучше всех сумел воплотить в жизнь идеи Общества. В этом месяце было несколько претендентов, но победители вам известны!

– Но… Но ваша деятельность незаконна! – только и сумел возразить изумленный Помрей.

– Абсолютно, – с некоторым даже удовольствием кивнул председатель Р.О.Ю.Т. – В определенном смысле слова вы можете считать наше Общество нелегальной организацией – и, если пожелаете, пожаловаться на наши действия властям. С другой стороны, мы всегда напоминаем нашим… гм, жертвам, что их страдания были положены на ниву общественного блага. Точнее, общественного веселья. А теперь позвольте вручить вам специальную серебряную медаль, так как вы тоже становитесь лауреатом нашей ежемесячной премии. Надеюсь, это послужит вам некоторым утешением.

– А еще я поговорю с моим отцом, когда он вернется из деловой поездки, – сказал Роберт Андерсон. – Он возглавляет крупную фирму, им постоянно приходится печатать разного рода бланки, информационные листки… Думаю, вскоре у вас станет на одного постоянного заказчика больше.

– На двух, – поправила мисс Дункан. – Мой отец – действительно редактор журнала, издаваемого для прихожан церкви Св. Оливии. – А мы и в самом деле задумали издавать приложение к нему. И там действительно предусмотрены менее пресные темы, чем в основном журнале – хотя, конечно, не настолько острые, как напечатали вы! – девушка улыбнулась. – Кстати, напечатали вы их очень хорошо, ваша типография заслуживает самых лестных отзывов, так что, уверена, мы обратимся именно к вам!

– А еще – вот, на буфете, виски с содовой, – сказал председатель. – И хорошая сигара…

* * *

Через несколько минут, когда мистер Помрей шагал по темной улице, он думал, что ждет этот мир после того, как современная молодежь отгуляет, перебуянит и остепенится.

В конце концов он пришел к выводу: это будет чрезвычайно безрадостный мир…

Конец дьявола Хоукера 

Перевод А. Немировой

Гостиная Тома Крибба

За углом Друри-лейн[65] есть удивительная лавочка, где торгуют гравюрами. Пройдя через старинную дубовую дверь в сумрачное и пыльное помещение, вы испытываете ощущение, будто попали в какой-то коридор, ведущий в глубины времени: со всех сторон вас окружают образы минувшего. Но более всего меня восхищает стол, стоящий по левую сторону. На нем лежит целая стопка гравюр, рассортированных по датам. Сверху – портреты людей, стоявших у трона юной Виктории: лордов Мельбурна, Пила, Веллингтона; ниже – период графа д’Орсе и леди Блессингтон, разнообразные и забавные карикатуры великого Джона Дойла, чье имя, скрытое литерами H. B., осталось неизвестно современникам, хотя влияние его в стране было огромно. Еще ниже вам попадаются бойцы и щеголи времен Регентства – помпезный Джексон, крепыш Крибб, пустоголовый Бруммель, лохматый Олвенли. А потом вы можете наткнуться на портрет, который заставит вас помедлить и всмотреться повнимательнее. Такое лицо могло быть у Мефистофеля: узкое, темное, острое, с кустистыми бровями, из-под которых блестит яростный, пронзительный взгляд. Цветная литография показывает этого человека в полный рост; он высок, великолепно сложен, плечи его широки, талия узка, одежда – последний крик тогдашней моды: застегнутый на все пуговицы зеленый сюртук, лосины и высокие сапожки с отворотами. Портрет подписан: «Сэр Джон Хоукер». Это и есть тот самый Дьявол Хоукер, про которого рассказывают легенды.

Карьера его была ярка, хотя и коротка. Чем она закончилась, будет рассказано ниже, но в свое время Хоукер был грозой всего города. Записные храбрецы избегали попадаться ему под руку, страшась его сердитых, наглых, недобро блестящих глаз. Он славился как фехтовальщик и был отличным стрелком – о его искусстве говорит то, что он трижды сумел прострелить своим противникам коленную чашечку, нанося им тем самым одно из наиболее болезненных увечий. Но более всего Хоукер отличился как боксер – среди любителей равных ему не было. Вздумай он заняться боксом профессионально, ему была обеспечена прочная слава. Говорили, что удары его были невероятно мощными, и он любил развлекаться, испытывая новичков в заведении Крибба, где обычно проводил время: он провоцировал их на поединок и наказывал за дерзость. Демонстрация собственного мастерства тешила его самомнение, а жестокость характера побуждала причинять боль другим людям. Именно в заведении Крибба и начинается та история, которую я хочу представить вам как беглую зарисовку далеких дней. Пусть пройдут перед вами, подобно марионеткам на сцене, странные фигуры, и попытайтесь представить себе, что за люди населяли Лондон в те времена, когда жизнь была полнокровной, грубой и мужественной.

Прежде всего определимся на местности. Мы стоим на углу Пентон-cтрит, перед нами широкая дверь, задернутая красной занавеской, а над нею вывеска: «Томас Крибб. Напитки и табак». За дверью открывается выложенный плиткой коридор. Слева – вход в самый обычный бар, за стойкой которого ежевечерне, за исключением особых случаев, можно видеть истинное воплощение Джона Буля – крупного, коренастого мужчину с бычьей шеей и грубо вылепленным лицом. Двое его помощников явно относятся к типу спарринг-партнеров, но исправно разносят посетителям напитки и никогда не отказываются выпить на дармовщинку, совершенно не задумываясь, как это скажется на их атлетическом сложении. У самого Тома по линии талии уже наметилось утолщение, которое доставит много трудов и ему, и его тренеру при подготовке к новым схваткам – если только старина Том не отказался уже от продолжения карьеры после того, как отстоял честь Англии, свернув чугунную челюсть чернокожего Молино.

Если же вы, не заходя в бар, пойдете дальше по коридору, то упретесь в обитую зеленым сукном дверь с надписью печатными буквами «Гостиная» поперек верхней, стеклянной панели. Толкнув ее, вы окажетесь в просторной и уютной комнате. Пол посыпан опилками, повсюду расставлены жесткие кресла и круглые столы для картежников, в углу приютилась стойка, где распоряжается мисс Люси Стэг, барышня, которую можно обвинить во многом, но только не в стеснительности, а по стенам развешаны прекрасно подобранные картины на спортивные темы. В глубине вращающаяся дверь с надписью «Зал для бокса» ведет в большое пустое помещение, посредине которого устроен огороженный канатами ринг; здесь стены украшает только множество пар боксерских перчаток, принадлежавших в основном членам клуба «Коринф» – они приходят, чтобы брать уроки у чемпиона.

В тот вечер было еще рано, и в гостиной не было никого, кроме самого Крибба, наводившего порядок в ожидании важных гостей, да Люси – она неспешно протирала стаканы за своей стойкой. Возле входной двери за столиком, крытым зеленым сукном, сидел сморщенный, похожий на хорька человечек, по имени Билли Джейкс. Он обслуживал клиентов как букмекер, а также поставлял им собак и бойцовых петухов – за эту привилегию он отстегивал Тому кругленькую сумму ежегодно. Пока никаких клиентов не наблюдалось, он перебрался поближе к бару в гостиной.

– Что-то тихо нынче, Люси.

– Думаю, скоро станет пошумнее, Джейкс, – взглянув поверх полируемого стакана, откликнулась барышня. – Еще совсем рано.

– Эх, Люси, до чего же ты сегодня хороша! Похоже, придется мне на тебе жениться.

– Мистер Джейкс, придержите язык!

– Ну скажи мне, Люси, хочешь ли ты заработать деньжонок?

– Да кто же не хочет, мистер Джейкс!

– И сколько же ты получаешь на руки за месяц?

– Целых полсотни фунтов. Немало, а?

– А не хочешь превратить их в целую сотню?

– Конечно, не откажусь.

– Так поставь на Сарацинку, на Ипсомских скачках[66]. Я установлю тебе два к одному, а это лучше, чем я делаю для других. Кобыла – верняк, верь моему слову!

– Да неужто, Джейкс? Тогда я схожу за деньгами. Они наверху, в моем сундучке. Но только если вы и впрямь обещаете…

К счастью, честный Том Крибб был неподалеку и все слышал. Он крепко ухватил человечка за рукав и швырнул в направлении его рабочего столика.

– Ах ты, собака, вздумал обобрать девушку? Ей денежки нелегко даются!

– Ладно, ладно, Том. Я только пошутил! Билл Джейкс немножко пошутил. Я бы ни за что не обидел тебя, Люси!

– Довольно, – бросил Том. – Не обращай на него внимания, Люси. Пусть твои деньжата полежат в сундучке!

Обитая сукном дверь распахнулась, пропуская целую толпу франтов в черных, коричневых, зеленых и даже фиолетовых сюртуках. Джейкс сразу же возвысил свой пронзительный голос, привлекая всеобщее внимание.

– Благородные спортсмены, – вскричал он, – выбирайте лошадок и делайте ваши ставки! Вас ожидают мешки с золотом, вам остается лишь взять их в руки. Что скажете насчет Вудстока на Дерби? Или Сарацинки на Ипсом? Четыре к одному! Четыре к одному! Два к одному!

Коринфяне ненадолго собрались вокруг столика букмекера, – его болтовня забавляла их.

– Все это будет еще не скоро, Джейкс, – заметил лорд Рафтон, рослый, грубовато-добродушный землевладелец из провинции.

– Однако сомнения тают с каждым днем! Настал ваш час, благородные игроки! Настал час посеять семена! Золото, предлагаемое всякому, кто спросит, ждет, когда вы его подберете. Мне нравится выплачивать выигрыши. Мне приятно видеть вокруг счастливые лица. Я люблю, когда вы улыбаетесь. Настал ваш час!

– Положим, до начала состязаний половина лошадей может быть снята со скачек, – возразил сэр Чарльз Тревор, улыбчивый, невозмутимый Чарльз, чьи поместья были выжаты досуха его безумными излишествами.

– Не будет скачек, не будет и выплат. Старая фирма дает каждому игроку возможность получить навар на его деньги. Знатоки это высоко ценят. Сэр Джон Хоукер поставил пять сотен на Вудстока.

– О да, Дьявол Хоукер всегда знает, что делает, – заметил лорд Энерли, эффектный юный коринфянин.

– Лорд Рафтон, вы согласны дать пятьдесят за молодую кобылу на Ипсомском поле, четыре к одному?

– Идет, Джейкс, – сказал землевладелец, протягивая ему банкноту. – Надеюсь, я найду вас после скачек?

– Я буду сидеть вот за этим самым столом, милорд. Это место мое издавна. Дело хорошо налажено, милорд!

– Ну, если это надежные сведения, – сказал молодой коринфянин, – я тоже поставлю пятьдесят!

– Превосходно, о мой благородный спортсмен. Я принимаю три к одному.

– Мне казалось, вы говорили «четыре»?

– Четыре было раньше. Теперь – три. Вам повезло, что вы сделали ставку, пока не упало до двух. Желаете получить выигрыш банкнотами или золотом?

– Конечно, золотом!

– Отлично, сэр. Вы найдете меня здесь с мешком золотых монет ровно в десять утра в день после скачек. Это будет мешок из зеленой байки с ручками, чтобы вам удобнее было нести его. Кстати, у меня есть на примете петушок, который вышел победителем из множества схваток. Джентльмены, кто пожелает?..

Он не договорил: дверь снова распахнулась, и в проеме показались стройная фигура и угрюмое лицо сэра Джона Хоукера. Другие посетители перебрались к бару. Хоукер на минутку задержался у столика букмекера.

– Привет, Джейкс! Выворачиваете денежки из очередного дурака, как обычно?

– Полноте, сэр Джон! Вы же давно меня знаете!

– Мне ли тебя не знать, мерзавец! Ты вытянул из меня добрых две тысячи. Да, я слишком хорошо тебя знаю.

– Вам нужно только немного потерпеть. Вскорости вы все получите обратно, сэр Джон!

– Придержи язык! С меня довольно.

– Что вы, что вы, никаких обид, мой благородный спортсмен. А знаете, у меня в конюшнях содержится пестрый крысолов, самый лучший в Лондоне!

– Тогда странно, что он не покусал тебя. Привет, Том!

(Крибб, как обычно, вышел поприветствовать своих гостей-коринфян.)

– Добрый вечер, сэр Джон. Перчатки сегодня понадобятся?

– Посмотрим. Что вы можете предложить?

– С полдюжины новичков из Бристоля. Это местечко набито честолюбивыми парнями, как погреб – бутылками!

– Возможно, попозже я пощупаю кого-то из них.

– Только, пожалуйста, полегче с ними, сэр Джон. В прошлый раз вы сломали ребра тому парню из Линкольна и разбили ему сердце – он больше не хочет драться…

– Рано или поздно ему бы все равно сломали ребра. На что он годен, если не умеет принять наказание за неловкость как должное?

В комнату ввалились новые лица: один из них был пьян в стельку, другой чуть-чуть потрезвее – типичные образчики той толпы обывателей, которые день и ночь кружат по проторенной дорожке от Хеймаркета до Пентон-стрит и квартала Сент-Джеймс, воображая, что живут полной жизнью. Более пьяный из двух, молодой и неотесанный парень откуда-то из северных графств, был шумлив и агрессивен. Его приятель пытался ввести их приключения в какие-то рамки.

– Послушай, Джордж, – уговаривал он, – мы выпьем здесь по одной, потом пропустим еще по одной в «Уголке» и в «Погребах» и завершим поход жареными ребрышками у мамаши Симпсон…

Упоминание об этом блюде породило поток идей в сознании пьяного молодца. Он подошел, пошатываясь, к хозяину.

– Жареные ребрышки! – выкрикнул он, – слыш-ш-ите? Я хочу жареных ребрышек! Подайте б-б-людо… б-большш-ш-ое блюдо жареных ребрышек сию минуту, ин-н-наче рас-сер-жусь!

Том Крибб, хорошо знакомый с таким сортом клиентов, продолжал беседовать с Хоукером, и ухом не ведя. Они обсуждали возможных соперников старины Тома Шелтона, землекопа, когда Джордж вмешался снова:

– Где, чер-р-т меня побери, мои ребрышки? Эй, хозяин, дружище Том Крибб! Том, неси-сюда-сию-минуту-большущее-блюдо-ррребрышек, а не то я ррразмозжу твою старую башку!

Крибб по-прежнему не замечал его, и воинственность Джорджа возросла.

– Ах, жареных ррребрышек не будет?! – вскричал он, размахивая руками. – Хорошо же! Приготовься защищаться!

– Не цепляйся к нему, Джордж! – встревожено вмешался его более трезвый товарищ. – Он – чемпион!

– Н-неправда. Это я – чемпион. Я ему надаю в челюсть. Вот увидишь!

Тут Крибб впервые проявил признаки интереса. Лениво обернувшись к драчуну, он заметил:

– Здесь плясать не разрешается, сэр.

– Я не пляшу. Я боксирую!

– Хорошо, называйте это как вам угодно, но прекратите.

– Я буду с тобой драться. Я задам старине Тому!

– Как-нибудь в другой раз, сэр. Сейчас я занят.

– Где мои ребрышки? П-а-аследний рраз спрашиваю!

– Какие ребрышки? – удивился Том. – О чем он толкует, господа?

– Ты уж пррости, Том, но я должен задать тебе ха-аррошую трепку. Да-да, Том, извини, но ур-р-ок… тебе нужен ур-р-ок.

Он месил кулаками воздух, забыв приблизиться к противнику, пока наконец не рухнул на колени. Приятель помог ему подняться.

– Что за стих на тебя напал, Джордж?

– Я его п-п-очти побил!

– Вы меня удивляете, мистер Трелони, – Том укоризненно посмотрел на более трезвого господина.

– Ничего не смог поделать, Том… Он все время смешивает портвейн и бренди!

– Уведите его.

– Пойдем, Джордж, тебе нужен свежий воздух!

– Нни-чего-п-подобного! Нет, сэр. Второй раунд. Улыбайтесь. Врремя!

Том Крибб подал знак, и дюжий служитель, вскинув драчливого визитера на плечо, вынес его вон, потряхивая, как мешок, а приятель поплелся следом. Крибб засмеялся:

– Редко вечер обходится без подобной мороки!

– Ей-богу, – хмыкнул Хоукер, – у меня бы они по второму разу не появлялись. Так бы отделал, что родная девка не узнала бы.

– Мне жалко их бить. Бедняжкам так приятно потом рассказывать, что они стукнули чемпиона Англии!

Гостиная стала заполняться. В одном углу образовалось скопление у столика букмекера. Другим центром притяжения служила стойка бара: там франты помоложе, широко улыбаясь, наперебой болтали с Люси, которая вполне способна была постоять за себя. Крибб ушел в зал, готовить ринг, а Хоукер переходил от одной кучки гостей к другой, вызывая у этих бесстрашных мужчин, заядлых коноводов из отдаленных графств, сорвиголов, опытных во всех видах спорта, смутное ощущение неприязни; оно проявлялось в том, как сдержанно они отвечали на его краткие приветствия. Возле одной из групп болтающих он задержался, сардонически посматривая на юношу, который держался несколько поодаль, прислушиваясь к веселой беседе, но не вступая в нее. Он был прекрасно сложен и красив, особенно поражала его голова, увенчанная шапкой рыжеватых кудрей. Скульптор мог бы пригласить его позировать для статуи Адониса, если бы не увечье – одна нога была немного короче другой, и ему приходилось носить особую, неэлегантную обувь с толстой подошвой.

– Добрый вечер, Хоукер, – сказал он.

– Добрый вечер, Байрон. У вас сейчас один из «часов праздности»?

Он намекал на сборник стихотворений, который молодой лорд недавно опубликовал и попал под яростный обстрел критиков.

Намек раздосадовал поэта – он весьма болезненно воспринимал ситуацию.

– Сегодня, по меньшей мере, меня в праздности не обвинят, – ответил он. – Я проплыл три мили вниз по течению от Ламбета, чего, кажется, и вы не делали.

– Недурно, – сказал Хоукер. – Я слышал похвальные отзывы о вас также у Анджело и Джексона[67]. Но для фехтования нужны быстрые ноги. Я бы на вашем месте отдал предпочтение воде.

Он как бы невзначай бросил взгляд вниз, на увечную ногу юноши. Серо-голубые глаза Байрона вспыхнули от негодования.

– Когда мне понадобятся ваши советы относительно моих личных привычек, сэр Джон Хоукер, я сам спрошу вас!

– Да я не хотел вас обидеть, – сказал Хоукер небрежно. – Я человек прямодушный и всегда говорю то, что думаю.

Лорд Рафтон подергал Байрона за рукав и прошептал: «Довольно!»

– Разумеется, – добавил Хоукер, – если я кому-то не угодил, меня всегда можно найти в клубе Уайта или на квартире, на Чарльз-стрит.

Байрон, человек совершенно бесстрашный и готовый, хотя он был пока лишь студентом Кембриджа, противостоять любому противнику, собирался парировать эту реплику, несмотря на дружеское предостережение лорда Рафтона, но тут в гостиную влетел Том Крибб, и сцена переменилась.

– Все готово, милорды и джентльмены! Бойцы на местах. В первой паре Джек Скроггинс и Бен Берн.

Компания задвигалась, направляясь в зал. Пока зрители проходили в дверь, Хоукер неспешно подошел к безрассудному баронету, сэру Чарльзу Тревору, и тронул его за плечо.

– Мне нужно поговорить с вами, Чарльз.

– Будьте вы неладны, Джон, я спешу, чтобы занять место возле ринга!

– Обойдетесь. У меня к вам дело.

Гостиная опустела. Дьявол Хоукер и сэр Чарльз остались одни, не считая Джейкса, который подсчитывал выручку в дальнем углу за своим столиком, и девицы Люси – она ходила туда-сюда за стойкой. Хоукер подвел сэра Чарльза к креслам, стоявшим посреди комнаты.

– Дело мое касается тех трех тысяч, которые вы, Чарльз, задолжали мне. Мне больно упоминать об этом, но делать нечего – я сам в долгах, и справиться с ними не так-то легко.

– Я помню об этом, Джон. Все уладится.

– Имейте в виду, дело срочное!

– Я непременно заплачу. Дайте мне немного времени.

– Сколько?

– У меня в Селинкорте сводят дубовый лес. К началу осени управятся. И тогда я смогу получить аванс, который покроет все долги.

– Я не хочу торопить вас, Чарльз. Но если пожелаете попытать счастья, чтобы избавиться от долга, я готов немедленно вам посодействовать в этом.

– Что вы имеете в виду?

– Либо мы квиты, либо сумма удваивается. Шесть тысяч или ничего. Если не боитесь рискнуть, я предоставлю вам шанс.

– Слово «бояться» не нравится мне, Джон!

– Вы всегда были храбрым игроком, Чарльз. В данном случае решение – за вами. Но если выпадет удачная карта, вы сразу избавитесь от долга. Впрочем, если Селинкортский лес весь идет под топор, вам не будет уже разницы – шесть тысяч или три.

– Что ж, предложение спортивное, Джон. Вы сказали «если выпадет удачная карта». Подразумевается, что карту тянем один раз?

– Почему бы и нет? Победа или потеря. Что скажете?

– Я согласен.

Рядом на столике лежала колода карт. Хоукер протянул руку и взял ее.

– Эти подойдут?

– Вполне!

– Желаете перетасовать? – сэр Джон щелкнул пальцем по колоде.

– Нет, Джон. Берите как есть.

– Итак, единственная попытка?

– Именно так.

– Вы первый?

Сэр Чарльз Тревор был закаленный в боях картежник, но никогда прежде от выбора одной-единственной карты не зависела такая сумма – три тысячи фунтов. Однако, будучи азартным игроком, он выдернул карту, перевернул и рассмеялся: это была дама треф.

– Вы попались, Джон!

– Возможно, – сказал Хоукер и вытащил свою карту. – Туз пик.

– О Боже! – воскликнул Тревор и, пошатываясь, поднялся с места. – Я надеялся выбраться из долгов, а теперь на мне висит шесть тысяч!

– Подождем, пока срубят дубы, – сказал Хоукер. – В сентябре я представлю вам свой счет. А пока, пожалуй, меня удовлетворит расписка…

– Вы сомневаетесь в моем слове, Джон?

– Нет-нет, Чарльз. Но дело есть дело. Мало ли что может случиться? Лучше уж иметь расписку.

– Хорошо. Вы получите ее завтра по почте. Терпеть не могу унывать. Сегодня удача улыбнулась вам. Выпьем за это?

– Вы умеете проигрывать, Чарльз.

Приятели вдвоем направились к стойке.

Если бы кто-то из них при этом оглянулся, они заметили бы нечто странное. В течение всей сцены маленький букмекер был погружен в свои подсчеты, но то и дело остро посматривал на двух игроков. Он почти ничего не мог расслышать со своего места, но их действия говорили сами за себя. Теперь Джейкс, развив удивительную скорость, но украдкой, подобрался к столику, схватил брошенную карту и поспешно вернулся в свой закуток, спрятав добычу за пазухой. Джентльмены, выпив, направились в зал, где уже шли поединки. Сэр Чарльз скрылся за дверью, из-за которой доносились глухие звуки ударов, тяжелое дыхание бойцов и всплески возгласов восхищения или недовольства. Хоукер последовал было за приятелем, но, о чем-то вспомнив, вернулся к карточному столу и стал собирать рассыпанные карты. Внезапно он почувствовал, как его трогают за локоть, и обнаружил Джейкса, чьи проницательные и злые глазки уставились ему прямо в лицо.

– Вы не сочли нужным их пересчитать, мой благородный спортсмен?

– Ты о чем? – густые черные брови Дьявола сошлись на переносице, а взгляд был пронзителен, как удар рапиры.

– Пересчитайте – увидите, что одной не хватает.

– Почему ты ухмыляешься, мерзавец?

– Одной не хватает, мой благородный спортсмен. Притом отличной. Замечательно выигрышная карта – туз пик. Полезная карта, сэр Джон.

– Где же она в таком случае?

– Малыш Билли Джейкс ее припрятал. Она здесь, – он похлопал себя по нагрудному карману. – Маленькая игральная карта с пометкой от большого пальца на уголке рубашки.

– Ах ты, адский мошенник!

Джейкс был не робкого десятка, но все-таки отпрянул, так ужасно исказилось лицо Хоукера.

– Руки прочь, мой благородный спортсмен! Руки прочь, для вашей же пользы! Вы можете меня пришибить, это нетрудно. Но дело на том не кончится. Карта у меня. Я могу позвать сэра Чарльза, и глазом не успеете моргнуть, как в этой комнате станет тесно. И тогда конец вам, красавец вы мой.

– Это ложь, черт побери, ложь!

– Прекрасно. Вам виднее. Так я позову других господ, и вы при них докажете, что я вру? Показать карты лорду Рафтону и прочим?

Темное лицо Хоукера конвульсивно дернулось. У него явно чесались руки переломить хребет мерзкого хорька о колено. С большим усилием он овладел собой.

– Да будет вам, Джейкс. Мы ведь всегда дружили. Чего вы хотите? Говорите потише, чтобы девчонка не услышала.

– А, вот это другое дело! Вы только что отхватили шесть тысяч. Я хочу половину.

– Вы хотите три тысячи фунтов! За что?

– Ну, вы же разумный человек! Вы знаете, за что. У меня есть язык, и я могу придержать его, если оно того будет стоить.

– Предположим, я соглашусь. Что дальше? – спросил Хоукер, поразмыслив немного.

– Тогда ударим по рукам, и все.

– Хватить болтать. Считайте, что мы договорились.

Он отвернулся, уже прокручивая мысленно разные планы, как выиграть время и избавиться от обвинения. Но Джейкса не так легко было обмануть.

– Погодите, мой благородный спортсмен. Задержитесь еше на минуточку. Черкните пару слов, и разойдемся.

– Собака! Моего слова тебе не достаточно?

– Нет, сэр Джон. Отнюдь не достаточно. Кстати, если вы меня ударите, я закричу. Держите руки подальше от меня. Мне нужна ваша подпись.

– Ни единого слова не получите!

– Ладно, как знаете. На том и покончим.

Джейкс шагнул в сторону двери зала.

– Стой! Что я должен написать?

– Я напишу сам, – букмекер подошел к нише, где Люси, привычная ко всевозможным ссорам и спорам, подремывала в окружении строя бутылок.

– Эй, дорогуша, проснись! Мне нужны перо и чернила.

– Да, сэр.

– И еще бумага.

– Вот, у меня есть счет. Подойдет? Ой, только он запачкан вином…

– Неважно, сгодится. Давай!

Джейкс присел к столу и принялся царапать пером, а Хоукер бросал на него смертоносные взгляды. Закончив свой труд, Джейкс подошел к джентльмену и вручил листок. Хоукер начал читать вполголоса:

– В обеспечение вашего молчания… – Он остановился и уставился на вымогателя горящими глазами.

– Я пишу правду, разве нет? Вы же не дарите мне эту сумму ради красивых глаз Вильяма Джейкса, эсквайра?

– Будь ты проклят, Джейкс! Провалиться тебе в преисподнюю!

– Потише, мой благородный спортсмен, потише, не то лопнете. Прокляните меня еще разочек, да подпишите бумагу.

– …выдать сумму в три тысячи фунтов в тот день, когда будут улажены мои дела с сэром Чарльзом Тревором. Дайте перо. Ну вот и все. Теперь верни карту.

Джейкс засунул подписанную бумагу во внутренний карман сюртука.

– Карту! Ты меня слышишь?

– Карту получите, когда я получу деньги, сэр Джон. Так будет справедливее.

– Ты… ты дьявол! Ты…

– Затрудняетесь подобрать нужное слово? Я полагаю, его еще не изобрели.

Джейкс, судя по всему, был в ту минуту на волосок от смерти. Ярость и гнев так распирали лондонское чудовище, что даже страх разоблачения едва удерживал его от расправы. Но тут дверь зала открылась, и вошел Крибб. Он удивился, завидев столь странную пару.

– Мистер Джейкс, вы еще здесь? Ваше время истекло!

– Я знаю, Том, но у меня был важный разговор с сэром Джоном Хоукером. Очень важный, верно, сэр Джон?

– Вы пропустили первый бой, сэр Джон. Пойдите взглянуть, как Джек Рэндол разделает новичка.

Хоукер в последний раз взглянул исподлобья на букмекера и пошел за чемпионом в зал. Джейкс собрал свои бумаги, засунул в портфель и подошел к стойке.

– Двойной бренди, дорогая, – сказал он Люси. – Хороший нынче выдался вечерок, но нервов он мне стоил немалых…

В клубе Ватье

К концу сентября могучие старые дубы Селинкорта, доставшиеся Тревору по наследству, перешли в распоряжение подрядчика, а их бывший владелец, восстановив наконец свой баланс у банкиров, сумел раздать почти все долги. Уже через день сэр Джон Хоукер, с распиской сэра Чарльза на шесть тысяч фунтов в кармане, ехал верхом по большой дороге близ Ньюмаркета. Конь его, крупный вороной жеребец, был столь же могуч и мрачен, как всадник. Хоукер был погружен в размышления о своих пошатнувшихся делах, обдумывая малейшие возможности раздобыть денег. Тут он расслышал стук копыт за спиной. Это был Билли Джейкс собственной персоной, на широко известном низкорослом гнедом.

– Добрый вечер, мой благородный спортсмен, – сказал букмекер. – Я искал вас в конюшнях, а когда увидел издали, решил, что самое время нам пообщаться. Как насчет нашей сделки, сэр Джон?

– Какой сделки? О чем вы толкуете?

– О вашем письменном обязательстве выплатить три тысячи. Я знаю, что деньги вы получили.

– Я не понимаю, что вы имеете в виду. Держитесь подальше от меня, не то познакомитесь с вот этим охотничьим хлыстом!

– А, вот как вы повели игру? Давайте-ка разберемся. Вы отрицаете, что подписали эту бумагу?

– Эта бумага у вас с собой?

– А вам-то что?

Нет, не слишком мудро поступил Билли Джейкс, появившись в одиночку на деревенской проселочной дороге рядом с самым опасным существом в Англии. Впервые алчность перевесила осторожность хорька… Быстрый взгляд темных мрачных глаз направо-налево, и тяжелая рукоять хлыста с хрустом обрушилась на голову букмекера. Вскрикнув, он свалился с гнедого, а в следующий момент Дьявол спрыгнул на землю и, удерживая левой рукой за уздечку своего рвущегося прочь коня, правой принялся торопливо обшаривать карманы лежащего навзничь человека. Через минуту он выругался от досады: несмотря на допущенную оплошность, Джейкс не был настолько глуп, чтобы взять расписку с собой. Хоукер поднялся, взглянул на лежащего без сознания врага и медленно прочертил своей шпорой его лицо. Затем, не мешкая более, вскочил в седло и помчался в Лондон, оставив скрюченное и истекающее кровью тело в пыли на дороге. Он ликовал и смеялся, потому что месть была сладка для него и редко пропускал он возможность отомстить. Что мог поделать Джейкс? Подать на лорда в суд за избиение? Суд сочтет случившееся лишь обычной стычкой, дракой, какие повсеместно случались в те жестокие времена. Если хорек все-таки рискнет раздуть историю с картой и распиской, теперь это уже было дело прошлое, и кто воспримет всерьез россказни пользующегося дурной славой букмекера против одного из самых известных людей Лондона? Это же явная подделка и шантаж! Поглядывая на испачканную кровью шпору, Хоукер испытывал глубокое удовлетворение: он славно потрудился этим утром!

Джейкса нашел какой-то прохожий; этот добрый человек помог раненому подняться на ноги и доставил, все еще оглушенного, в Ньюмаркет. Там пострадавший провалялся три дня в гостинице, не поднимаясь с постели, приходя в себя от полученных ран и унижения. На четвертый он добрался до Лондона и вечером побывал в Олбани, где постучался в дверь с начищенной до блеска медной дощечкой, на которой красовалось имя сэра Чарльза Тревора.

Был первый вторник месяца – день, когда собирался совет клуба Ватье. Шестеро членов совета уже прохаживались туда-сюда по просторной гостиной, где на стенах висели картины в солидных рамах, а отлично отполированная мебель красного дерева красиво контрастировала с огромным темно-красным киддерминстерским ковром[68], устилавшим пол. Стол в форме полумесяца, занимавший дальний конец комнаты, еще пустовал. Герцог Бриджуотер, великолепный румяный старичок, седовласый, но бодрый, тяжело опираясь на трость с янтарным навершием и прихрамывая, вошел и любезно поклонился собравшимся членам совета.

– Как ваша подагра, милорд?

– По временам беспокоит, хотя я все еще способен вдеть ногу в стремя. Но давайте лучше займемся делами.

Герцог занял место, отведенное ему как председателю, посередине полумесяца. Поднеся к глазам свой лорнет, он огляделся и спросил:

– А где лорд Фоли?

– Он на скачках, сэр. Его сегодня не будет.

– Негодник! Он слишком легкомысленно относится к своим обязанностям. Я и сам предпочел бы отправиться на скачки, но долг…

– Мы, пожалуй, все предпочли бы скачки!

– А, это вы, лорд Рафтон? Как поживаете? Полковник Д’Акр! Банбери, Скотт, Пойнц, Ванделер, доброго дня всем вам! Где же сэр Чарльз Тревор?

– Он в комнате отдыха, – пояснил лорд Рафтон. – Ждет, когда вы пригласите его, ваша светлость. Дело в том, что у него имеется личная заинтересованность в представленном к рассмотрению деле, и потому он почел за лучшее не участвовать в обсуждении.

– Деликатно, весьма деликатно! – герцог взял лист с записью пунктов повестки дня и уставился на него через лорнет. – О Господи! Член клуба обвиняется в шулерстве! И кто – сэр Джон Хоукер! Один из лучших наших людей! Очень, очень прискорбно! Кто обвинитель?

– Букмекер по имени Джейкс, ваша светлость.

– Знаю такого. Арендует угол у Тома Крибба. Большего мошенника свет не видывал. Однако рассмотреть заявление придется. Кто принимал жалобу к рассмотрению?

– Меня попросили заняться этим делом, – сказал лорд Рафтон.

– Я не уверен, – задумчиво протянул герцог, – что мы правильно поступаем, прислушиваясь к обвинениям против члена нашего клуба, исходящим от такого субъекта. Почему бы ему не обратиться в суд?

– Я полностью согласен с вами, ваша светлость, – заметил важного вида мужчина, усаживаясь слева от герцога. Это был генерал Скотт, о котором поговаривали, будто он, живя на хлебе и воде, выигрывал ежегодно тысяч десять у своих менее трезвых сотоварищей. – Однако следует учесть, сэр, что жертвой шулерства был назван сэр Чарльз Тревор, член нашего клуба. Притом вопрос был поднят не самим сэром Чарльзом. Между упомянутым Джейксом и сэром Джоном Хоукером недавно произошла бурная ссора, и жалоба – ее последствие.

– Значит, букмекер хочет отомстить, – констатировал герцог. – Дело требует чрезвычайной осторожности. Полагаю, нам следует сперва побеседовать с сэром Чарльзом Тревором. Пригласите сэра Чарльза!

Члены совета заняли места за столом. Рослый лакей в красной бархатной ливрее вошел, выслушал приказание и исчез. Через минуту Тревор, добродушный и улыбающийся, предстал перед советом.

– Добрый день, сэр Чарльз, – приветствовал его герцог. – Перед нами поставлен весьма болезненный вопрос…

– Весьма болезненный, ваша светлость, – согласился сэр Чарльз.

– Насколько я мог понять из повестки дня, третьего мая сего года вы встретились с сэром Джоном в гостиной у Крибба и сыграли с ним в карты, со ставкой в три тысячи фунтов?

– Мы договорились на единственную попытку, ваша светлость.

– И вы проиграли?

– К сожалению.

– А не возникали у вас в ходе игры какие-либо подозрения?

– Ни малейших.

– Значит, у вас нет никаких претензий к сэру Джону?

– Личных – нет. Но у других людей есть что сказать.

– Хорошо, впоследствии мы выслушаем и их. Извольте сесть, сэр Чарльз. Даже если вы не будете сегодня голосовать, никто не возражает против вашего присутствия. Сэр Джон пришел?

– Да, сэр.

– А свидетели?

– И они также, сэр.

– Итак, джентльмены, нам, несомненно, придется провести крайне серьезное расследование, тем более серьезное, что сэр Джон – человек с тяжелым характером. Однако делать исключения из правил нельзя ни для кого, к тому же нас здесь довольно много, и все мы, на мой взгляд, имеем достаточный вес в обществе, чтобы довести дело до справедливого завершения. – Он позвонил в колокольчик, вызывая лакея. – Поставьте стул вот здесь, в центре, и сообщите сэру Джону Хоукеру, что совет приглашает его сюда.

Вскоре жутковатая фигура Дьявола появилась в дверях. Окинув собравшихся хмурым взглядом, он приблизился к герцогу, поклонился ему слегка и уселся напротив полукруга, образованного членами совета.

– Прежде всего, сэр Джон, – начал герцог, – позвольте мне выразить наше общее сожаление по поводу того, что малоприятный долг потребовал от нас призвать вас на это заседание. Не сомневаюсь, что дело сведется к простому недоразумению, но мы сочли, что ради сохранения репутации – как вашей, так и клуба в целом – не следует откладывать разбирательство.

– Ваша светлость, – заговорил Хоукер, наклонившись вперед и подчеркивая свои слова взмахом стиснутого кулака, – я категорически протестую против разбирательства. Я пришел сюда лишь затем, чтобы потом никто не сказал, будто я побоялся пойти навстречу какому бы то ни было обвинению, пусть даже самому несообразному! Я хотел бы указать вам, джентльмены, что ничья репутация не будет в безопасности, если совет этого клуба готов рассматривать мутные клеветнические наветы!

– Лорд Рафтон, – вместо ответа попросил герцог, – будьте добры зачитать обвинение!

Лорд Рафтон взял со стола листок и прочел:

– Утверждается, что в десять часов вечера, в четверг третьего мая, в гостиной Тома Крибба, под вывеской «Британский щит», сэр Джон Хоукер посредством крапленых карт выиграл большую сумму денег у сэра Чарльза Тревора. Оба они являются членами клуба Ватье.

Хоукер вскочил со стула и выкрикнул:

– Это ложь, это чертова ложь!

Герцог предостерегающе поднял руку:

– Никто в этом не сомневается. Но мне кажется, сэр Джон, что это заявление трудно назвать мутным наветом.

– Это чудовищно! Этак и вы, ваша светлость, можете оказаться под подозрением! Понравилось бы вам, сэр, вот так стоять перед вашими товарищами по клубу?

– Простите, сэр Джон, – учтиво возразил герцог, – в настоящий момент речь идет не о предполагаемых обвинениях против меня, но о вполне реальной жалобе на вас. Вы, несомненно, должны заметить разницу. У вас есть предложения, лорд Рафтон?

– Как ни мало меня это радует, сэр Джон, – сказал лорд Рафтон, – но я обязан представить совету свидетелей. Надеюсь, вы учтете, что никаких личных побуждений у меня нет.

– Вы, сэр, просто мелочный зануда! Вам лишь бы сунуть нос в чужие дела!

Герцог протестующе поднял пухлую, украшенную перстнями руку:

– Боюсь, сэр Джон, что мне придется попросить вас выбирать выражения. Лично для меня это несущественно, однако мне известно, что генерал Скотт не любит ругани. А лорд Рафтон, занявшись этим делом, всего лишь исполняет возложенную на него обязанность.

Хоукер передернул широкими плечами:

– Я протестую против всего дела в целом!

– Ваш протест будет должным образом занесен в протокол. Перед тем как вы вошли, мы услышали свидетельство сэра Чарльза Тревора. У него жалоб на вас нет. Пока я не вижу вообще никакого основания для недовольства.

– Ха! Ваша светлость, вы – человек разумный. Возможно ли бросать подозрение на порядочного человека по такому ничтожному поводу?

– У нас есть еще свидетели, ваша светлость, – напомнил лорд Рафтон. – Я вызываю Вильяма Джейкса.

Представительный лакей распахнул двери и ввел Джейкса. Прошло чуть больше месяца со дня нападения, но отметина от шпоры еще багровела на его изжелта-бледной щеке. Берет свой он сдернул с головы, зажав в кулаке, а спину округлил, изображая таким образом почтительный поклон господам, но его хитрые глазки поблескивали из-под рыжеватых ресниц так же проницательно, если не сказать дерзко, как всегда.

– Вы – Вильям Джейкс, букмекер? – спросил герцог.

– Величайший мошенник в Лондоне, – вставил Хоукер.

– Еще большего я вижу в трех ярдах от меня, – буркнул человечек и обратился к герцогу: – Я и есть Вильям Джейкс, ваше сиятельство, или Билли Джейкс, как меня зовут у Тетерсолла. Если вам желательно лошадку выбрать, сударь, или же петушка бойцового приобрести, или там пса-крысолова, все получите по наилучшей цене…

– Помолчите, сэр, – прервал его лорд Рафтон. – Подойдите вот к этому стулу.

– Как изволите, мой благородный спортсмен!

– Не садитесь. Станьте рядом.

– К вашим услугам, джентльмены!

– Вы позволите приступить к допросу, ваша светлость?

Герцог кивнул, и лорд Рафтон спросил:

– Насколько я понимаю, Джейкс, вечером третьего мая сего года вы находились в гостиной Крибба?

– Храни вас Господь, сэр, да я там торчу ежевечерне. Там-то я и встречаюсь с благородными коринфянами.

– Это спортивное заведение, не так ли?

– Извините, милорд, вам об этом лучше знать.

Среди членов совета пробежал смешок, и герцог вмешался:

– Смею заметить, что все мы в тот или иной момент пользовались гостеприимством Тома.

– Верно сказано, ваша светлость. Я отлично помню, как вы однажды танцевали на скрещенных курительных трубках!

– Пусть свидетель не отклоняется от сути дела, – с улыбкой напомнил герцог.

– Хорошо, теперь расскажите нам, что произошло у вас на глазах между сэром Джоном Хоукером и сэром Чарльзом Тревором.

– Уж что было, то и видел, на этот счет можете поверить малышу Билли Джейксу. Они договорились сыграть в карты – пан или пропал. Сэр Джон протянул руку и взял карты с соседнего столика. А перед тем я видел, как он просмотрел колоду и ногтем большого пальца пометил одну или две карты.

– Лжешь! – крикнул сэр Джон.

– Пометить их таким образом нетрудно, никто не заметит. Я сам… знавал человека, который так делал. Для этого надобно отрастить длинный и острый ноготь на большом пальце правой руки. Взгляните-ка, кстати, на руки сэра Джона!

Хоукер вскочил с места:

– Ваша светлость, ради чего я должен терпеть эти оскорбления?

– Сядьте, сэр Джон. Ваше негодование вполне естественно. Я полагаю, что ваш большой палец не…

– Разумеется, нет!

– Пусть покажет! – потребовал Джейкс.

– И все же, быть может, вы не откажетесь показать нам свой ноготь?

– Я этого не сделаю!

– Конечно, вы вполне вправе отказать нам в этой просьбе, вполне! – спокойно сказал герцог. – Не сомневаюсь, что вы сами способны определить, повредит этот отказ вам в данном случае или нет. Джейкс, прошу вас, продолжайте.

– Ну вот, они сели играть, и сэр Джон выиграл. Потом он отошел в сторону, а я взял выигрышную карту и увидел, что она помечена. Когда мы остались с сэром Джоном наедине, я сказал ему об этом.

– Что он ответил?

– Э-э-э, милорд, мне бы не хотелось повторять в этом избранном обществе то, что он сказал. В общем, он был очень недоволен. Но немного погодя он увидел, что деваться ему некуда и согласился отдать мне половину выигрыша.

– В таком случае, – заметил герцог, – вы сами стали соучастником мошенничества.

– Это дело другое! – Джейкс скорчил забавную гримасу. – Здесь же никого не судят, верно? Я так понимаю, мы находимся в частном доме, и джентльмены запросто беседуют между собою. Как хотите, так и думайте, но я именно это и сделал.

Герцог пожал плечами.

– И в самом деле, лорд Рафтон, я не вижу, как можно придавать значение речам подобного свидетеля. Он сам признается, что является законченным мерзавцем!

– Ваша светлость, вы меня удивляете! – обиделся Джейкс.

– Я не позволил бы себе обвинить кого бы то ни было, а уж тем более члена уважаемого клуба, на основе утверждений этого субъекта.

– Полностью согласен с вами, ваша светлость, – сказал Рафтон. – Однако у нас имеются некоторые документы…

– Да, мои благородные спортсмены, – воскликнул Джейкс в совершенном восторге, – мы только начинаем! У Билли еще есть кое-что в рукаве для финала. Как вам это? – он вытащил из кармана колоду карт и отделил одну. – Вот та самая колода. Посмотрите на туза. Отметина видна и сейчас!

Герцог рассмотрел карту и признал:

– Здесь действительно имеется черточка, которую могли провести заостренным ногтем.

Сэр Джон снова вскочил, лицо его потемнело от гнева.

– Послушайте, джентльмены, не пора ли установить предел этой нелепице? Да, мы видим карты, ну и что? Неужели не очевидно, что этот тип, после того как мы с сэром Чарльзом вышли, собрал их и поставил метку, чтобы меня шантажировать? Право, я даже удивляюсь… удивляюсь, почему он не состряпал какую-нибудь бумажку, чтобы подтвердить, будто я признал его чудовищное обвинение!

Джейкс воздел руки к небу в немом восхищении.

– Право слово, неслыханная выдержка! Я всегда говорил – вот это выдержка! Учитесь у Дьявола Хоукера рвать крапиву голыми руками! Довольно удивляться – вот документ, о котором он толкует, – букмекер достал листок бумаги и передал лорду Рафтону.

– Не изволите ли прочесть сей документ? – спросил герцог.

– «В обеспечение вашего молчания, – медленно прочел лорд Рафтон, – я обещаю Вильяму Джейксу три тысячи фунтов, когда будут улажены мои дела с сэром Чарльзом Тревором». Подписано – «Джон Хоукер».

– Натуральная подделка! Я это предвидел! – воскликнул сэр Джон.

– Кто из присутствующих знаком с подписью сэра Джона?

– Я! – сказал сэр Чарльз Банбери.

– Посмотрите, это она?

Банбери поднес листок поближе к глазам и через минуту ответил:

– Да, на мой взгляд, это его подпись.

– Ого! Этот парень – прирожденный обманщик! – вспылил Хоукер.

Герцог перевернул листок и рассмотрел надпись на обороте.

– «Томасу Криббу, лицензированному поставщику пива, вина, спиртных напитков и табака», – прочел он вслух. – Эта бумага, несомненно, находилась в помещении, о котором идет речь.

– Он мог добыть ее там без труда!

– Совершенно верно. Это доказательство не убедительно. В то же время я вынужден заметить, сэр Джон, что ваша поразительная прозорливость в отношении этой бумаги произвела на меня весьма невыгодное для вас впечатление.

– Я просто понимал, на что способен этот мерзавец!

– Значит ли это, что вы с ним близко знакомы?

– Разумеется, нет.

– У вас не было общих дел?

– Мне как-то случилось отделать его хлыстом за наглость. Потому теперь он пытается очернить меня.

– Соответственно, ваше знакомство было поверхностным?

– Знакомства, по сути, не было.

– И вы не переписывались?

– Конечно нет!

– Странно, как же тогда ему удалось скопировать вашу подпись, если он не получал от вас писем?

– Я не знаю. Об этом следует спросить его самого.

– Так между вами недавно случилась ссора?

– Да, сэр. Он был назойлив, и я побил его.

– Но не было ли у вас оснований предполагать, что подобная ссора может случиться?

– Ровным счетом никаких, сэр.

– Если так, не кажется ли вам странным, что человек хранил эти карты четыре месяца и даже заготовил загодя фальшивку, чтобы подкрепить обвинение, не имея ни малейшего представления о том, что ему предстоит вас обвинить?

– Я за его действия не отвечаю, – хмуро буркнул Хоукер.

– Это бесспорно. Однако я вынужден повторить, сэр Джон, что, по моему разумению, человек с сильным характером, будучи осведомлен, что такой документ существует, повел бы себя в сложившихся обстоятельствах именно так, как вы сейчас.

– Я не ответствен за выходки этого субъекта, равно как и не могу повлиять на соображения вашей светлости, однако смею утверждать, что в той мере, в какой и то, и другое угрожает моей чести, они нелепы и недостойны вас. Я обращаюсь к вам всем, господа! Вы уже давно знаете или можете легко узнать, что за человек этот Джейкс. Неужели вы способны колебаться, выбирая между словом подобной личности и того, кто столько лет был членом этого клуба?

– Должен сказать, ваша светлость, – подал голос сэр Чарльз Банбери, – что полностью согласен со всеми вашими замечаниями, и все же, по-моему, все представленные нам доказательства настолько ненадежны, что принять какое-либо решение на их основании невозможно!

– И я так думаю – и я… – разом проговорили несколько членов совета, и, судя по выражению лиц, остальные тоже были с ними согласны.

– Благодарю вас, джентльмены, – сказал Хоукер, поднимаясь. – С вашего позволения, я покину это собрание.

– Прошу прощения, сэр, но у нас есть еще два свидетеля, – остановил его лорд Рафтон. – Вы, Джейкс, можете удалиться. Оставьте ваши доказательства здесь.

– Благодарю вас, милорд. Всего хорошего вам, мои благородные спортсмены! Ежели кому из вас понадобится петушок или терьер…

– Хватит! Покиньте помещение!

Беспрестанно кланяясь и бросая косые взгляды, Вильям Джейкс исчез со сцены.

– Мне необходимо задать пару вопросов Тому Криббу, – сказал лорд Рафтон. – Вызовите Тома Крибба!

Через минуту чемпион, тяжело ступая, вошел в комнату. Он был одет точь-в-точь как Джон Буль на картинках: синий сюртук с начищенными медными пуговицами, желтовато-серые штаны и высокие ботинки, – да и его коренастая фигура, и широкое, по-бычьи безмятежное лицо соответствовали классическому национальному типу. На голове его красовалась приплюснутая шляпа с загнутыми кверху полями; входя, он поспешно снял ее и засунул под локоть. Достойный Том волновался сейчас сильнее, чем когда-либо на ринге, и беспомощно озирался, напоминая быка, попавшего в незнакомый загон.

– Мое почтение, джентльмены, мое почтение! – твердил он, касаясь пальцем вихра на лбу.

– Добрый день, Том, – любезно сказал герцог. – Садитесь вот сюда. Как поживаете?

– Тут чертовски жарко, ваша светлость. То есть я хотел сказать – очень тепло…

– Я хочу спросить у вас, Том, – начал лорд Рафтон, – помните ли вы вечер третьего мая в вашей гостиной?

– Я слыхал какие-то пересуды об этом и пытался вспомнить, – ответил Том. – Да, я хорошо помню, в тот вечер один новичок уложил на лопатки старину Бена Берна. Боже, и позабавился же я! Старине Бену досталось уже в первых раундах, и не успел он отдышаться…

– Это сейчас несущественно, Том. Можно будет поговорить на эту тему позже. А пока взгляните на эти карты. Узнаете?

– Ну, такие лежат у меня в гостиной. Я покупаю их дюжинами, по шиллингу за колоду, у Неда Саммерса, на Оксфорд-стрит, там же, где…

– Опуcтим детали. Теперь скажите, помните ли вы сэра Джона и сэра Чарльза Тревора в тот вечер?

– Помню, а как же. Я еще сказал тогда сэру Джону, чтобы помягче обходился с моими новичками, а то был один парнишка, Билл Саммерс его звали, из Норвича, и когда сэр Джон…

– Хватит, хватит, Том. Мы хотим также знать, общались ли сэр Джон и букмекер Джейкс в тот вечер. Вы что-нибудь заметили?

– Джейкс в гостиную заходил, потому как сказал нашей барышне за стойкой: «Сколько у тебя денег, дорогуша?» И тогда я сказал: «Ах ты, грязный пес!», вот, говорю я этак, и…

– Довольно, Том. Вы видели этого Джейкса и сэра Джона вместе?

– Да, сэр, когда я вернулся в гостиную после боя Бена Берна со Скроггинсом, они стояли там вдвоем, и Джейкс, он сказал, что им нужно обсудить какое-то дело.

– В каком они были настроении?

– Знаете, как вы сейчас спросили, так и вспомнилось: сэр Джон, кажись, сердился. Но, ей-богу, милорд, я по вечерам бываю так занят, что вы мне хоть ядро пушечное на голову уроните, а я и не замечу!

– Еще что-нибудь не припомните?

– Вот ежели б я знал, чего вспоминать… Мне хочется к себе в бар вернуться…

– Отлично, Том. Вы можете идти.

– Я только хочу еще напомнить вам, джентльмены, что во вторник на той неделе мой бенефис в зале Файвс-Корт, на Сент-Мартинз-лейн, приходите!

Том отбыл, усиленно кивая своей бычьей головой направо и налево.

– Не слишком много мы узнали, – подытожил герцог. – На этом покончим?

– Еще одна особа, ваша светлость. Вызовите девушку Люси. Она служит во внутреннем баре.

– Да-да, я помню, – живо воскликнул герцог, – то есть помню, что свидетельница ждет. А ей что-то может быть известно?

– Насколько я понимаю, она находилась в помещении.

При этих словах лорда Рафтона Люси появилась в дверях. Она нервничала, но ее поддерживала мысль о том, что на ней ее лучший праздничный наряд.

– Не переживайте, милочка. Присядьте вот на этот стул, – мягко сказал лорд Рафтон. – Одного реверанса достаточно. Садитесь же!

Девушка робко присела на самый краешек стула, но как только она встретилась взглядом с величественным председателем, лицо ее прояснилось.

– Батюшки! – воскликнула она радостно. – Да это же наш маленький герцог!

– Тише, милочка, тише! – его светлость предостерегающе помахал рукой.

– Нет, ну надо же! – Люси захихикала и спрятала вспыхнувшее лицо в носовом платке.

– Ну-ну, сдержитесь! – сказал герцог. – Тут дело серьезное. Что вас так развеселило?

– Уж простите, сэр, не удержалась. Мне припомнился тот вечер, когда вы у нас в гостиной поспорили, что сможете пройти по меловой черте с бутылкой шампанского на голове!

Все рассмеялись, герцог тоже.

– Боюсь, джентльмены, что пару бутылок я успел принять внутрь, прежде чем отважился на это испытание. Однако, дитя мое, вас пригласили сюда не затем, чтобы предаваться приятным воспоминаниям. Вам, несомненно, приходилось видеть кое-кого из нас в весьма вольном настроении, но мы эти подробности опустим. Скажите, вы находились в баре третьего мая?

– Да я всегда там!

– Настройтесь и припомните тот вечер, когда сэр Чарльз Тревор и сэр Джон Хоукер решили раскинуть карты за деньги.

– Я хорошо это помню, сэр.

– Говорят, что сэр Джон и некто Джейкс остались в гостиной после того, как остальные ушли в зал?

– Да, я видела их.

– Это ложь! Это заговор! – вскричал Хоукер.

– Сэр Джон, я настоятельно прошу вас сдержаться! – одернул его герцог и продолжил допрос: – Опишите нам, что вы видели.

– Н-ну, значит, так, сэр, – девушка старательно припоминала подробности, – начали они говорить про какую-то колоду карт. Тут сэр Джон как замахнется, и я уж совсем было собралась позвать Дика-валлийца – он у нас вышибала, да вы знаете, сэр, в «Британском щите» то есть, – только он его так и не ударил, и они немножко поговорили, серьезно так, а потом мистер Джейкс попросил дать ему бумаги и что-то написал, и больше я ничего не знаю, только, скажу вам, сэр Джон сильно приуныл тогда…

– А вот эту бумагу вы когда-либо видели? – герцог показал девушке расписку.

– Да как же, сэр, похоже на те счета, что присылают мистеру Криббу!

– Совершенно верно. Вы такой лист давали упомянутым джентльменам тем вечером?

– Да, сэр.

– Попробуете узнать, тот ли это листок? Сможете?

– Да пожалуй, сэр, что и смогу, – подумав, ответила девушка.

Лицо Хоукера исказила судорога. Он вскочил и прорычал:

– С меня довольно этой чепухи! Я ухожу!

– О нет, сэр Джон. Посидите еще. Защита вашей чести требует вашего присутствия. Итак, дитя мое, как вы могли бы определить, это ли тот самый листок?

– Тут такое дело, сэр, понимаете, на нем отметина была, сэр. Наливала я бургундского сэру Чарльзу, сэр, и немножко пролила на стойку. Так вот и подмочила бумагу-то с одного краю. И мне было неловко давать господам такой запачканный листок…

Герцог нахмурился.

– Джентльмены, дело принимает чрезвычайно серьезный оборот. Вы все можете убедиться, что на этом листке имеется красное пятно с одной стороны. Что скажете на это, сэр Джон?

– Заговор, ваша светлость! Чудовищный, дьявольский заговор против чести джентльмена!

– Вы можете идти, Люси, – сказал лорд Рафтон. Юная особа, хихикая и приседая в реверансах, скрылась за дверью.

– Мы выслушали свидетельские показания, джентльмены, – веско произнес герцог. – Характер этой девушки кое-кому из вас известен. Вполне достойная особа.

– Шлюха из сточной канавы!

– Я так не думаю, сэр Джон, а вы не улучшите свое положение подобными высказываниями. Каждый из вас имел возможность составить собственное мнение, насколько искренним и достоверным был рассказ девушки. Должен заметить, что если бы Люси преследовала цель опорочить сэра Джона, то ей, очевидно, следовало бы сказать, что она подслушала разговор, о котором упомянул свидетель Джейкс. Она этого не сделала. Притом ее показания согласуются с…

– Ваша светлость, – прошипел Хоукер, – я не в силах больше это терпеть!

– Потерпите еще немного, мы вас надолго не задержим, сэр Джон Хоукер, – холодно сказал председатель, – но на этот краткий момент мы настаиваем на вашем присутствии.

– Настаиваете, сэр?

– Да, именно так, сэр, настаиваем.

– Как это понимать?

– Сядьте, сэр. Нам следует довести дело до конца.

– Хорошо же!

Хоукер опустился на стул. Герцог обвел взглядом присутствующих и сказал:

– Джентльмены, перед каждым из вас лежит лист бумаги. По обычаю нашего клуба прошу вас записать свои мнения и вручить записки мне. Мистер Пойнц? Благодарю вас. Ванделер! Банбери! Рафтон! Генерал Скотт! Полковник Тафтон! Благодарю всех.

– Все ясно, – произнес герцог, исследовав поданные записки. Его розовое добродушное лицо закаменело. – Вы единодушны! Теперь я могу сказать, что вполне разделяю ваше мнение.

– Как это понимать сэр? – снова взвился Хоукер.

– Принесите клубную книгу, – велел герцог, словно не расслышав его.

Лорд Рафтон пересек комнату, взял с бокового столика солидных размеров фолиант в коричневом переплете, положил его перед председателем и раскрыл.

– Ну-ка, посмотрим, – старый лорд перелистал страницы, помеченные буквами алфавита. – Герцог Гамильтон… Д. Е… Ф. А, вот и оно! Хьюстон, Харкур, Хьюм… а вот и Хоукер. Сэр Джон Хоукер, ваше имя навсегда вычеркивается из книги клуба Ватье.

С этими словами он прочертил страницу пером крест-накрест. Хоукер, как ужаленный, вскочил с места.

– Господи Боже, сэр, что вы делаете?! Неужели вы не понимаете, сэр, что уничтожаете меня? Общество меня отвергнет! Где я смогу показаться, если меня изгонят из клуба? Я не смогу появляться на улицах Лондона. Отмените решение, сэр! Пересмотрите!

– Сэр Джон Хоукер, мы можем лишь напомнить вам правило, записанное в Уставе клуба под номером девятнадцать. Оно гласит: «Если какой-либо член клуба совершит некий проступок или поведение его станет недостойно порядочного человека, и если таковая вина его будет твердо установлена и мнение совета будет единодушно, тогда вышеуказанный член клуба должен быть изгнан без права обжалования».

– Джентльмены, – взвыл Хоукер, – умоляю, не торопитесь! Вы основываетесь на показаниях мошенника-букмекера и распутной служанки. Неужели этого достаточно, чтобы погубить жизнь джентльмена? Ради Бога, сэр, поймите, если история станет известна, мне конец!

– Мы рассмотрели дело со всей возможной тщательностью. Все расставлено по местам. Теперь мы можем лишь напомнить вам о правиле номер девятнадцать.

– Ваша светлость, вы, видимо, не понимаете, каковы будут последствия. Как я смогу жить дальше? Где смогу бывать? Я никогда в жизни не просил никого о пощаде. Но прошу сейчас. Умоляю, джентльмены! Пересмотрите решение!

– Правило номер девятнадцать.

– Для меня это – разорение, сэр, опала и разорение!

– Правило номер девятнадцать!

– Позвольте мне записаться заново. Не изгоняйте меня!

– Правило номер девятнадцать.

Все попытки были безнадежны, и Хоукер понял это. Размашистым шагом подошел он к столу.

– Будь прокляты ваши правила! И вы все будьте прокляты тоже, болваны, болтливые слюнтяи! Проклинаю вас – Ванделер, и Пойнц, и вас, Скотт, игрок, сам себя посадивший на хлеб и воду! Бог свидетель, вы еще оплачете тот день, когда так опозорили меня. Вы ответите за это – каждый из вас ответит! Я поставлю всем вам кровавые отметины. Можете не сомневаться! Вы будете первым, Рафтон. Одного за другим, я искореню вас, клянусь! У меня для каждого найдется пуля, я их сразу отсчитаю!

– Сэр Джон Хоукер, – ровным голосом сказал герцог, – в этом помещении разрешается находиться только членам клуба. Позвольте предложить вам удалиться!

– А если я не удалюсь – что тогда?

Герцог повернулся к генералу Скотту.

– Извольте позвать сюда швейцаров!

– Ах, вот вы как? Я уйду! – выкрикнул Хоукер. – Я не допущу, чтобы меня вышвырнули на потеху всей Джермин-стрит. Но вы еще услышите обо мне, джентльмены. Вы запомните меня надолго. Мерзавцы! Мерзавцы вы все!

И вот так, бушуя, топая ногами и молотя кулаками воздух над головой, Дьявол Хоукер вышел из клуба и исчез из лондонского общества.

Ибо ему действительно настал конец. Напрасно посылал он яростные вызовы членам клубного совета. Он очутился за оградой, и никто не снизошел до встречи с ним. Напрасно он избил сэра Чарльза Банбери у входа в гостиницу Лиммера. Вместо ответа по его следу пустили нанятых молодцов, те вернули ему побои с лихвой. Даже букмекеры более не хотели иметь с ним дела, и ему запретили появляться в клубе Терф. Он опускался все ниже и ниже, не находя иного способа поддержать свой дух, кроме безудержного пьянства, и наконец сделался обрюзглой развалиной, тенью того человека, каким был когда-то. И наконец однажды утром, в своей квартире на Чарльз-стрит он испытал на себе тот дуэльный пистолет, который в прошлом так часто бывал орудием его мести. Лицо его, темное и жуткое даже в посмертном покое, резко выделялось на фоне залитой кровью подушки, когда его нашли тем утром.

Давайте же положим этот эстамп обратно, в стопку. Чтобы украсить стену вашего дома, гораздо правильнее будет приобрести портрет честного Тома Крибба или даже женоподобного Бруммеля. Но Дьявол Хоукер ни в жизни своей, ни после смерти никому не принес удачи. Оставьте его лежать там, где вы нашли его, в старой пыльной лавочке на Друри-лейн.

Примечания переводчика

Этот рассказ Конан Дойла насыщен историческими реалиями, которые в большинстве своем понятны любому англичанину, особенно жителю Лондона, поскольку, несмотря на огромные перемены, прошедшие за двести с лишним лет от описываемого момента и за восемьдесят – с момента написания рассказа, основные координаты пространства, в котором действуют персонажи, ничуть не изменились. И сами действующие лица, практически все, – лица исторические; хотя их имена и слава до какой-то степени стерлись из памяти нынешнего поколения англичан, они все-таки узнаваемы.

Однако нашему читателю не удастся оценить это произведение по достоинству без обширных пояснений, к которым мы и приступаем ниже с тем большим удовольствием, что многие подробности чрезвычайно колоритны сами по себе.

Итак, место действия – кварталы, улицы и здания Лондона в том порядке, как они появляются в тексте:

Друри-лейн (Drury Lane) – улица на восточной границе района Ковент-Гарден в Лондоне. Возникла во времена королевы Елизаветы как дорога, ведущая к особняку некоего рыцаря по имени Друри. В описываемое время Друри-лейн была одной из худших трущоб столицы, где процветала проституция и располагалось множество таких же питейных заведений, как бар Тома Крибба. Но на той же улице или рядом находились и знаменитые лондонские театры, что привлекало светскую публику, а значит, и клиентуру в эти заведения. Тем не менее всякие претензии самого Тома и его служащих на респектабельность могли восприниматься английским читателем только с немалой иронией.

Хеймаркет (Haymarket) – улица в Вестминстере, который когда-то был отдельным городком неподалеку от Лондона, а теперь входит в его центральную часть. Улица тянется от площади Пиккадилли на севере до Пэлл-Мэлл на юге. Тоже существует со времен королевы Елизаветы. На протяжении столетий здесь располагался сенной рынок (откуда название улицы). Торговлю сеном и прочими кормами переместили в другое место только в 1830 г. Лишь после этого Хеймаркет превратилась в средоточие развлечений для фешенебельного общества, сделавшись улицей дорогих отелей, кафе и рестораций, где начинался буйный разгул после окончания спектаклей в близлежащих театрах. Но для описываемого периода это – анахронизм.

Квартал Сент-Джеймс (St. James) – район центрального Лондона. С севера его ограничивает Пиккадилли, с запада и юга – парки, с востока – улица Хеймаркет. Неподалеку находится и Джермин-стрит, упоминаемая в одной из реплик Хоукера. Когда-то эта территория, как и нынешние парки, была охотничьими угодьями королей. В XVII веке ее отдали под застройку и с тех пор она стала одним из наиболее аристократических районов Лондона. Пентон-стрит расположена довольно далеко от этих мест и ничем особенным не отличается.

Файвс-Корт (Fives Court) – зал для различных игр с мячом (типа тенниса), который арендовали и для проведения боксерских поединков, поскольку зал вмещал много зрителей. Во время поединков в Файвс Корт боксеры надевали перчатки наподобие современных, в отличие от других мест, где бои проводились на голых кулаках.

Гостиница Лиммера (Limmer’s Hotel) располагается на Джордж-стрит и в свое время служила местом вечерних встреч любителей спорта в тогдашнем понимании; по сути, это был ночной филиал фирмы Тетерсолла, о которой мы упомянем ниже, поскольку разговоры там велись исключительно о скачках, люди с не слишком чистыми руками заключали всевозможные сделки и делали ставки. Гостиница считалась самым грязным заведением в Лондоне, однако в ее мрачной и неуютной кофейне можно было встретить известных и богатых особ из провинции, которые приезжали в столицу на сезон спортивных состязаний. Порой там невозможно было найти место ни за какие деньги, но зато подавали простой английский обед, отличное вино и пунш с джином.

Фирма Тетерсолла (Tattersall’s) – крупнейшая в Соединенном Королевстве организация по аукционной продаже лошадей. Фирма была основана в 1766 г. Ричардом Тетерсоллом, который начал свою карьеру грумом у герцога Кингстона. Здание для проведения продаж располагалось вблизи Гайд-Парка (тогда – на окраине Лондона). В нем для членов Жокей-клуба были отведены две комнаты, которые стали местом встреч многих любителей скачек. Упоминая, что вхож «к Тетерсоллу», Джейкс хочет подчеркнуть свою солидность как дельца.

Фирма существует по сей день, имеет филиалы в других странах, управляется потомками основателя и продает до 10 000 лошадей в год. Цену на лошадей до сих пор назначают в гинеях, хотя больше нигде эта денежная единица не употребляется.

Олбани (Albany) – комплекс жилых домов, расположенный на улице Пиккадилли. Был построен в 1770—1774 гг. архитектором Чемберсом в качестве особняка для виконта Мельбурна (см. о нем ниже). В комплекс входили трехэтажное жилое здание, служебные флигеля и парадный двор. В 1791 г. здесь поселился Фредерик Олбани, герцог Йоркский. В 1802 г. он эту резиденцию продал, и здание было превращено путем внутренней перестройки и добавления двух новых корпусов в многоквартирный дом на 69 жильцов с условием, что в нем будут селиться только холостяки. С тех пор дом стал самым знаменитым и престижным жильем для холостых мужчин из высшего общества. Здесь проживали и лорд Байрон, и будущий премьер-министр Англии Гладстон. Соответственно, адрес, по которому проживает сэр Чарльз Тревор, является индикатором его положения (весьма высокого) на общественной лестнице. В настоящее время дом по-прежнему престижен, но здесь позволяется жить и семейным парам.

Теперь поговорим о клубах. О, английские клубы! Неподражаемые клубы, объединявшие людей (исключительно мужчин) по самым разным, порой весьма диковинным интересам, место, куда благородные джентльмены сбегали от жен, детей, долгов и всех прочих проблем, чтобы там священнодействовать – есть, пить, беседовать о политике, погоде и скачках, проигрываться в карты, читать газеты в строжайшем соответствии с уставом, чувствуя себя исключительно значительными личностями – и между прочим заводя чрезвычайно полезные для карьеры и бизнеса знакомства. Не удивительно, что в рассказе, где действуют такие джентльмены, упоминаются целых четыре клуба:

1) Клуб «Коринфяне» (The Corinthians) – первоначально объединение светских людей, увлекавшихся различными видами спорта. Когда и кем он был основан, существует ли в такой форме до сих пор – узнать не удалось, однако клуб был явно весьма престижным, судя по тому, сколько спортивных объединений (яхт-клубы, футбол и др.) в самой Англии и разных странах мира до сих пор носят то же название.

2) Клуб Уайта (The White’s) был открыт на Честерфилд-стрит в 1693 г. итальянским эмигрантом Франческо Бьянко (Френсис Уайт в переводе на английский). Поначалу клуб специализировался на подаче горячего шоколада, в те годы редкого и дорогого напитка. Там же продавали лучшие билеты на спектакли лондонских театров. В 1778 г. клуб переехал на улицу Сент-Джеймс, с 1783 г. стал неофициальной штаб-квартирой партии тори. В новом здании было большое окно-эркер, и за столиком у него имел право сидеть самый почетный член клуба. До 1816 г. это место принадлежало Бруммелю, затем – его другу лорду Олвенли, о которых пойдет речь дальше. Именно там однажды Олвенли заключил знаменитое пари на 3000 фунтов, какая из двух дождевых капель, ползущих по стеклу этого окна, первой коснется рамы. Но это было еще не самое эксцентричное пари из тех, которые случались в клубе.

Клуб существует до сих пор в том же помещении, одним из завсегдатаев его является нынешний принц Уэльский.

3) Клуб Ватье (Vatier) был создан в 1807 г. на улице Пиккадилли. Инициатором его создания стал тогдашний принц Уэльский, организатором и управляющим – его шеф-повар Жан-Батист Ватье, откуда пошло название. В клубе подавали изысканные обеды, чем он выгодно отличался от других, где кормили неважно; но основным его назначением была карточная игра. Патроном и председателем клуба был тот самый герцог Йоркский, бывший владелец особняка Олбани (видимо, именно он выведен в рассказе под именем герцога Бриджуотера). Здесь началось падение Бруммеля, считавшего обязательным играть, когда играют все его знатные друзья и покровители, хотя он не мог тягаться с ними по уровню обеспеченности и не имел наследственных лесов, которые можно продать на корню. Историки заметили, что ни один из членов клуба не дожил до старости. После того как в клубе пошли прахом многие состояния, были отмечены случаи передергивания и т.п., ставший регентом принц Уэльский велел закрыть клуб. Это произошло в 1819 году.

Таким образом, в действительности все господа, столь сурово изгнавшие Хоукера, были не менее азартными игроками, чем он сам, и автор то ли слишком доверчиво приукрасил образы прошлого, то ли хотел иронически подчеркнуть контраст общепринятого представления о безупречности клубных джентльменов (в чем искренне убеждены они сами) с тем, что бывало на самом деле. Кроме того, можно отметить, что фраза Хоукера «я столько лет был членом этого клуба» противоречит реальным датам: или дело происходит не в 1808 году, или возникает противоречие с фактами биографий Томаса Крибба и Джорджа Гордона Байрона (см. ниже).

4) Клуб Терф, где запретили появляться проштрафившемуся Хоукеру. Первоначально членов его объединяло увлечение бегами – недаром название клуба происходит от наименования беговой дорожки для лошадей (the Turf). Тут мы находим две нестыковки: во-первых, с самого момента возникновения это был чрезвычайно элитный клуб «для герцогов», и нетитулованного Хоукера туда явно не приняли бы (могли бы допустить разве что в качестве гостя). Во-вторых, автор допускает серьезный анахронизм, поскольку клуб был основан лишь в 1868 году, и маловероятно, чтобы Хоукер, которому в рассказе не менее 35—40 лет, прожил еще шестьдесят при описанном образе жизни. Случайная ли это ошибка или намеренная (Конан Дойл порой осознанно прибегал к подобным мистификациям), судить невозможно.

А теперь пора рассказать о тех удивительных личностях, которые ходили по этим улицам, обедали в этих ресторациях, убивали время в этих клубах. История Англии вообще изобилует эксцентричными фигурами, но описываемые годы в этом отношении были особенно щедры. Регентство (Regency) – вот как называется этот сравнительно недолгий, но очень важный период в истории Англии. Формально он длился с 1811 г. (когда король Георг III был признан недееспособным и его сына-наследника назначили регентом при нем) по 1820 г., когда Георг III умер и его сын сам стал королем – Георгом IV. В более широком смысле Регентство охватывает 1795—1837 гг. (последние годы правления Георга III, царствование Георга IV и Вильгельма IV), до воцарения королевы Виктории – по сути, жизнь одного поколения англичан. Это время отличалось своеобразием и в политике, и в архитектуре, в литературе и искусстве, в общественных отношениях и модах. Период, отмеченный как большими достижениями в науке и технике, так и жесткой социальной напряженностью, войнами на морях, угрозой французского вторжения и неуверенностью в завтрашнем дне, что неизбежно приводило к разгулу низких страстей и преступности.

Чьи же портреты предлагает нам рассмотреть автор в начале рассказа? Хотя каждый из них достоин отдельной книги, мы можем уделить и лордам, и спортсменам лишь по несколько строк.

Лорд Мельбурн (Melbourne) – Уильям Лэм, 2-й виконт Мельбурн (1779—1848) – видный государственный деятель, занимавший высокие посты в правительстве (в том числе премьер-министра, хотя и недолго). Принадлежал к партии вигов. Начал свою карьеру еще при Вильгельме IV, отце королевы Виктории, отличался рассудительностью и умеренностью.

Роберт Пил (Peel), 2-й баронет (1788—1850) – государственный деятель консервативного направления. Дважды был премьер-министром (1834—1835 и 1841—1846). Способствовал созданию партии консерваторов из остатков потрепанной партии тори. Лорд Пил был инициатором создания полиции как государственной службы охраны порядка, почему английских полицейских тогда же прозвали «бобби» (уменьшительное от Роберт), как и зовут по сей день.

Артур Уэссли (Weasseley), 1-й герцог Веллингтон (1769—1852) – один из виднейших полководцев XIX столетия. Ирландец на английской службе, в юности – порядочный шалопай, он нашел себя на военном поприще. Всего он участвовал в 60 кампаниях в разных краях света, в том числе в Индии, но главную славу ему принесла борьба с Наполеоном. Веллингтон, назначенный в 1814 г. главнокомандующим английскими войсками, стал победителем императора французов при Ватерлоо (1815 г.). Он оставался на посту главнокомандующего до самой смерти, но по окончании французской кампании занимался в основном политикой. Принадлежал к партии тори. Скончался в 83 года, был удостоен государственных похорон – эту почесть до него оказали адмиралу Нельсону, а после него – только Уинстону Черчиллю.

Граф Альфред д’Орсе (D’Orsay) и леди Блессингтон – колоритные фигуры первой половины XIX столетия. Он (1801—1852) – сын наполеоновского генерала, художественно одаренный юноша, вынужден был за неимением средств к существованию пойти на военную службу, но, прибыв по делам в Англию в 1821 г., встретил леди Маргариту – и навсегда остался при ней. Она (1789—1849), двенадцатью годами старше Альфреда, дочь небогатого и грубого ирландского помещика, к моменту встречи была замужем за графом Блессингтоном, вдовцом с четырьмя детьми, и повидала немало плохого в жизни. Они сошлись и прожили до конца своих дней, не расставаясь, особенно после смерти мужа. Жили широко, общались с писателями и художниками, наделали долгов, вынуждены были все распродать и перебраться во Францию, но… там Маргарита внезапно умерла, а Альфред пережил ее всего на три года.

Джордж Брайан Бруммель (Brummell) (1778—1840), или Красавчик Бруммель, не сделал никакой карьеры, хотя и пользовался благоволением принца-регента. Вершиной общественного признания стал для него статус арбитра в клубе (см. выше). Его отец служил секретарем у знатного вельможи, поднявшись до этого уровня из простых лакеев. Бруммель вел рассеянную светскую жизнь, играл, проигрывал, платил долги, растрачивая состояние, сколоченное за многие годы отцом, и прославился только как законодатель моды. Считается, что именно он ввел в обиход привычный нам и ныне состав мужского костюма-тройки с галстуком (хотя фасоны и менялись). К 26 годам деньги все кончились, кончилось и положение фаворита, поскольку принц Уэльский, став регентом, несколько остепенился и отставил прежних друзей. Бруммель бежал во Францию, чтобы не попасть в тюрьму за долги, однако к 1835 году он докатился до тюрьмы и там. Друг Олвенли помог Бруммелю получить место консула в захудалом порту Каэн, где бывший щеголь и умер в госпитале для бедняков, парализованный, безумный, от последствий апоплексического удара (инсульта). Тем не менее его запомнили как характерную фигуру, символ своей эпохи, и в 2002 году статуя Бруммеля была установлена в Лондоне, на одной из улиц, где он когда-то фланировал.

Уильям Арденн, 2-й барон Олвенли (Alvanley) (1789—1849), младший друг Бруммеля, дослужился до чина капитана гвардии (точнее, купил чин), но занимался в основном светскими развлечениями. Он также входил в круг близких друзей регента, но остался в нем и после того, как Бруммеля отставили. Рассказывают, будто на одном маскараде регент, прогуливаясь с Олвенли по залу, в упор не заметил Бруммеля, давая понять, что в нем больше не нуждается. Бруммель, улучив минутку, спросил у Олвенли, имея в виду принца: «Послушайте, а кто этот ваш толстый приятель?» Несмотря на это, Олвенли не оставил друга в беде, когда тому пришлось бежать, и снабжал его деньгами до 1835 года, когда сам окончательно спустил все, включая родовое поместье, за карточные долги. После этого ему ничего не осталось, как поступить в провинциальный полк в чине корнета, на чем и закончить свои дни.

Великий поэт Джордж Гордон Байрон (1788—1824) появился на литературной сцене Англии в 1807 году, опубликовав сборник юношеских стихов «Часы праздности» (Hours of Idleness), на которые намекает Хоукер. Резко критический отзыв на этот сборник (в эдинбургском журнале) появился в 1808 году. Байрон в то время действительно еще оставался студентом Кембриджа. Через несколько лет он покинул родину и больше не возвращался. Соответственно, время действия рассказа – 1808 г., то есть с момента основания клуба Ватье миновал всего год. С другой стороны, в то же самое время Крибб еще не ушел на покой, наоборот, его боксерская карьера была в зените: чемпионом Англии он стал в 1809 году, сошел с ринга непобежденным в 1814 (правда, с 1811 г. в поединках чемпионского уровня больше не выступал: ему, как в свое время Джексону, никто не решался бросить вызов), а трактиром обзавелся уже в 1820-х. Так что налицо неустранимый анахронизм.

В тексте рассказа на видном месте стоит упоминание, хотя и краткое, о «великом Джоне Дойле». Разумеется, Артур Конан Дойл не мог обойти вниманием человека, который был не только современником всех упомянутых лиц, но и приходился автору дедом. Речь идет об уроженце Дублина Джоне Дойле (1797—1868), художнике, карикатуристе и литографе, который, переселившись в Лондон, стал достаточно известен, чтобы купить дом в Гайд-Парке, воспитать семерых детей и общаться со светилами литературы, искусства и политики; но никто из них не подозревал, что остроумные и злободневные карикатуры, выходившие ежемесячно в течение 24 лет во время сессий парламента, известные всей стране и подписанные буквами «H.B.», были выполнены им. Кстати, среди его карикатур есть и изображение боксирующих спортсменов-любителей. Только в 1843 г. в письме к лорду Роберту Пилу (см. выше) он раскрыл свою тайну. Таинственные буквы были составлены из удвоенных инициалов J и D. Четверо сыновей Джона, в том числе и младший, Чарльз Элтамонд Дойл, стали художниками. Рождение этого сына в 1832 г. стоило жизни его жене Марианне Конан; именно Чарльз стал отцом Артура Конан Дойла, соединившего имена деда и бабушки.

Картина была бы неполна, если бы автор ограничился лишь известными личностями, и он этой ошибки не допустил. Безликая масса присутствует в рассказе в виде пьяненьких Трелони и Джорджа, джентльменов «из северных провинций». В оригинале употреблено обобщенное название «the Shires», аналог русского «удел» – этот термин территориального деления страны и происходит от древнего слова со значением «делить». «The Shires» воспринимается как символ английской «глубинки», поскольку термин сохранился в названиях внутренних графств – Йоркшир, Бедфордшир и др. Всего их 32; границы и названия их неизменны уже более тысячи лет, в отличие от административных границ, которые то и дело меняются, внося путаницу. В данном случае упоминание о «Shires» дает характеристику персонажа – зарвавшегося провинциала в столице.

И наконец в рассказе уделено немалое внимание спортсменам-профессионалам. Джон Джексон, он же «Джентльмен Джексон» (1769—1845), и Томас Крибб (1782—1848) – знаменитые боксеры, чемпионы Англии, представители «золотого века» в истории бокса эпохи голых кулаков. Несколько ироническая характеристика Джексона, возможно, связана с тем, что он, благодаря обретенной репутации выдающегося бойца и тренера, а также заработанному на этой стезе богатству, всячески подчеркивал свое высокое положение в обществе. В этом смысле Крибб, после ухода с боксерской арены ставший хозяином трактира, ведет себя менее претенциозно. Но этим двоим повезло, в отличие от многих, кто пытался выбиться в люди посредством крепких кулаков, чья судьба сформулирована во фразе: «Вы сломали ребра тому парню из Линкольна и разбили ему сердце». Все они были выходцами из низов, что автор подчеркивает, сравнивая Тома Крибба с Джоном Булем (John Bull) – собирательным образом, символизирующим и Британию как государство, и английский народ. Этот образ впервые возник в сатирических произведениях ученого и писателя Джона Арбетнота (Arbuthnot) еще в 1712 году, но особенно широко стал употребляться в памфлетах, карикатурах, на плакатах с конца XIX в. На картинках Джон Буль – коренастый, плотный мужчина средних лет, с грубоватым округлым лицом, в простонародной приплюснутой шляпе и в костюме начала XVIII в. – типичный сельский сквайр или йомен, опора нации, трезвомыслящий, добродушный, пока его не трогают, прямолинейный – в общем, настоящий бык, на что и намекает его фамилия.

Примечательно, что ни шотландцы, ни ирландцы, хотя и являются гражданами Соединенного Королевства, не относят этот образ к себе.

Прогулки с привидениями