[106] «Лиззи хвать за рукоять, сорок раз прибила мать». Если бы он убил Джози, это было бы «предумышленное хладнокровное убийство»: пожар, взрывчатка, огнестрельное оружие.
Предпочтительнее снайперская винтовка Л96-А1 с оптическим прицелом «Шмидт и Бендер», чтобы можно было находиться как можно дальше, — он не смог бы убить ее с близкого расстояния, задушить или зарезать, не смог бы стоять рядом и смотреть, как ее неверное сердце перестает прокачивать кровь, как гаснут ее глаза. Яд тоже не пойдет. Яд — удел психопатов и сумасшедших викторианок. Действительно ли его хотели ограбить прошлым вечером? У него ничего не пропало: бумажник, часы, машина — все на месте, но опять же он ведь врезал тому парню прежде, чем тот смог что-нибудь взять. По опыту Джексона, уличные грабители обычно не пытаются раскроить жертве череп. «Тут много всякого сброда ошивается, сэр», — прокомментировал констебль («детектив Лаутер, сэр»), который брал у него показания. Полиция прислала детектива, хотя в таких случаях обычно ограничивались участковым. Джексон полагал, что должен быть польщен. Он помнил детектива Лаутера, когда тот еще был рьяным новобранцем. «В этом районе сейчас всплеск ограблений, инспектор», — сказал Лаутер. «Я теперь просто мистер Броуди», — сказал Джексон. Забавно, он никогда не был «мистером Броуди» — в шестнадцать он пошел в армию, а до того был просто Джексоном и иногда «Броуди!», если учителем был мужчина. Потом он стал «рядовым Броуди» и так далее вверх по званиям, пока не демобилизовался и не начал заново «констеблем Броуди». Он до сих пор не разобрался, нравится ли ему быть «просто мистером Броуди».
«У вас есть враги, сэр?» — с надеждой спросил детектив Лаутер. «Да нет вроде», — ответил Джексон. Разве что все знакомые.
У Джексона уже рубашка прилипла к спине. Слишком жарко, чтобы сидеть в офисе.
— Я не знаю, что ее спровоцировало, — сказала Ширли. — Она просто обезумела.
Всегда есть причина. Защита могла бы использовать кучу доводов: приступы психоза, недостаток сна, подавленность из-за ребенка, трудное детство, самозащита (как насчет синяков у нее на лице?).
— В суде, — заметил Джексон, — Мишель сказала, что Кит разбудил ребенка. «Она спала, а Кит разбудил ее» — из всего, что она сказала, это больше всего напоминает мотив.
Джексон мог себе представить, какое впечатление это произвело на судью. С таким же успехом она могла просто признать себя виновной. Мишель Флетчер не сбежала и ничего не выдумала, она просто ждала, пока ее найдут. Найдет собственная сестра.
Если Мишель отбыла две трети срока, то, получается, она вышла на свободу в восемьдесят девятом, в двадцать восемь лет. Столько же было бы сейчас Лоре Уайр, останься она в живых. Джексон готов был поспорить, что Мишель была образцовой заключенной, к восемьдесят пятому — в открытой тюрьме, наверняка наверстывала с экзаменами, чтобы начать «новую жизнь», когда освободится. Как Джози. Начать все с нуля, стереть прошлое. Чем сейчас занимается Мишель? Ширли Моррисон, само собой, не знала. За этим она сюда и пришла.
— Я обещала Мишель позаботиться о Тане, — сказала Ширли. — И я сдержала бы слово, но мне было всего пятнадцать, и социальная служба решила, что наши родители не подходят на роль опекунов — а так оно и было, — и передали опеку родителям Кита. Но они были не намного лучше. В последний раз я видела сестру в зале суда, когда ей вынесли приговор. Она отказалась с нами встречаться, отклоняла все заявки на свидания, отказывалась читать письма — мы ничего не могли поделать. Я еще могла понять, почему она не хочет встречаться с родителями, — они оба умерли, так больше ее и не увидев. Но чтобы отказаться от встреч со мной… я хочу сказать, мне было плевать, что она убила Кита, она по-прежнему была мне сестрой, и я ее любила. — Ширли пожала плечами и добавила: — Любой способен на убийство в определенных обстоятельствах.
Она снова уставилась вдаль, в мир по ту сторону окна, и Джексон подумал, что мог бы сейчас сказать: «Знаю, я и сам убивал», но ему не хотелось затевать этот разговор в половине двенадцатого утра в понедельник при такой температуре, поэтому он промолчал.
— Нам сообщили, когда она вышла, — продолжала Ширли, — но она так и не подала весточки. Я понятия не имею, куда она уехала и чем сейчас занимается. В конце концов, она создала себе новую жизнь, а свою старую оставила нам. «Убийство» — это как клеймо, правда? Паршиво это. Я хотела поступить в колледж, стать врачом, но после всего, через что мы прошли, это было невозможно.
— И теперь вы хотите, чтобы я отыскал вашу сестру?
Ширли рассмеялась, как будто он сморозил глупость.
— Ну нет. Зачем мне искать Мишель, если она ясно дала понять, что не хочет этого? Я ей больше не нужна. Я не собираюсь искать Мишель, я хочу найти Таню.
Бинки накрыла чай в саду. В окружении этих буйных зарослей за чайным столом больше был бы к месту мачете, нежели избыточный арсенал потемневших от времени ножей для масла и ложечек для варенья, являвшихся частью Бинкиной сложной чайной церемонии.
— Дарджилинг, — объявила Бинки, разливая серую бурду, простившуюся с чайной плантацией лет пятьдесят назад и разившую старыми носками. Чашки, судя по всему, отмыть уже не было шансов. — Сегодня к нам присоединится гость, — объявила она тоном ведущей рейтингового ток-шоу, — мой внучатый племянник Квинтус.
Матерь божья, как же он живет с таким имечком?
— В самом деле? — удивился Джексон; Бинки никогда не говорила, что у нее есть семья.
— Я его едва знаю. — Она пренебрежительно махнула рукой. — Мы с племянником никогда не были близки, но, кроме этого мальчика, у меня никого нет.
Неужели Бинки Рейн когда-нибудь с кем-то была близка? Трудно представить, что в самом деле был некий доктор Рейн, который делил с ней ложе и стол. Конечно, она не могла быть вечной старухой, но с трудом верилось, что она была юной цветущей женушкой, покорной сексуальным прихотям «Джулиана», — черт, Джексон, выбрось эту хрень из головы. Он был настолько смятен отвратительной картиной, нарисованной ему воображением, что опрокинул свой чай, — хотя вряд ли для скатерти, ставшей палимпсестом бесчисленных предыдущих чайных аварий, имело значение еще одно пятно.
— Что-то не так, мистер Броуди? — поинтересовалась Бинки, промокнув чайную лужу подолом юбки, но не успел он ответить, как из дальнего конца сада прозвучал странный звук, будто клич охотничьего рожка, возвестивший о прибытии Квинтуса Рейна.
Бинки сказала «мальчик», и Джексон ожидал увидеть подростка, но Квинтус оказался внушительным дядькой за сорок, с крупными невыразительными чертами лица и буйной шевелюрой. Сложен он был как регбист-нападающий, но мускулы давно превратились в жир, и, судя но его виду, он вряд ли осилил бы драку за мяч. На нем были свободные летние брюки и рубашка в бело-голубую полоску, с белым воротником и розовым галстуком, через плечо перекинут темно-синий пиджак. Разрежь его пополам — и увидишь внутри надпись «Тори».
— Вырос в Херефордшире, — буркнула Бинки Джексону, словно это многое объясняло.
Чем Квинтус был интересен, по крайней мере Джексону, так это солидным куском пластыря на носу, который по виду был травмирован именно так, как и должен быть травмирован нос, принявший на себя удар головой в обмен на удар пистолетом.
Но с какой стати человек, которого он никогда раньше не видел, с которым его не связывали никакие отношения, вздумал на него напасть? Увидев Джексона в саду двоюродной бабки, Квинтус, похоже, был раздосадован хуже некуда. Сама Бинки счастливо проигнорировала тот факт, что распивала чай с двумя враждебно настроенными избитыми мужчинами, и продолжала вещать о Шпульке.
Похоже, Квинтус не часто забегал к престарелой двоюродной бабке, но ведь у мальчика была такая напряженная жизнь: в раннем детстве его отправили в мэтрополию (метрополию), чтобы воспитать истинным джентльменом, — Клифтон, Сэндхерст,[107] офицерский чин в Королевском уланском полку (Джексону показалось, что он уловил в его голосе резкие офицерские нотки), потом «срок в копях», а теперь какой-то мутный бизнес в Лондоне, занимавший все его время.
— В копях? — с сомнением переспросил Джексон, выуживая из чашки кошачий волос.
— В Африке, — объяснила Бинки.
— В Африке?
— В Южной Африке. В алмазных копях. Надзирал за нэграми (неграми).
Бинки ушла в дом заварить свежий чай со словами:
— Вам двоим есть о чем поговорить, мистер Броуди. Ведь вы оба люди военные.
Джексон уже давно не думал о себе как о военном; он сомневался, что вообще когда-нибудь так о себе думал.
— Какой полк? — рявкнул Квинтус.
— Пехота. Полк принца Уэльского, — лаконично ответил Джексон.
— Звание?
Это еще что? Игра «У кого длиннее?» Джексон передернул плечами:
— Рядовой.
— М-да-а-а, мог бы и сам догадаться, — заявил Квинтус. Он растянул «а» так, что хватило бы на несколько м-дей, и еще бы осталось.
Джексон не дал себе труда объяснить, что, придя в армию рядовым, ушел он в звании уоррант-офицера первого ранга военной полиции. Он не собирался заниматься с этим Квинтусом фаллометрией. Джексону предлагали офицерские погоны перед тем, как он демобилизовался, но он знал, что никогда не почувствует себя в своей тарелке по другую сторону, обедая в офицерской столовой вместе с ублюдками вроде Квинтуса, считающими Джексонов полными отморозками.
— Могу показать татуировки, — предложил Джексон.
Квинтус отказался, да и ладно, татуировок у Джексона все равно не было. А у Ширли Моррисон была татуировка, чуть ниже шеи, черная роза на пятом позвонке. Интересно, а есть у нее другие, в менее доступных взгляду местах?
Квинтус вдруг подвинул свой стул ближе к Джексону — может, собрался поделиться секретом? Но он произнес зловещим голосом:
— Я твою игру раскусил, Броуди.
Джексон сдержал смех. За свою военную карьеру он (без особого энтузиазма) прошел две войны, и, чтобы его напугать, требовалось нечто посерьезнее, чем парень вроде Квинтуса, бряцающий саблей. Квинтус не продержался бы и трех раундов против кролика.