Преступления, посягающие на общественные отношения, обеспечивающие заданную законом направленность процессуальной деятельности и деятельности по исполнению процессуальных актов
§ 1. Преступления, посягающие на общественные отношения, обеспечивающие охранительный характер правосудия
1.1. Привлечение заведомо невиновного к уголовной ответственности (ст. 299 УК)
В соответствии со ст. 49 Конституции РФ виновность в совершении преступления может быть установлена только вступившим в законную силу приговором суда. Однако рассмотрению дела в суде предшествует расследование, важным этапом которого является привлечение лица к уголовной ответственности.
В ст. 299 УК предусмотрена ответственность за привлечение заведомо невиновного лица к уголовной ответственности. Опасность этого деяния заключается в том, что права лица, не совершившего какого-либо преступления, могут быть нарушены; к нему могут быть применены предусмотренные УПК меры пресечения, дело в отношении него может быть передано в суд, где разбирательство может привести к вынесению необоснованного обвинительного приговора. Кроме того, привлечение к ответственности невиновного, даже если впоследствии дело будет прекращено либо он будет оправдан, само по себе может причинить моральный и материальный ущерб. Поэтому объектами данного преступления являются интересы правосудия, а также законные права и интересы лиц, которые незаконно привлечены к уголовной ответственности. Это преступление нарушает обеспечивающие охранительный характер правосудия отношения, которые заключаются в ограждении от необоснованного осуждения невиновного лица[393].
Об опасности преступления свидетельствует и то, что, как отмечалось в литературе, это деяние достаточно часто встречается в жизни и выражается в весьма специфической форме вменения в вину преступнику, действительно совершившему какое-либо преступление, других аналогичных деяний («эпизодов»), к которым он не причастен, с целью повышения процента раскрываемости преступлений[394].
Объективная сторона заключается в привлечении невиновного лица к уголовной ответственности. Понятие уголовной ответственности — одно из наиболее сложных и спорных в науке уголовного права. Однако при изучении признаков данного состава нет необходимости анализировать все высказанные позиции. Достаточно исходить из того, что в соответствии со ст. 8 УК основанием уголовной ответственности является совершение деяния, содержащего все признаки состава преступления, предусмотренного УК. Общепризнано, что содержанием ответственности является, с одной стороны, обязанность лица, совершившего преступление, отвечать за него в соответствии с уголовным законом (в том числе подвергнуться мерам уголовно-правового принуждения), а с другой — право и обязанность государственных органов привлечь такое лицо к ответственности в случаях, предусмотренных уголовным законом, и при соблюдении процедур, установленных процессуальным законом.
Привлечение к ответственности — процессуальное действие, поэтому для уяснения его содержания необходимо обратиться к нормам УПК, которые регулируют порядок привлечения.
До принятия УПК РФ в литературе шли споры по поводу того, можно ли считать видом привлечения к ответственности уголовное преследование, однако эти споры велись на теоретическом уровне, ибо в УПК РСФСР такого понятия не было. Впервые оно появилось в УПК РФ, причем в ч. 2 ст. 6 УПК оно указано как одно из назначений уголовного судопроизводства, в п. 55 ст. 5 УПК дано определение уголовного преследования как процессуальной деятельности, осуществляемой стороной обвинения в целях изобличения подозреваемого, обвиняемого в совершении преступления. Глава 3 УПК целиком посвящена уголовному преследованию, в ней излагаются его виды (осуществление в публичном, частно-публичном и частном порядке), порядок возбуждения дел в каждом из этих случаев, обязанность прокурора, следователя и дознавателя осуществлять уголовное преследование, право потерпевшего на участие в нем и особенности привлечения к уголовному преследованию по заявлению коммерческой или иной организации. Наконец, в гл. 4 УПК, которая предусматривает основания отказа в возбуждении уголовного дела, прекращения уголовного дела и уголовного преследования, содержатся нормы (ст. 27-28 УПК), специально посвященные прекращению уголовного преследования.
Сопоставительный анализ норм, регулирующих, с одной стороны, основания и порядок возбуждения и прекращения уголовного дела, а с другой уголовного преследования, приводит к выводу, что единственным процессуальным способом уголовного преследования в его «чистом» виде (без привлечения лица к уголовной ответственности) является возбуждение уголовного дела.
Однако вряд ли это действие можно считать привлечением к уголовной ответственности в смысле ст. 299 УПК. Возбуждение дела в отношении определенного лица означает, что это лицо стало подозреваемым (п. 1 ч. 1 ст. 46 УПК); оно затрагивает его права и интересы. Такое постановление может быть обжаловано у вышестоящего прокурора или в суде. Но все же вынесение постановления само по себе не налагает на подозреваемого каких-либо определенных правовых обязанностей. Возможно, следовало бы установить уголовную ответственность не только за привлечение к ответственности, но и за уголовное преследование заведомо невиновного лица, тогда способом совершения преступления стало бы возбуждение против него уголовного дела. Но в этом случае необходимо иначе описать диспозицию ст. 299 УК, включив в нее возбуждение уголовного дела как отдельный способ (такое предложение вносила Л. В. Лобанова)[395], либо сформулировать норму шире, указав в ней на уголовное преследование заведомо невиновного лица. В настоящее же время в данной норме говорится не вообще об уголовном преследовании, а только о привлечении к уголовной ответственности, которое является специфическим процессуальным действием.
Привлечение к уголовной ответственности осуществляется по-разному в зависимости от того, в какой форме производится предварительное расследование — предварительного следствия или дознания. Распределение дел по этим формам урегулировано в ст. 150 УПК.
По тем делам, по которым проводится предварительное следствие, привлечение к уголовной ответственности заключается в привлечении в качестве обвиняемого. Его порядок предусмотрен в ст. 171 УПК, в которой указано, что следователь выносит процессуальный документ — постановление о привлечении лица в качестве обвиняемого. В соответствии со ст. 172 УПК это постановление (сокращенно — обвинение) должно быть предъявлено лицу не позднее 3 суток со дня его вынесения, а в случае неявки обвиняемого в назначенный срок или если местонахождение обвиняемого не установлено, постановление предъявляется в день фактической явки обвиняемого или в день его привода.
По тем делам, по которым расследование производится в форме дознания, постановление о привлечении в качестве обвиняемого не выносится. В соответствии со ст. 225 УПК формулировка обвинения указывается в обвинительном акте, который дознаватель составляет по окончании дознания. Обвиняемый должен быть ознакомлен с содержанием обвинительного акта, однако в УПК не указан срок, в течение которого это должно произойти.
Поскольку между вынесением постановления о привлечении (составлением обвинительного акта) и предъявлением его обвиняемому может пройти определенное время (иногда длительное, особенно если обвиняемый не является по вызову либо скрылся и находится в розыске), то возник вопрос о том, в какой из этих моментов деяние считается оконченным. В литературе обсуждаются два варианта. По мнению одних авторов, лицо становится обвиняемым, когда ему предъявлено обвинение[396], а если акт предъявления постановления не состоялся, следует считать, что привлечение лица к уголовной ответственности не имело места[397].
Однако многие авторы считают иначе. По мнению Ш. С. Рашковской, привлечение невиновного к уголовной ответственности — формальный состав, момент окончания преступления — вынесение постановления о привлечении в качестве обвиняемого, ибо с этого момента в отношении привлекаемого лица могут быть применены меры процессуального принуждения (заключение под стражу, отстранение от занимаемой должности, наложение ареста на имущество и др.)[398]. Такая же аргументация использовалась и другими авторами, которые придерживаются аналогичной позиции[399]. Она более соответствует современным представлениям о правах человека и способах их нарушений, так как указанные меры принуждения могут применяться независимо от того, ознакомлен ли обвиняемый с постановлением (обвинительным актом). Поэтому деяние следует считать оконченным в момент составления (точнее, подписания) постановления о привлечении в качестве обвиняемого либо обвинительного акта, а не при их предъявлении обвиняемому. Такое решение вытекает из формулировки ч. 1 ст. 47 УПК, в соответствии с которой обвиняемым признается лицо, в отношении которого вынесено постановление о привлечении его в качестве обвиняемого.
Поскольку действие указанных процессуальных актов не ограничено каким-либо сроком, то способом совершения преступления может быть и бездействие — когда при вынесении постановления имелись данные о совершении преступления определенным лицом, однако после того, как выяснилась его невиновность, постановление не было отменено.
Важное значение имеет толкование понятия «невиновное лицо». Лицо считается невиновным, если отсутствуют фактические или юридические основания привлечения его к ответственности. К фактическим основаниям относятся событие преступления и доказанность совершения его данным лицом; к юридическим — наличие в содеянном состава преступления. С. А. Денисов правильно отметил, что закон, оперируя термином «невиновное лицо», не раскрывает в процессуальном тезаурусе его содержания, и внес предложение включить в УПК следующее определение: «Невиновным признается лицо, если не установлено событие инкриминируемого ему преступления, либо в его действиях отсутствует состав преступления, либо нет достаточных доказательств его участия в совершении преступления»[400].
Возможны ситуации, когда лицо, совершившее деяние, предусмотренное уголовным законом, по тем или иным причинам не подлежит привлечению к ответственности либо должно быть освобождено от нее. Вопрос о том, имеется ли в случае привлечения таких лиц состав, предусмотренный ст. 299 УК, решается в зависимости от характера оснований, препятствующих уголовному преследованию. Если лицо, совершившее преступление, не подлежит ответственности за него по не реабилитирующим основаниям (ввиду истечения срока давности, издания амнистии, последующей декриминализации деяния), то привлечение такого лица не образует объективную сторону анализируемого состава, так как в действительности преступление было совершено. Однако признаки ст. 299 УК имеются, если уже в момент привлечения было очевидно, что лицо не подлежит уголовной ответственности, например, не совершало инкриминируемого ему деяния и т. д.
С субъективной стороны преступление может быть совершено только с прямым умыслом, на что указывает признак заведомости в диспозиции нормы. Заведомость относится к невиновности привлекаемого и означает, что лицо, выносящее постановление, осознает, что привлекаемый невиновен, но желает, чтобы он был привлечен к уголовной ответственности.
Мотивы могут быть различными (личная заинтересованность, корыстные побуждения, карьеризм, стремление отчитаться о якобы раскрытом преступлении и т. д.); на квалификацию они не влияют.
Субъект преступления в диспозиции ст. 299 УК прямо не указан, однако его признаки вытекают из характеристики объективной стороны. Это лицо, которое в соответствии с процессуальными нормами производит расследование и может привлекать к ответственности, т. е. составлять постановление о привлечении либо обвинительный акт, — следователь, прокурор, дознаватель. К ним приравниваются другие работники правоохранительных органов, которые в силу своего процессуального положения имеют право принимать дела к своему производству или производить следственные действия (например, начальник следственного отдела). Иные сотрудники органов, производящих расследование, умышленно способствовавшие привлечению невиновного к ответственности, рассматриваются как соучастники (ст. 33 и ст. 299 УК).
Судьи не являются субъектами этого преступления, так как суд не решает вопросы привлечения к уголовной ответственности. В случае осуждения заведомо невиновного лица судья отвечает по ст. 305 УК.
Установление субъективной стороны представляет сложность, так как привлечение невиновного может быть вызвано или объяснено ошибкой в оценке доказательств, толковании закона и т. д., а в этих случаях признаки ст. 299 УК отсутствуют. Об их наличии могут свидетельствовать осведомленность о совершении преступления другим лицом, доказанность алиби привлеченного, фальсификация следственных материалов и др.
Квалифицирующим обстоятельством по ч. 2 ст. 299 УК является привлечение к ответственности, соединенное с обвинением в совершении тяжкого или особо тяжкого преступления, т. е. деяний, перечисленных в ч. 4 или 5 ст. 15 УК.
Привлечение заведомо невиновного к уголовной ответственности может сочетаться с другими преступлениями против конституционных прав и свобод человека и гражданина, например, с нарушением неприкосновенности жилища (ст. 139 УК) или против правосудия, например, с незаконными задержанием, заключением под стражу или содержанием под стражей (ст. 301 УК). Высказано мнение, что эти действия фактически являются приготовлением к привлечению невиновного к уголовной ответственности и самостоятельной квалификации не требуют, однако дополнительная квалификация необходима, если рассматриваемое деяние сопровождалось совершением других, более опасных преступлений, например, вымогательством взятки (ст. 290 УК), принуждением к даче показаний (ст. 302 УК) и др.[401].
Эти выводы представляются ошибочными. Соотношение тяжести преступлений (максимальных санкций за них) влияет на квалификацию содеянного как единого преступления или как совокупности нескольких преступлений в случае конкуренции целого и части (частей), однако перечисленные составы не находятся в соотношении конкуренции со ст. 299 УК. Они совершаются различными действиями, которые не всегда связаны друг с другом (например, привлечение невиновного к ответственности может сопровождаться его незаконным арестом или принуждением к даче показаний, но каждое из данных деяний может совершаться и без другого). Поэтому они представляют собой самостоятельные преступления и должны квалифицироваться по совокупности со ст. 299 УК (реальная совокупность).
1.2. Незаконное освобождение от уголовной ответственности (ст. 300 УК)
Одной из задач уголовного судопроизводства является быстрое и полное раскрытие преступлений, изобличение виновных с тем, чтобы каждый совершивший преступление был подвергнут справедливому наказанию. Для решения этой задачи ст. 21 УПК возлагает на прокурора и органы расследования обязанность в каждом случае обнаружения признаков преступления осуществить уголовное преследование, т. е. принять предусмотренные законом меры по установлению события преступления и изобличению лиц, виновных в его совершении.
Незаконное освобождение от уголовной ответственности противоречит этим требованиям, а в более широком смысле — принципу неотвратимости наказания и тем самым нарушает нормальную работу органов правосудия по выполнению их задач, которыми в соответствии с ч. 1 ст. 2 УК являются охрана прав и свобод человека и гражданина, собственности, общественного порядка и общественной безопасности, окружающей среды, конституционного строя Российской Федерации от преступных посягательств, обеспечение мира и безопасности человечества, а также предупреждение преступлений.
Незаконное освобождение от ответственности создает атмосферу безнаказанности, поощряет дальнейшую преступную деятельность. Оно может быть связано с совершением других тяжких преступлений против интересов государственной власти и интересов государственной службы, в частности, с коррупцией. Наконец, оно может причинить вред потерпевшему от преступления, который заинтересован в том, чтобы оно было раскрыто и виновный в его совершении наказан. Поэтому основным непосредственным объектом данного преступления являются общественные отношения, обеспечивающие целесообразную реализацию уголовной ответственности граждан, совершивших преступления[402], а дополнительным — отношения, обеспечивающие права потерпевших от преступлений на восстановление социальной справедливости путем привлечения к ответственности лиц, причинивших вред.
Объективная сторона преступления описана в диспозиции ст. 300 УК как незаконное освобождение от уголовной ответственности лица, подозреваемого или обвиняемого в совершении преступления. В связи с этим, как правильно отметила Л. В. Лобанова, возникают три вопроса: во-первых, что из себя представляет освобождение от уголовной ответственности; во-вторых, когда это освобождение будет считаться незаконным; в-третьих, все ли случаи незаконного освобождения охватываются данной нормой?[403]
Поставленные вопросы касаются не только толкования ст. 300 УК в ее нынешней редакции, но и ее совершенствования в целях усиления борьбы с фактами незаконного освобождения от уголовной ответственности. Однако вначале нужно рассмотреть пределы действия ст. 300 УК в ее нынешнем виде, обратив в первую очередь внимание на то, что она может быть применена при освобождении от ответственности только подозреваемых или обвиняемых.
В соответствии с ч. 1 ст. 46 УПК подозреваемым является лицо:
1) в отношении которого возбуждено уголовное дело по основаниям и в порядке, которые установлены гл. 20 УПК;
2) которое задержано в соответствии со ст. 91 и 92 УПК;
3) к которому применена мера пресечения до предъявления обвинения в соответствии со ст. 108 УПК.
Обвиняемым в ч. 1 ст. 47 УПК признается лицо, в отношении которого:
1) вынесено постановление о привлечении его в качестве обвиняемого;
2) вынесен обвинительный акт.
Первый из этих актов выносится по тем делам, расследование по которым производится в форме предварительного следствия, второй — в форме дознания.
При применении ст. 300 УК необходимо учесть, что понятие подозреваемого в УПК РФ значительно шире, чем это было в УПК РСФСР: ранее им считалось лицо, либо задержанное по подозрению в совершении преступления, либо к которому применена мера пресечения до предъявления обвинения (ст. 52 УПК РСФСР), а в ст. 46 УПК РФ подозреваемым именуется также лицо, в отношении которого возбуждено уголовное дело. Поэтому незаконное освобождение от уголовной ответственности может выражаться в прекращении дела не только после вынесения постановления о привлечении в качестве обвиняемого, но и тогда, когда такое постановление не выносилось — достаточно, чтобы было прекращено дело, ранее возбужденное в отношении определенного лица.
Основным способом освобождения от уголовной ответственности является вынесение постановления о прекращении уголовного дела.
Однако прекращение уголовного дела — не единственный способ освобождения от ответственности, другим способом может быть отмена вышестоящим прокурором постановления о возбуждении уголовного дела. Такая ситуация практически почти не встречается, но в принципе возможна (особенно если по возбужденному делу не проводились следственные действия), так как ст. 123 УПК не ограничивает круг вопросов, по которым можно обжаловать действия дознавателя, следователя или прокурора, и, следовательно, можно обжаловать в том числе и постановление о возбуждении уголовного дела.
Высказано также мнение, что состав рассматриваемого преступления будет и в том случае, если содеянное квалифицируется заведомо неправильно, чтобы незаконно освободить лицо от уголовной ответственности за значительно более серьезное преступление, сохранив его ответственность за менее значительное деяние! Например, если при наличии признаков убийства при отягчающих обстоятельствах (ч. 2 ст. 105 УК) применяется норма об убийстве в состоянии аффекта (ст. 107 УК) или о превышении необходимой обороны (ст. 108 УК) и т. д.[404]
Преступление считается оконченным в момент вынесения соответствующего постановления.
Обязательным признаком состава является незаконность освобождения. Сразу же отметим, что понятие освобождения от ответственности нельзя ограничивать применением тех норм УК, в которых прямо говорится об освобождении от ответственности (ст. 75, 76, 78, 84 УК и многие другие), сфера незаконного освобождения значительно шире. Оно считается незаконным, если имелись фактические и юридические основания для привлечения лица к уголовной ответственности, от которой лицо, однако, было освобождено. К фактическим основаниям относятся доказанность события преступления и совершения его данным лицом; к юридическим — наличие в содеянном состава преступления и отсутствие законных оснований для освобождения лица от уголовной ответственности, предусмотренных в нормах УК и УПК.
Отсутствие фактических оснований привлечения к ответственности означает, что привлечение изначально было ошибочным, в результате дело прекращается по реабилитирующим основаниям. Поэтому ссылка на данные основания может использоваться для незаконного освобождения от ответственности лишь путем искажения фактических обстоятельств дела (например, в деле не фиксируются или из дела изымаются доказательства виновности лица в совершении преступления и в результате дело в отношении этого лица незаконно прекращается).
Значительно многообразнее поводы, которые можно использовать для незаконного освобождения от ответственности по не реабилитирующим основаниям, когда факт совершения преступных действий данным лицом установлен и зафиксирован в процессуальных документах, а для прекращения дела используются основания, предусмотренные законом, но отсутствующие в данном случае.
В Общей части УК к ним относятся освобождение от ответственности в связи с деятельным раскаянием (ст. 75 УК), примирением с потерпевшим (ст. 76 УК), истечением сроков давности (ст. 78 УК). В первоначальной редакции УК РФ основанием освобождения от ответственности могло быть также изменение обстановки (ст. 77 УК), но Федеральным законом от 8 декабря 2003 г. эта норма была перенесена в главу 12 «Освобождение от наказания» (ст. 80 УК).
Уголовная ответственность не наступает также в случае декриминализации деяния после его совершения (ст. 10 УК), признания лица невменяемым во время совершения общественно опасного деяния (ст. 21 УК), объявления амнистии (ст. 84 УК), применения принудительных мер воспитательного воздействия к несовершеннолетним (ст. 90 УК).
Специальные виды освобождения от ответственности предусмотрены в примечаниях к ряду норм Особенной части (ст. 122, 126, 1271, 151, 204, 205, 2051, 206, 208, 222, 223, 228, 275, 276, 278, 2821, 2822, 291, 307, 337, 338 УК). Это поощрительные нормы, большинство которых связано с деятельным раскаянием преступника, стремлением государства стимулировать виновного отказаться от дальнейших преступных действий или же оказать помощь в раскрытии преступлений.
Кроме того, в УПК содержится ряд дополнительных оснований для прекращения уголовного дела или уголовного преследования. Это главным образом нарушения, допущенные при возбуждении уголовного дела (отсутствие заявления потерпевшего по делам частного и частно-публичного обвинения, отсутствие согласия суда или другого органа, когда оно требуется на возбуждение уголовного дела или на привлечение в качестве обвиняемого определенных лиц и некоторые другие).
Во всех перечисленных случаях освобождение от уголовной ответственности будет незаконным, если для принятия такого решения не было оснований, указанных в соответствующих нормах.
Субъект преступления прямо указан в диспозиции ст. 300 УК — это прокурор, следователь или лицо, производящее дознание, т. е. лицо, имеющее право вынести указанные выше процессуальные документы. Судья не является субъектом данного преступления, а незаконное освобождение им кого-либо от уголовной ответственности может расцениваться при наличии соответствующих условий как вынесение заведомо неправосудного судебного акта (ст. 305 УК). Такими актами могут быть оправдательный приговор, постановление о прекращении уголовного дела на предварительном слушании (п. 4 ч. 1 ст. 236 УПК), а также акт, которым судья незаконно отменяет постановление о возбуждении уголовного дела в отношении подозреваемого — определенного лица.
Субъективные признаки состава в диспозиции ст. 300 УК не изложены, в частности, в ней нет указания на заведомость, которое присутствует в диспозициях сходных составов, таких, как незаконное привлечение заведомо невиновного к уголовной ответственности (ст. 299 УК), заведомо незаконные задержание, заключение под стражу или содержание под стражей (с. 301 УК), вынесение заведомо незаконного судебного акта (ст. 305 УК). Однако общепризнано, что, исходя из общего смысла ст. 24 УК и характера преступления, направленного против интересов правосудия, деяние может быть совершено только с прямым умыслом: виновный осознает незаконность своих действий по освобождению от ответственности и желает освободить от нее лицо, совершившее преступление.
Таковы основные характеристики состава, предусмотренного ст. 300 УК в ее нынешней редакции.
Однако проблема ответственности за незаконное освобождение от уголовной ответственности значительно шире, ибо формулировки ст. 300 УК оставляют неясными некоторые юридические вопросы и не отвечает социальным потребностям борьбы с этим явлением, препятствующим реализации принципа неотвратимости наказания.
Особенность данной нормы (как и ряда других, похожих на нее) заключаются в ее тесной связи с уголовно-процессуальными предписаниями. Она является бланкетной, поэтому для уяснения ее содержания необходимо обратиться к процессуальным правилам, а в таких случаях весьма желательно и даже необходимо «привязать» ее текстуально к соответствующим нормам УПК, ибо только тогда норма УК станет действующей. Для этого необходимо непосредственно в диспозиции статьи УК описать конкретные процессуальные способы совершения деяния. Такого рода предложение внес В. Сверчков, который, правильно отметив необходимость уменьшить возможности правоприменителей в произвольной оценке и принятии решений о прекращении уголовных дел, считает необходимым изложить диспозицию ст. 300 УК в следующей редакции: «Незаконное прекращение уголовного дела прокурором, следователем или лицом, производящим дознание»[405].
В литературе предпринимались попытки расширить пределы действия ст. 300 УК, признать одним из способов совершения преступления вынесение постановления об отказе в возбуждении уголовного дела[406]. С точки зрения действующего закона это предложение подверглось обоснованной критике, так как в ст. 300 УК говорится об освобождении от уголовной ответственности конкретных процессуальных фигур: подозреваемого или обвиняемого, которые могут возникнуть только после возбуждения уголовного дела[407].
Однако проблема остается, одним из способов ее решения является предложение Л. В. Лобановой сформулировать анализируемую норму как «освобождение прокурором, следователем или лицом, производящим дознание, от уголовной ответственности, лица, совершившего преступление, при отсутствии оснований и условий, указанных в уголовном законе»[408]. В этой формулировке привлекает отсутствие указания на то, что освобождение возможно только в отношении подозреваемых или обвиняемых, а следовательно, должно быть распространено и на освобождение от ответственности в виде отказа в возбуждении уголовного дела. Тем самым сфера действия ст. 300 УК будет охватывать также случаи, когда факт совершения преступления определенным лицом известен сотрудникам правоохранительных органов, но они не принимают мер, направленных на привлечение виновного к ответственности (например, не возбуждают уголовное дело или не предъявляют обвинение). Такое бездействие власти причиняет вред интересам борьбы с преступностью и по своим результатам аналогично прямому освобождению от ответственности путем прекращения уголовного дела.
Поддерживая в целом изложенные выше предложения, сформулированные в период действия УПК РСФСР, мы считаем необходимым обратить внимание на то, что в УПК РФ появилось новое понятие — уголовное преследование, которое по смыслу ст. 20 УПК РФ заключается в возбуждении уголовного дела. Поэтому способом освобождения от уголовной ответственности следовало бы считать не только прекращение уголовного дела, но также и отказ в его возбуждении, что должно быть отражено и в наименовании нормы («Незаконное освобождение от уголовного преследования или уголовной ответственности»), и в ее диспозиции, в которой следует прямо указать на формы освобождения (отказ в возбуждении уголовного дела либо прекращение уголовного преследования или уголовного дела).
Однако и при таком расширении содержания нормы все же остается нерешенным вопрос о других способах оставления преступника безнаказанным, когда отказ в возбуждении уголовного дела или его прекращение не оформляются процессуальными документами (соответствующими постановлениями). Такая ситуация вполне возможна, если правоохранительные органы обладают оперативной или иной информацией (заявлениями потерпевших) о совершении кем-либо преступлений, но не проводят расследования либо вообще не реагируют на заявления граждан о совершении против них преступлений, в том числе отказывают в регистрации заявлений, не проводят проверку и т. д. Подобное явление получило широкое распространение, его назвали скрываемой (искусственно-латентной) преступностью. Она включает преступления, которые стали известны правоохранительным органам, но по разным причинам не нашли отражения в статистике преступности[409]. С социальной точки зрения такое бездействие можно рассматривать как своеобразную форму незаконного освобождения от ответственности в том смысле, что виновные в совершении преступлений остаются безнаказанными, то есть нарушается принцип неотвратимости наказания. В связи с этим заслуживает внимания предложение дополнить УК специальной нормой — ст. 3001 «Укрытие от регистрации в документах уголовно-статистического учета преступлений и сообщений о преступлениях», в ч. 1 которой предусмотреть ответственность за укрытие от регистрации в документах уголовно-статистического учета сообщений о преступлениях путем заведомо неправомерного отказа в принятии или регистрации сообщения о преступлении, в ч. 2 — за те же действия путем заведомо неправомерных отказа в возбуждении уголовного дела либо прекращения уголовного дела, а в ч. 3 — за те же деяния, совершенные в отношении тяжких и особо тяжких преступлений[410].
В приведенных формулировках привлекает конкретность описания действий субъектов. Однако вряд ли обоснованно устанавливать уголовную ответственность за любой факт сокрытия преступления от учета, в ряде случаев можно ограничиться дисциплинарной ответственностью, если она станет реальной и неотвратимой. Другой недостаток приведенного предложения — неизбежные трудности в доказывании заведомой неправомерности отказов в регистрации и возбуждении дел. Пока же, при наличии достаточных доказательств умышленного незаконного бездействия представителей власти, в том числе в указанных выше формах, можно ставить вопрос о привлечении их к ответственности по ст. 285 УК за злоупотребление должностными полномочиями.
Борьба с незаконным освобождением от уголовной ответственности может быть усилена не только путем введения новых карательных мер, но также посредством расширения процессуальных прав заявителей — жертв преступлений. Заявитель упоминается в ст. 141, 144 145 УПК в связи с тем, что его заявление может служить одним из поводов для возбуждения уголовного дела, а права заявителя заключаются лишь в том, что ему выдается документ о принятии сообщения о преступлении, он может обжаловать отказ в приеме такого сообщения, а также ему должны сообщить о принятом решении и разъяснить право обжаловать данное решение и порядок обжалования. Обратим внимание на то, что объем этих прав значительно меньше, чем прав потерпевших (ст. 42 УПК), хотя по существу речь идет об одном и том же лице — жертве преступления. Установленная в ч. 2 ст. 145 УПК возможность обжаловать постановление об отказе в возбуждении уголовного дела или его прекращении, но без права знакомиться с материалами проверок или уголовных дел (как это предусмотрено в отношении потерпевшего в п. 12 ч. 2 ст. 42 УПК) выглядит чисто формальной, так как жалоба может быть эффективной при условии, что в ней приводятся доводы с учетом изученных материалов. Поэтому расширение прав заявителей (и их законных представителей), предоставление им процессуальных возможностей, предусмотренных для потерпевших, может стать одним из средств борьбы с незаконным освобождением от уголовной ответственности, осуществляемым путем необоснованных отказа в возбуждении уголовного дела или его прекращения (если дело было возбуждено, но заявителя не признали потерпевшим).
При этом следует опираться на определение Конституционного Суда РФ № 119-0 от 22 января 2004 г. по жалобе Семеновой Л. М. на нарушение ее конституционных прав ч. 4 ст. 354 УПК РФ.
Районный суд отказал Семеновой в удовлетворении жалобы на отказ дознавателя в возбуждении уголовного дела по факту нанесения ей телесных повреждений. Семенова обратилась с кассационной жалобой на это решение суда, но в рассмотрении жалобы ей было отказано со ссылкой на ч. 4 ст. 354 УПК, предоставляющую право кассационного обжалования лишь указанным в данной норме лицам, к числу которых, по мнению суда, Семенова не относится, так как она не была признана потерпевшей в установленном законом порядке.
Конституционный Суд РФ признал такое толкование ч. 4 ст. 354 УПК неправильным, указав, что обеспечение гарантируемых Конституцией РФ прав и свобод в уголовном судопроизводстве обусловлено не формальным признанием лица тем или иным участником производства по уголовному делу, а наличием определенных сущностных признаков, характеризующих фактическое положение этого лица как нуждающегося в обеспечении соответствующего права. Исходя из этого, Конституционный Суд РФ определил, что ч. 4 ст. 354 УПК по своему конституционно-правовому смыслу не исключает возможность обжалования судебного решения, принятого по результатам проверки законности и обоснованности отказа в возбуждении уголовного дела, лицом, чьи права и законные интересы были затронуты этим решением[411].
Таким образом, Конституционный Суд РФ по существу признал, что лицо, которому, по его мнению, причинен вред, но которое не признано потерпевшим, обладает теми же процессуальными правами, что и лицо, признанное потерпевшим. Следовательно, необоснованный отказ такому лицу на его заявление в возбуждении уголовного дела следует рассматривать как один из видов незаконного освобождения от уголовной ответственности (ст. 300 УК).
1.3. Провокация взятки либо коммерческого подкупа (ст. 304 УК)
Государство заинтересовано в том, чтобы раскрывались все совершенные преступления, но не стремится к тому, чтобы путем провокаций увеличивалось количество преступлений или искусственно создавалась видимость их совершения и обнаружения там, где никто не намеревался стать преступником. Для борьбы с этим явлением уголовное законодательство предусматривает ответственность за провокацию взятки.
Такая ответственность была предусмотрена в ст. 115 УК РСФСР 1922 г., которая определяла этот состав как заведомое создание должностным лицом обстановки и условий, вызывающих предложение взятки, в целях последующего изобличения дающего взятку. Соответствующий состав был и в ст. 119 УК РСФСР 1926 г., в которой деяние было сформулировано шире — как заведомое создание должностным лицом обстановки и условий, вызывающих предложение или получение взятки, в целях последующего изобличения давшего или принявшего взятку, т. е. включало провокацию не только дачи, но и получения взятки. В УК РСФСР 1960 г. аналогичного состава не было, а в УК РФ он появился вновь, но в виде, сильно отличающемся от формулировок ст. 115 УК РСФСР 1922 г. и ст. 119 УК РСФСР 1926 г.
В ст. 304 УК РФ провокация взятки либо коммерческого подкупа определяется как попытка передачи должностному лицу либо лицу, выполняющему управленческие функции в коммерческих или иных организациях, без его согласия денег, ценных бумаг, иного имущества или оказания ему услуг имущественного характера в целях искусственного создания доказательств совершения преступления либо шантажа.
Потребность во включении такого состава в УК обсуждалась до его принятия, когда соответствующая норма появилась в проекте УК. Одна из причин этой потребности заключалась в том, что взяточничество всегда было высоколатентным преступлением. Борьба с ним представляла значительные трудности, так как дача-получение взятки являются составами необходимого соучастия, при котором уголовной ответственности подлежат оба участника, вследствие чего они не заинтересованы в обнаружении данного преступления. С целью увеличить раскрываемость взяточничества закон освобождает от ответственности взяткодателя, если он после дачи взятки добровольно сообщил об этом органу, имеющему право возбудить уголовное дело. Это в какой-то мере стимулирует позитивное посткриминальное поведение взяткодателя, является своего рода благодарностью ему за то, что он помог разоблачить более опасного преступника — взяткополучателя. Однако эффективность данной нормы невелика, случаи добровольного заявления довольно редки, и их число несопоставимо с количеством совершенных преступлений.
Ситуация обострилась в начальный период экономических реформ, когда резко увеличилось количество коррупционных преступлений, особенно взяточничества, что характерно для периода приватизации, сопровождавшейся неконтролируемым перераспределением собственности. В. П. Котин правильно отметил, что в этих условиях правоохранительные органы с целью усилить борьбу со взяточничеством стали использовать средства и методы, которые не всегда соответствовали закону, но позволяли добиться положительного результата. Одним из таких методов стали направленные на выявление взяточничества провокационные действия сотрудников правоохранительных органов, которые стали причинять существенный вред не только правам и свободам граждан, но и общественным интересам[412]. А. А. Мастерков указывал, что осуществление провокационных махинаций в борьбе с преступлениями зачастую наносит больший вред правоохраняемым общественным отношениям, чем многие из самих этих преступлений[413].
О распространенности данного явления свидетельствуют специальные исследования. А. А. Мастерков в результате экспертного опроса сотрудников ряда оперативных подразделений МВД и ФСБ установил, что половина опрошенных считает возможным провоцировать лицо, подозреваемое в совершении преступлений, на совершение того или иного преступления с целью последующего изобличения, еще двадцать процентов опрошенных имеют опыт осуществления таких провокаций[414].
Указанные обстоятельства вызвали необходимость криминализации провокационных действий, применяемых в борьбе со взяточничеством. Однако формулирование соответствующего состава вызвало определенные трудности. Необходимо было соблюсти баланс, с одной стороны, общественных интересов, заключающихся в разоблачении взяточников, а с другой — также представляющих социальную ценность свобод, которые можно нарушить путем изобличения граждан в преступлениях, которые они не намеревались совершать. В данном случае граждане оказываются жертвами незаконных провокационных действий правоохранительных органов. Поэтому закон должен был дать ответ на принципиальные вопросы: какие действия следует считать провокационными; следует ли устанавливать ответственность за провокацию как дачи, так и получения взятки (или коммерческого подкупа); какими должны быть условия уголовной ответственности за провокацию (признаки объективной стороны, субъекта и субъективной стороны); чем отличаются провокационные действия от правомерных оперативно-розыскных мероприятий, проводимых с целью изобличения взяточников, и т. п.
Исходя из приведенной характеристики общественной опасности провокации взятки можно определить объект этого деяния. В широком смысле объектом являются общественные отношения в сфере правосудия. Конкретный объект Н. Егорова определяет как предусмотренный уголовно-процессуальным законом порядок сбора, проверки и оценки доказательств[415]. По мнению Л. В. Лобановой, ст. 304 УК защищает общественные отношения, обеспечивающие выполнение такой задачи правосудия, как ограждение невиновного от необоснованного осуждения[416]. И. В. Дворянсков полагает, что общественная опасность преступления обусловлена тем, что оно создает ложное основание для возбуждения уголовного дела, привлечения лица к уголовной ответственности, наносит урон авторитету правоохранительных органов, а также посягает на репутацию должностного лица, престиж и авторитет представляемых им учреждений. Поэтому непосредственным объектом преступления являются общественные отношения, обеспечивающие объективность получения доказательств совершения преступления; дополнительным же объектом являются отношения, обеспечивающие репутацию личности, защиту от необоснованного привлечения к ответственности и осуждения[417]. В принципе, приведенные определения не противоречат друг другу, так как ограждение от необоснованного осуждения возможно лишь при соблюдении порядка сбора, проверки и оценки доказательств, условием чего является объективность их получения.
Потерпевшим является должностное лицо либо лицо, выполняющее управленческие функции в коммерческих или иных организациях, на которого направлены провоцирующие действия. Признаки этих лиц приведены в примечании 1 к ст. 285 УК и в примечании 1 к ст. 201 УК.
Объективная сторона провокации заключается в попытке передать должностному лицу либо лицу, выполняющему управленческие функции в коммерческих или иных организациях, без его согласия предмета взятки (подкупа).
При характеристике преступления, предусмотренного ст. 304 УК, неизбежно должны быть затронуты понятия взятки и коммерческого подкупа, в частности, их предмета. Полный анализ этих деяний подробно изложен в ряде работ, посвященных взяточничеству (ст. 290 и 291 УК) и коммерческому подкупу (ст. 204 УК)[418], и в постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 10 февраля 2000 г. «О судебной практике по делам о взяточничестве и коммерческом подкупе». Следует лишь остановиться на некоторых расхождениях между формулировками, использованными в нормах о взяточничестве либо коммерческом подкупе (ст. 290 и 204 УК) и о провокации взятки либо коммерческого подкупа (ст. 304 УК).
Такое различие имеется по поводу предмета этих преступлений. Во всех трех нормах указаны деньги, ценные бумаги, иное имущество, но в ст. 290 УК также упоминаются выгоды имущественного характера, а в ст. 204 и 304 УК вместо выгод — услуги имущественного характера. Это отличие вряд ли существенно, оно носит чисто редакционный характер, в указанном постановлении Пленума выгоды и услуги приведены в одном ряду и описаны как оказываемые безвозмездно, но подлежащие оплате (предоставление туристических путевок, ремонт квартиры, строительство дачи и т. п.). Под выгодами имущественного характера следует понимать, в частности, занижение стоимости передаваемого имущества, приватизируемых объектов, уменьшение арендных платежей, процентных ставок за пользование банковскими ссудами.
Важным признаком провокации является указание в ст. 304 УК на попытку передать взятку как признак объективной стороны. Понятие попытки связано с установлением момента окончания преступления.
Н. Егорова полагает, что имеется в виду неудавшаяся попытка, которая ничем не отличается от покушения на дачу взятки[419]. С таким пониманием попытки не согласна Л. В. Лобанова, которая считает, что понятие «попытка» в контексте «попытка передачи ... с целью искусственного создания доказательств совершения преступления» не может толковаться буквально как покушение, ибо это несовместимо с целью предусмотренного в ст. 304 УК преступления[420]. С. Н. Радачинский также не согласен с пониманием попытки в ст. 304 УК как покушения: системно-логическое толкование диспозиции ст. 304 УК позволяет предположить, что законодатель употребил термин «попытка», не придавая ему тождества с невозможностью завершить деяние по причинам, не зависящим от воли виновного, когда, например, взяткодателю либо взяткополучателю в момент передачи взятки стало плохо и т. п. Термин «попытка» лишь подчеркивает возможность квалификации провокационного деяния уже на стадии покушения[421].
Соглашаясь с приведенными доводами, отметим, что состав ст. 304 УК формальный, т. е. саму попытку (даже если назвать ее покушением) следует считать оконченным преступлением. И ничего не меняется оттого, что попытка удалась, т. е. провоцируемое лицо приняло взятку, — ее фактическое принятие находится за рамками состава ст. 304 УК[422] и поэтому не может повлиять на квалификацию действий провокатора. Как правильно указывал Б.В. Волженкин, законодатель, используя такое описание преступления, просто переносит момент окончания преступления на более ранний, не связывая таким образом состав провокации взятки с той или иной реакцией провоцируемого лица[423]. Смысл ст. 304 УК заключается в предотвращении провокационных действий, направленных на искусственное создание условий для совершения преступлений лицами, которые ранее не намеревались их совершать. Поэтому реализация попытки дать взятку, когда спровоцированное лицо фактически приняло ее, не исключает ответственность за оконченный состав провокации.
Такую же позицию в отношении момента окончания преступления занял Пленум Верховного Суда РФ: в п. 25 постановления от 10 февраля 2000 г. «О судебной практике по делам о взяточничестве и коммерческом подкупе» указано, что данное преступление является оконченным с момента попытки передачи денег или материальных ценностей либо попытки оказания услуг материального характера.
Следующее условие применения ст. 304 УК — отсутствие согласия получателя на принятие предмета взятки (подкупа). При этом возникают два вопроса: во-первых, будет ли провокатор отвечать по ст. 304 УК, если провоцируемое лицо приняло взятку, т. е. было получено согласие получателя, и, во-вторых, за что он будет отвечать в данной ситуации — за оконченное получение взятки или за покушение на него.
Для ответа на первый вопрос рассмотрим возможные варианты поведения провоцируемого.
Во-первых, потенциальный взяткополучатель может вообще не осознавать, что в отношении него совершаются действия, имитирующие получение им взятки, т. е. по существу обманные действия (например, деньги вкладываются в папку с документами, незаметно оставляются в столе, передаются родственникам должностного лица якобы с его согласия и т. д.). Во-вторых, предложение взятки может быть открытым, но провоцируемый может отклонить его, отказаться брать взятку. Поскольку в обоих случаях согласия на принятие взятки не было, то с точки зрения наличия у провокатора состава ст. 304 УК оба варианта равноценны.
Третий вариант — когда взяткополучатель вначале отказывается от принятия взятки, но затем под влиянием уговоров провокатора принимает ее. По нашему мнению, в этом случае провокатор также отвечает по ст. 304 УК, ибо первоначально согласия получателя не было, т. е. данное условие применения ст. 304 УК соблюдено.
Наконец, последний, самый сложный вариант, когда взяткополучатель соглашается принять взятку сразу же, после первого предложения провокатора. Именно в данном случае отсутствует предусмотренное в ст. 304 УК условие — «без согласия».
Н. Егорова не различает два последних варианта и приходит к выводу, что, поскольку передача (а не попытка передачи) предмета взятки состоялась и согласие получателя было достигнуто, то квалификация действий провокатора по ст. 304 УК сомнительна. В подобной ситуации он должен отвечать не по ст. 304 УК, а за подстрекательство к получению взятки по ст. 33 и 290 УК[424].
Разумеется, между последними вариантами поведения получателя (когда его пришлось уговаривать и когда он сразу согласился принять взятку) есть отличия, но они несущественны с точки зрения оценки поведения провокатора, ибо характеризуют только степень активности его действий, но не сам факт провокации. Если же исходить из того, что провокация как способ борьбы с преступностью в принципе недопустима, то согласие получателя вообще не должно влиять на оценку действий провокатора — он всегда должен отвечать по ст. 304 УК.
Предложение квалифицировать его действия как подстрекательство к получению взятки имеет определенные основания — признаки этого деяния действительно есть, причем во всех случаях провокации, независимо от согласия провоцируемого. Но предложение Н. Егоровой не может быть воспринято, так как провокация — своеобразная разновидность подстрекательства, которая предусмотрена в ст. 304 УК как самостоятельное преступление. В этом смысле ст. 304 УК является специальной нормой по отношению к квалификации по ст. 33 и ст. 290 УК, и по правилам конкуренции должна применяться именно ст. 304 УК.
Конечно, можно порассуждать о том, что специальная норма применяется лишь при наличии всех ее признаков, а если какой-то ее признак отсутствует, то применяется общая норма (в данном случае о подстрекательстве), так как нет обязательного элемента ст. 304 УК — отсутствия согласия на принятие взятки. Однако нельзя не учитывать своеобразия состава провокации как действий, совершенных по инициативе провокатора. Ю. И. Кулешов правильно указывал, что при характеристике провокации важное значение будет иметь то, насколько намерение совершить преступление порождено изобретательными действиями провокатора, а не самого провоцируемого[425]. Решающим критерием должно быть наличие у лиц, склоняющих к получению взятки с провокационными целями, обоснованных данных о желании провоцируемого получить взятку. Если таких данных нет, то следует прийти к выводу, что до предложения принять взятку согласия не было, а потому нет препятствий для применения ст. 304 УК.
Предлагаемая конструкция выглядит несколько искусственно, ее реализация неизбежно вызовет трудности в доказывании фактов, поэтому радикальным решением вопроса было бы исключение из ст. 304 УК признака «без согласия». Отметим, что этого признака не было в прежних нормах о провокации взятки — ни в ст. 115 УК РСФСР 1922 г., ни в ст. 119 УК РСФСР 1926 г., он появился лишь в ст. 304 УК РФ. Признак явно излишний — если считать провокацию в принципе недопустимым способом борьбы с преступлениями, то не должно иметь значения, кому она адресована: лицу, которое может поддаться на провокацию, или же тому, кто решительно отклонит ее. А если инициатива получения взятки изначально исходила от взяткополучателя, то передача ему взятки под контролем правоохранительных органов вообще не является провокацией, о чем будет сказано дальше, при отграничении провокации от законных оперативно-розыскных действий по изобличению взяточничества.
Далее обратимся к вопросу о квалификации действий получателя, принявшего взятку, предложенную ему провокатором. По нашему мнению, если лицо согласилось принять предмет взятки (подкупа), передаваемый с провокационной целью, то в его поступке нет всех признаков получения взятки (подкупа), так как она передавалась не с целью добиться совершения действий в пользу взяткодателя. Со стороны получателя имеется фактическая ошибка, поэтому он подлежит ответственности за покушение на получение взятки или подкупа по ст. 30 и ст. 290 или ч. 3 ст. 204 УК[426]. К такому же выводу пришел Б. В. Волженкин — именно как покушение следует рассматривать действия получателя, поскольку давать взятку должностному лицу не собирались, а лишь с помощью имитации дачи взятки провоцировали его к совершению действий, направленных на получение взятки[427].
С таким выводом не согласна с Н. Егорова, которая полагает, что при принятии взятки (коммерческого подкупа) деяние следует считать оконченным, так как ошибочное представление должностного лица о направленности умысла взяткодателя, для которого важно само принятие взятки, а не выполнение служебных действий за вознаграждение, не должно иметь юридического значения[428]. Эти доводы представляются неубедительными.
Субъективное вменение предполагает обязательный учет осознания виновным всех объективных элементов состава, а особенность уголовно-правовой оценки взяточничества заключается еще в том, что дача и получение взятки — составы необходимого соучастия, т. е. одно не может быть совершено без другого[429]. Судебная практика давно установила, что субъективная сторона дачи взятки включает осознание того, что передается именно взятка, а не что-либо другое (например, вознаграждение за произведенную работу, штраф за совершенное правонарушение и т. п.). И взяткополучатель осознает, что взяткодатель осведомлен о том, что он именно дает взятку. Этот вывод четко сформулирован в определении Судебной коллегии Верховного Суда СССР по делу С.: «Субъективная сторона получения взятки, как это следует из смысла закона, предполагает прямой умысел виновного: должностное лицо осознает, что получает незаконную материальную выгоду за выполнение или невыполнение им в интересах дающего определенных действий, связанных с использованием служебного положения. При этом умысел взяткополучателя должен включать в себя сознание того, что и взяткодатель сознает указанные обстоятельства, а также незаконный характер своих действий»[430]. Следовательно, если тот, кто вручает вознаграждение, не считает это взяткой, то он и не дает взятки, значит, тот, кто принимает вознаграждение, ее не получает. В противном случае образуется неразрешимое противоречие: имеется оконченное получение взятки, а ее дачи нет (так как провокатор отвечает не за дачу взятки, а по ст. 304 УК), чего в принципе быть не может. Квалификация же действий получателя как покушения вполне возможна, поскольку налицо его фактическая ошибка.
В ст. 304 УК нет указаний на признаки субъекта преступления, поэтому субъектом может быть любое лицо. Действительно, провокационные действия может совершить каждый. Однако, как видно из предыдущего изложения, специальные вопросы возникают тогда, когда эти действия совершают сотрудники правоохранительных органов (выдавая их за оперативный эксперимент), в связи с чем следует обсудить варианты квалификации их действий либо только по ст. 304 УК, либо по совокупности с преступлением против интересов службы. Тот же вопрос возникает, когда другие должностные лица либо лица, выполняющие управленческие функции в коммерческих или иных организациях, совершают провокационные действия с использованием своих служебных полномочий.
Бесспорно, использование служебных полномочий для совершения провокационных действий содержит признаки как ст. 304 УК, так и служебного преступления, и вопрос заключается в том, охватывается ли все содеянное одной из указанных норм либо требуется квалификация по совокупности. Сторонником применения только ст. 304 УК является С. Ф. Милюков, который обосновывает свой вывод тем, что реально чаще всего провокационные действия совершают сотрудники правоохранительных органов, и законодатель учел это, закрепив в санкции ст. 304 УК лишение права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью[431].
Среди сторонников квалификации по совокупности нет единства по поводу того, всегда ли нужна такая квалификация, а если нужна, то какую норму следует применять наряду со ст. 304 УК. М. Н. Голоднюк полагает, что провокационные действия, совершенные должностным лицом, всегда следует квалифицировать как злоупотребление должностным положением и провокацию взятки либо коммерческого подкупа[432].
В. П. Малков считает, что в случае совершения провокационных действий лицом, занимающим государственную должность государственной службы РФ или государственную должность ее субъекта, а равно главой органа местного самоуправления, содеянное следует квалифицировать по совокупности ст. 285 и ч. 2 ст. 304 УК[433] (очевидно, в тексте опечатка, имелось в виду применение ч. 2 ст. 285 и ст. 304 УК, так как ст. 285 УК разделена, а ст. 304 УК не разделена на части). Следовательно, при отсутствии признаков ч. 2 ст. 285 УК применять квалификацию по совокупности по ч. 1 ст. 285 УК не следует — видимо, потому, что санкция ч. 1 ст. 285 УК мягче, а ч. 2 ст. 285 УК строже, чем санкция ст. 304 УК.
С. Н. Радачинский пишет, что при совершении провокационных действий должностным лицом общественная опасность деяния существенно повышается, в содеянном имеются признаки идеальной совокупности провокации взятки либо коммерческого подкупа, но не со злоупотреблением полномочиями, а с их превышением (ст. 286 УК), так как в действиях субъекта содержатся признаки еще одного самостоятельного преступления, предусмотренного ст. 304 УК[434].
Вопрос о квалификации провокационной деятельности должностных лиц только по ст. 304 УК либо по совокупности с нормами о должностных (служебных) преступлениях является частью более общей проблемы о квалификации случаев, когда должностные лица (либо лица, выполняющие управленческие функции в коммерческих и иных организациях) совершают так называемые общеуголовные преступления, объективную сторону которых могут выполнять как общие субъекты (их можно назвать частными лицами), так и указанные специальные субъекты с использованием своего служебного положения, причем важная особенность подобных норм в том, что в их диспозициях (и простых, и квалифицированных видов составов) нет указаний на совершение деяний специальными субъектами с использованием своего служебного положения. К числу этих норм относится и ст. 304 УК.
Решение этого вопроса зависит от того, имеется ли в составе (основном или квалифицированном его виде) указание на возможность совершения данного преступления с использованием служебного положения. Если такого указания нет, то содеянное посягает на два объекта (первый — соответствующего деяния, второй — объект должностных (служебных) преступлений) и должно квалифицироваться по их совокупности; если же оно есть, то тоже имеется посягательство на два объекта, но применять две нормы нельзя, так как все содеянное охватывается одной нормой. К таким выводам неоднократно приходили высшие судебные инстанции в руководящих постановлениях по различным категориям дел.
Например, Пленум Верховного Суда РФ в п. 10 постановления от 5 ноября 1998 г. «О практике применения судами законодательства об ответственности за экологические правонарушения» разъяснил: «Обратить внимание судов на то, что в случаях, когда виновным в совершении экологического преступления признается должностное лицо государственного предприятия, учреждения, организации или лицо, выполняющее управленческие функции в коммерческой или иной организации, оно должно нести ответственность по соответствующей статье за экологическое преступление, а при наличии в действиях признаков злоупотребления должностными полномочиями или полномочиями лица, выполняющего управленческие функции в коммерческой или иной организации, несет также ответственность соответственно по статьям 285 и 201 УК РФ.
При этом необходимо учитывать, что в статьях 256, 258 и 260 УК РФ специально предусматривается ответственность за преступления, совершенные с использованием служебного положения. Исходя из этого содеянное следует квалифицировать только по указанным нормам об экологических преступлениях без совокупности со статьями, предусматривающими ответственность за должностные преступления, либо за злоупотребление полномочиями лицами, выполняющими управленческие функции в коммерческой или иной организации».
К аналогичному выводу пришел Пленум Верховного Суда РФ, который в п. 25 постановления от 10 февраля 2000 г. «О судебной практике по делам о взяточничестве и коммерческом подкупе» разъяснил: «Если провокация взятки или коммерческого подкупа совершена должностным лицом с использованием своего служебного положения, содеянное им следует дополнительно квалифицировать по ст. 285 УК РФ». Обоснование такого решения очевидно: налицо явление, которое принято называть учтенной в законе совокупностью (составным преступлением), когда в один состав объединяются деяния, которые часто совершаются вместе и в этом сочетании представляют повышенную общественную опасность по сравнению с каждым из них, рассматриваемым как отдельное преступление. Заметим лишь, что, поскольку речь идет не только о взятке, но также о коммерческом подкупе, в аналогичных случаях в отношении лиц, выполняющих управленческие функции в коммерческих или иных организациях, следует применять дополнительно ст. 201 УК.
Следовательно, квалификация по совокупности необходима лишь потому, что в ст. 304 УК нет указаний на совершение провокационных действий специальным субъектом. В перспективе же следует согласиться с предложением С.Н. Радачинского дополнить ст. 304 УК частью 2 «те же действия, совершенные лицом с использованием своего служебного положения»[435].
Субъективная сторона преступления — только прямой умысел, виновный осознает, что пытается передать взятку без согласия получателя, т. е. провоцирует его. Кроме того, в законе указаны специальные цели: искусственное создание доказательств совершения преступления либо шантаж. В первом случае конечной целью является изобличение лица как якобы получившего взятку и привлечение его к ответственности за это. Искусственное создание доказательств может выражаться в подбрасывании предмета якобы врученной взятки и совершении других имитационных действий, а для провокаций, совершаемых оперативными сотрудниками правоохранительных органов, также в составлении фиктивных протоколов и других процессуальных документов.
Шантаж как цель провокации заключается в угрозах изобличить должностное лицо в получении взятки (не имеет значения — была она фактически получена или ее вручение было только имитировано) для того, чтобы добиться от него определенного поведения. При этом следует установить, что цель шантажа сформировалась у провокатора до передачи взятки, о чем может свидетельствовать отсутствие у него потребности в совершении в его пользу служебных действий. Если же взятка была дана для того, чтобы добиться совершения получателем выгодных для взяткодателя действий, а впоследствии взяткодатель по каким-то причинам (например, если должностное лицо не совершило все обещанные действия) стал угрожать взяткополучателю разоблачением, то в данном случае провокации в смысле ст. 304 УК нет, взяткодатель должен отвечать за дачу взятки или коммерческий подкуп по ст. 291 УК или ч. 1 ст. 204 УК, а при добровольном сообщении о даче взятки он вообще освобождается от уголовной ответственности, так как сама по себе угроза изобличения преступника, без совершения заранее спланированных провокационных действий, не содержит признаков какого-либо состава преступления.
Провокацию взятки следует отличать от правомерной передачи взятки под контролем сотрудников правоохранительных органов с целью изобличения взяточников («подконтрольная взятка»). Речь идет о проведении оперативного эксперимента, основанием которого в соответствии с п. 2 ст. 7 Федерального закона от 5 июля 1995 г. «Об оперативно-розыскной деятельности» являются полученные органами, осуществляющими эту деятельность, сведения о признаках подготавливаемого, совершаемого или совершенного противоправного деяния, а также о лицах, его подготавливающих, совершающих или совершивших, при отсутствии достаточных данных для решения вопроса о возбуждении уголовного дела. Необходимость проведения четкой границы между провокацией и экспериментом вызвана, в частности, тем, что провокацию иногда пытаются представить как оперативный эксперимент.
Основное их различие заключается в том, что, как следует из приведенного текста закона, проведение эксперимента допустимо лишь при условии, что правоохранительные органы располагают достоверной информацией о подготавливаемом, совершаемом или совершенном преступлении В. П. Котин правильно писал, что при проведении оперативно-розыскных мероприятий сотрудники имеют для этого основания и фиксируют события и факты, а при провокации таких оснований нет и сотрудники инициируют преступное поведение провоцируемых[436]. Л. В. Лобанова уточняет, что проведение оперативного эксперимента продиктовано стремлением поставить под контроль правоохранительных органов уже начавшиеся процессы, связанные с посягательством на объект уголовно-правовой охраны, и, в конечном счете, прервать их развитие. При этом эксперимент должен производиться на основании информации, носящей отнюдь не предположительный характер[437].
С этим согласен Б. В. Волженкин, который подчеркивает, что простое предоставление возможности совершить преступление без элементов подстрекательства к нему (например, сознательное нарушение правил движения на глазах у инспектора ГИБДД, чтобы проверить, как он поведет себя в данной ситуации) не является недопустимой провокацией[438]. И это верно, так как в приведенном примере сотрудники, нарушившие правила движения, не высказывали прямое предложение дать взятку.
По существу тот же критерий проведения отличий содержится в п. 25 упомянутого постановления Пленума Верховного Суда РФ от 10 февраля 2000 г.: «Не является провокацией взятки или коммерческого подкупа проведение предусмотренного законодательством оперативно-розыскного мероприятия в связи с проверкой заявления о вымогательстве взятки или имущественного вознаграждения при коммерческом подкупе».
Соглашаясь в принципе с приведенным предписанием, следует все же отметить одну содержащуюся в нем неточность. В постановлении говорится о проверке заявления о вымогательстве взятки. В п. 15 того же постановления вымогательство взятки определяется как требование должностного лица дать взятку под угрозой совершения действий, которые могут причинить ущерб законным интересам гражданина. Последний оказывается вынужден дать взятку с целью предотвращения вредных последствий для своих правоохраняемых интересов. Следовательно, важным признаком вымогательства является угроза не любым, а только законным (правоохраняемым) интересам взяткодателя. Такое толкование представляется вполне обоснованным, ибо вымогательство является не только квалифицирующим признаком получения взятки (ч. 4 ст. 290 УК), но одновременно и обстоятельством, освобождающим взяткодателя от ответственности (примечание к ст. 291 УК). Понятие вымогательства в обоих случаях должно быть одинаковым. Угроза законным интересам гражданина повышает опасность получения взятки и одновременно снижает опасность дачи взятки, так как ставит гражданина в положение, содержащее некоторые признаки крайней необходимости, чего нет при угрозе нарушения его незаконных интересов.
Приведенные соображения, касающиеся признаков вымогательства взятки, однако, не имеют отношения к установлению различий между провокацией взятки и оперативно-розыскными мероприятиями по изобличению взяточников. С этой точки зрения совершенно безразлично, имело ли место со стороны взяткополучателя простое предложение дать взятку либо требование, сопровождавшееся угрозой причинения вреда любым (как законным, так и незаконным) интересам взяткодателя, ибо важно только то, от кого исходила инициатива передачи взятки. Если инициатором был взяткополучатель, то провокации нет, а если лицо, пытавшееся дать (или фактически давшее) взятку, то провокация есть, и она должна влечь ответственность по ст. 304 УК. Поэтому в постановлении Пленума следовало указать на проверку заявления не о вымогательстве, а о любом предложении дать взятку, независимо от наличия признаков вымогательства.
Установление в ст. 304 УК ответственности за провокацию получения взятки породило ряд вопросов, связанных с криминализацией провокаций совершения других преступлений. В первую очередь это касается провокации дачи взятки. В ст. 115 УК РСФСР 1922 г. предусматривалась ответственность только за провокацию дачи взятки, которая определялась как заведомое создание должностным лицом обстановки и условий, вызывающих предложение взятки, в целях последующего изобличения дающего взятку. В ст. 119 УК РСФСР 1926 г. говорилось о провокации как дачи взятки, так и ее получения. В ст. 304 УК РФ предусмотрена ответственность за провокацию только получения взятки. Возможно, это вызвано тем, что такая провокация типична для действий сотрудников правоохранительных органов, более опасна и встречается чаще, чем провокация ее дачи. Однако, несмотря на указанные различия, следует согласиться с авторами, которые полагают, что следовало бы предусмотреть в отдельном составе ответственность и за провокацию дачи взятки[439].
Пока отдельной нормы о провокации дачи взятки в УК нет, вопрос о квалификации следует решать с учетом общих положений уголовного закона. Эта проблема обсуждалась еще в период действия УК РСФСР 1960 г., в котором не было отдельной нормы о провокации взятки. М. X. Хабибуллин рассматривал провокацию как вид подстрекательства и предлагал квалифицировать ее по правилам о соучастии[440]. Действительно, провокация дачи взятки является видом подстрекательства к совершению этого преступления и квалифицировать ее нужно по ст. 33 и ст. 291 УК (коммерческого подкупа — по ст. 33 и ч. 1 ст. 204 УК).
Однако провокационные действия не всегда содержат признаки подстрекательства. Необходимо, чтобы предложение дать или получить взятку было доведено до сведения провоцируемого лица, стало ему известно. Если же провокация заключается в совершении действий, о которых провоцируемое лицо вообще не знало, то нет признаков склонения к совершению преступления, а следовательно и подстрекательства. В связи с этим А. А. Мастерков внес два заслуживающих поддержки предложения о совершенствовании уголовного законодательства с целью борьбы с провокационными действиями. Первое из них: сформулировать в Общей части УК отдельную норму, регулирующую ответственность за провокацию (ст. 341 УК), включив в нее, помимо определения провокации, также следующее правило: «Провокация преступления влечет за собой уголовную ответственность, в зависимости от роли провокатора, в соответствии с положениями статей 33-34 настоящего Кодекса»[441].
Второе: дополнить УК ст. 3041 «Нарушение законодательства Российской Федерации об оперативно-розыскной деятельности» следующего содержания: «Осуществление оперативно-розыскной деятельности для достижения целей и решения задач, не предусмотренных законом, либо в нарушение установленного законодательством Российской Федерации порядка, а равно не уполномоченными на ее осуществление лицами, если это действие повлекло существенное нарушение прав и законных интересов граждан или организаций»[442]. Эти предложения представляются обоснованными. Однако, поскольку они выходят за пределы уголовно-правовой оценки провокаций, ибо распространяются на более широкий круг оперативно-розыскной деятельности, их подробный анализ выходит за рамки настоящей работы. Можно лишь предварительно заметить, что при их реализации возникнут новые юридические проблемы — например, о соотношении ст. 3041 УК со ст. 304 УК и др.
Ряд вопросов возникает в связи с тем, что провокация взятки похожа на другие преступления, которые совершаются (или, по крайней мере, в ряде случаев могут совершаться) с целью, аналогичной провокационной, т. е. с целью добиться привлечения к ответственности невиновного лица. В этом смысле близкими к ст. 304 УК являются нормы о заведомо ложном доносе, соединенном с искусственным созданием доказательств обвинения (ч. 3 ст. 306 УК), и о фальсификации доказательств по уголовному делу (ч. 2 ст. 303 УК). Соотношение между ними рассматривается дальше, при анализе указанных норм.
Завершая изложение проблемы ответственности за провокацию взятки, мы не можем не отметить, что дискуссии о содержании этой нормы вышли за рамки ее признаков и затронули более общие проблемы уголовно-правовой оценки провокаций как метода борьбы с преступностью. Это тем более актуально, что использование провокаций в деятельности правоохранительных органов не ограничивается расследованием дел о взяточничестве, а встречается и в отношении других деяний. Типичным является незаконный оборот наркотических средств, причем речь идет не об их подбрасывании (такие факты являются фальсификацией, а не провокацией), а о случаях действительной продажи, инициированной сотрудниками оперативных служб. По многим уголовным делам основным доказательством являются результаты так называемого «контрольного закупа». Суть его в том, что оперативные сотрудники сами или через других лиц (как правило, задержанных наркоманов) обращаются к кому-либо с просьбой продать наркотическое средство, приобретают его, расплачиваясь мечеными купюрами, а затем задерживают продавца и привлекают его за сбыт наркотических средств. В таких ситуациях возникает два вопроса: во-первых, как оценивать с точки зрения уголовного права действия оперативных сотрудников, и, во-вторых, подлежат ли ответственности лица, совершившие преступные действия в результате провокации.
В этом отношении несомненный интерес представляет позиция Европейского Суда по правам человека, изложенная в решении от 9 июня 1998 г. по делу Тейксейра де Кастро против Португалии (44/1997/828/1034).
В рамках операции по наблюдению за незаконным оборотом наркотиков два переодетых сотрудника полиции общественной безопасности неоднократно вступали в контакт с гражданином В. С. Он подозревался в незначительном незаконном сбыте наркотиков — в основном, гашиша. Сотрудники полиции надеялись, что через В. С. они смогут определить его поставщика, и обратились к В. С. с просьбой о покупке нескольких килограммов гашиша. Не зная о том, что это сотрудники полиции, В. С. выразил согласие найти поставщика. Однако, несмотря на давление со стороны этих сотрудников, ему не удалось найти его.
Около полуночи 30 декабря 1992 г. эти два сотрудника отправились к В. С. домой и сообщили ему, что сейчас они заинтересованы в покупке героина. В. С. упомянул имя Тейксейра де Кастро как одного из тех, кто смог бы найти героин; однако В. С. не знал нужного адреса и должен был узнать его у Ф. О. Затем все четверо отправились домой к заявителю (Тейксейра де Кастро) в машине предполагаемых покупателей. Заявитель вышел по просьбе Ф. О. и сел в машину, где его ждали два сотрудника вместе с В. С. Сотрудники сказали, что они хотят купить 20 граммов героина за 200 000 эскудо (Португалии) и достали пачку банкнот Банка Португалии.
Тейксейра де Кастро согласился предоставить героин и в сопровождении Ф. О. проехал в своем автомобиле к дому другого гражданина, Дж. П. О. Последний приобрел три пакетика героина, один из них весом десять граммов, а два других — по пять граммов каждый, у кого-то еще и в свою очередь передал их заявителю за некоторую плату, точная величина которой неизвестна.
После этого заявитель доставил наркотики домой к В. С. Сотрудники вошли в дом по приглашению В. С.; затем заявитель достал один из пакетиков из своего кармана, после чего сотрудники представились и произвели арест заявителя, В. С. и Ф. О. Был произведен обыск всех троих, в результате которого у заявителя было обнаружено два других пакетика с героином, 43 000 португальских эскудо наличными и золотой браслет.
6 декабря 1993 г. суд признал заявителя виновным и приговорил его к заключению сроком на шесть лет. Суд счел, что использование переодетых сотрудников полиции или даже «агентов-провокаторов» не запрещено португальским законодательством при условии, что пожертвование личной свободой обвиненного оправдывается защищаемыми ценностями. Поскольку Ф. О. изначально обратился к заявителю, поведение сотрудников полиции общественной безопасности не явилось «решающим» при совершении преступления. Суд разъяснил, что вынес свой приговор на основании заявлений свидетеля Ф. О., соответчика В. С., самого заявителя и, «в основном», двух сотрудников полиции.
Тейксейра де Кастро обратился с жалобой в Верховный Суд Португалии, указывая на нарушение права справедливого рассмотрения дела и ссылаясь на ст. 6 Конвенции. Верховный Суд отклонил жалобу, отметив, что в данном случае является неоспоримым, что сотрудники полиции были предельно настойчивыми до момента знакомства с Тейксейра де Кастро. Однако вполне естественно, что так и следовало поступить. Сотрудникам полиции было известно, что В. С. является потребителем наркотиков, и они старались выявить лицо, снабжающее его наркотиками. Поскольку гашиша не оказалось в наличии, сотрудники постарались добыть героин и узнали о Тейксейра де Кастро, который согласился с их ложными просьбами, поскольку хотел извлечь выгоду из этой сделки, для чего воспользовался одним из главных бедствий нашего времени. Настойчивость сотрудников полиции была вознаграждена, так как они арестовали заявителя в момент нахождения у него достаточно большого количества наркотиков. Как заявил государственный обвинитель в своей речи, сотрудники полиции действовали в рамках закона и их поведение не делает полученные улики неприемлемыми.
Тейксейра де Кастро обратился в Европейский Суд по правам человека с жалобой на то, что в его отношении не было обеспечено справедливое рассмотрение дела, в рамках которого переодетые сотрудники полиции склонили его к совершению преступления, в котором его впоследствии обвинили. Он основывал свои претензии на ст. 6 § 1 Конвенции, часть которой, имеющая отношение к данному случаю, гласит:
«При вынесении... любого уголовного обвинения каждый имеет право на справедливое... рассмотрение... судом в разумный срок».
Он заявлял, что ранее не был судим и никогда бы не совершил преступления, если бы его не вынудили к этому «агенты-провокаторы».
Правительство Португалии не согласилось с этим требованием и выдвинуло аргумент, что во многих государствах, в том числе в странах — членах Совета Европы, допускается применение специальных мер расследования, в частности, в рамках борьбы с незаконным оборотом наркотиков. Общество вынуждено изыскивать способы сдерживания уголовной деятельности, подрывающей основы демократического общества. Два сотрудника полиции, вовлеченные в данное дело, не могут быть сочтены «агентами-провокаторами». Следует проводить различие между случаями, когда действия тайного агента создают преступное намерение, ранее отсутствовавшее, и случаями, в которых обвиняемый уже был предрасположен к совершению преступления. В рассматриваемом случае сотрудники просто разоблачили скрыто существовавшее преступное намерение, предоставив Тейксейра де Кастро возможность его осуществления. Ф. О. (один из соучастников) не оказывал давления на заявителя, который сразу же проявил интерес к приобретению наркотиков и осуществил сделку. Кроме того, в момент ареста заявитель имел при себе большее количество наркотиков, чем требовали «покупатели».
Европейский Суд по правам человека отметил, что юристы-теоретики в Португалии (и других европейских странах) в рамках термина «внедрение» определили различие между «тайным агентом» и «агентом-провокатором». Первый ограничивается сбором информации, тогда как второй фактически подстрекает людей к совершению уголовного преступления. В Португалии согласно закону юристы-эксперты рассматривали доказательства, полученные «тайным агентом», как допустимые, но были более сдержанными в отношении доказательств, полученных «агентами-провокаторами».
По мнению Европейского Суда по правам человека, в рассматриваемом случае необходимо определить, выходила ли деятельность двух сотрудников полиции за рамки деятельности тайных агентов. Суд отмечает, что Правительство не оспаривало факта вмешательства сотрудников полиции в оборот наркотиков в рамках операции по борьбе с ним под судебным надзором. Однако не является очевидным, что компетентные органы имели достаточные основания подозревать Тейксейра де Кастро в участии в незаконном обороте наркотиков, напротив — он не привлекался к суду и в отношении него не велось предварительных следствий. В самом деле, он не был известен сотрудникам полиции, которые смогли войти в контакт с ним только через посредничество В. С и Ф. О.
Кроме того, наркотики не находились в доме заявителя, он приобрел их у третьего лица, которое в свою очередь приобрело их у другого человека. Не существует доказательств, поддерживающих довод Правительства о предрасположенности заявителя к совершению преступления. Выводом, вытекающим из сложившихся обстоятельств, является то, что два сотрудника полиции не только не ограничились исключительно пассивным расследованием преступной деятельности Тейксейра де Кастро, но и оказали влияние в виде подстрекательства к совершению преступления.
Применение тайных агентов должно быть ограничено, законные гарантии должны быть обеспечены даже в случае борьбы с незаконным оборотом наркотиков — государственные интересы не могут оправдывать применение доказательств, полученных в результате провокационных действий полиции.
Два сотрудника полиции не ограничились беспристрастным расследованием преступной деятельности заявителя, но оказали давление, выразившееся в провокации к совершению преступления. Действия двух сотрудников полиции вышли за рамки деятельности тайных агентов — их вмешательство и его использование в оспариваемом судебном разбирательстве означало, что изначально заявитель был преднамеренно лишен справедливого разбирательства.
В свете вышеизложенного Суд пришел к заключению, что действия двух сотрудников полиции вышли за рамки действий тайных агентов, поскольку они спровоцировали совершение преступления, и нет никаких оснований считать, что без их вмешательства преступление имело бы место. Такое вмешательство и его использование изначально означает, что заявитель был определенно лишен справедливого рассмотрения дела. Следовательно, имело место нарушение ст. 6 § 1 Конвенции[443].
Приведенное решение представляет интерес, так как в нем содержатся общие положения, которые применимы к провокациям не только в сфере незаконного оборота наркотических средств, но и относительно других преступлений, в том числе к провокации взятки. Особенный интерес представляют рассуждения о различиях между «тайным агентом» и «агентом-провокатором»: первый занимается сбором информации о совершенных (или планируемых) преступлениях, тогда как второй фактически подстрекает людей к совершению уголовного преступления. Признавая допустимым в борьбе с преступностью внедрение тайных агентов, Европейский Суд по правам человека полагает, что использование агентов-провокаторов противоречит принципу справедливости судебного разбирательства, а из этого вытекает, что лица, не намеревавшиеся совершать преступление, но совершившие его в результате провокации, не подлежат ответственности.
1.4. Укрывательство преступлений (ст. 316 УК)
В ст. 316 УК предусмотрена ответственность за заранее не обещанное укрывательство особо тяжких преступлений. Заранее не обещанное укрывательство — разновидность более общего понятия укрывательства, которое относится к двум различным институтам Общей части — соучастию и прикосновенности.
Укрывательство — это сокрытие преступника или преступления, т. е. орудий и средств совершения преступления, следов преступления либо предметов, добытых преступным путем. Оно происходит, если одно лицо совершило какое-либо преступление (убийство, хищение и т. д.), а другое лицо (укрыватель) — скрыло (спрятало) самого преступника (исполнителя) или предметы, которые можно было бы использовать для его изобличения.
Любое укрывательство является оказанием помощи основному преступнику, поэтому в течение длительного времени оно не делилось на виды и всегда считалось соучастием (пособничеством). Так был решен вопрос в ст. 16 УК РСФСР 1922 г. и ст. 17 УК РСФСР 1926 г., в которой прямо указывалось, что пособниками считаются, в частности, лица, содействующие сокрытию преступника или следов преступления.
Это положение в течение длительного периода подвергалось обоснованной критике, ибо оно явно не соответствовало понятию пособничества как оказания помощи преступнику в совершении преступления. Такая помощь могла быть оказана лишь до совершения им преступления, ибо после того, как оно было окончено, помочь в его совершении в принципе уже невозможно. Однако есть вариант, когда укрыватель может помочь преступнику в совершении самого преступления — для этого он, укрыватель, должен что-то сделать до совершения преступления исполнителем. Практически это может быть данное исполнителю обещание скрыть его самого или орудия, средства, следы преступления либо предметы, добытые преступным путем. Такое обещание укрепляет решимость исполнителя совершить преступление и является видом пособничества. На основании приведенных соображений было выдвинуто предложение считать пособничеством только заранее обещанное укрывательство, а укрывательство, заранее не обещанное, отделить от пособничества и рассматривать как самостоятельное деяние — разновидность прикосновенности.
Это предложение было реализовано в Основах уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик 1958 г.: ст. 17 Основ устанавливала, что пособничеством является только заранее обещанное укрывательство, а ст. 18 Основ — что заранее не обещанное укрывательство влечет ответственность лишь в случаях, специально установленных законом. Данные положения были воспроизведены в ст. 17-18 УК РСФСР 1960 г., причем в Особенной части появились нормы (ст. 882 и 189 УК), которые содержали перечень преступлений, заранее не обещанное укрывательство которых наказуемо. Такая же система ответственности сохранилась и в УК РФ: в соответствии с ч. 5 ст. 33 УК РФ пособником признается лицо, совершившее заранее обещанное укрывательство, а ответственность за заранее не обещанное укрывательство предусмотрена в ст. 316 УК как за самостоятельное преступление против правосудия.
Под заранее не обещанным укрывательством понимается деятельность лица, которое не участвовало в совершении преступления в качестве исполнителя или другого соучастника, т. е. не оказывало и заранее не обещало оказать какую-либо помощь исполнителю, но после совершения им преступления приняло меры по сокрытию преступника или следов преступления.
Опасность поведения такого укрывателя заключается в том, что оно создает помехи в раскрытии преступлений, препятствует изобличению преступника и тем самым нарушает нормальную деятельность органов правосудия по борьбе с преступностью. Возможно также нарушение интересов отдельных лиц — жертв преступлений, так как укрывательство может, например, препятствовать обнаружению похищенных вещей и возврату их потерпевшему.
Для уяснения объективной стороны укрывательства необходимо обратиться к ч. 5 ст. 33 УК, в которой дано общее определение укрывательства как сокрытия преступника, средств или орудий совершения преступления, следов преступления либо предметов, добытых преступным путем.
Сокрытие преступника состоит в действиях, которые затрудняют его поимку или изобличение в совершении преступления. Конкретные способы сокрытия преступника многообразны, составить их полный перечень невозможно. Это предоставление убежища, оказание помощи в изменении внешности или одежды (чтобы затруднить задержание или опознание), обеспечение поддельными документами либо транспортными средствами и т. д.
Укрывательство средств или орудий совершения преступления, а также следов преступления — это их сокрытие, в том числе хранение, изменение внешнего вида или уничтожение. Средства совершения преступления — предметы, которые облегчают действия преступника (например, надетые на лицо маски); орудия преступления — это вещи, которые использовались для непосредственного воздействия на предмет преступления или тело потерпевшего (оружие, отмычки и т. д.); следы преступления — получившиеся в результате действий преступника отображения, которые могут использоваться как вещественные доказательства (отпечатки пальцев, следы крови, вмятины от орудий взлома и др.). К предметам, добытым преступным путем, относятся вещи, которые были похищены либо созданы противоправным способом, например, в результате занятия запрещенными уголовным правом видами деятельности (фальшивомонетничество, подделка документов и т. д.).
Интерес представляет решение вопроса о квалификации сокрытия таких предметов (радиоактивные материалы, оружие, наркотические средства и др.), хранение которых представляет собой самостоятельное преступление (ст. 220, 222, 228 УК). Следует ли квалифицировать содеянное только по указанным нормам Особенной части или же еще по совокупности и по ст. 316 УК? Поскольку речь идет о предметах, незаконный оборот которых считается самостоятельным преступлением, то, строго говоря, здесь можно найти признаки идеальной совокупности, однако на практике подобная квалификация не применяется и это, видимо, верно, так как содеянное охватывается нормами о незаконном обороте предметов, за который предусмотрены строгие наказания.
Может ли быть предметом укрывательства потерпевший от преступления? Если потерпевший несет на себе следы преступления (например, побоев), то его сокрытие является, несомненно, разновидностью сокрытия следов преступления. Однако потерпевшего можно прятать и в других целях, например, чтобы лишить его возможности подать заявление о совершенном против него преступлении. Закон не упоминает потерпевшего как предмет укрывательства, в литературе этот вопрос не обсуждался. Однако в жизни такие факты возможны, их можно приравнять к сокрытию следов преступления и, следовательно, квалифицировать по ст. 316 УК. Если при этом потерпевшего прячут (содержат в определенном месте) против его воли, в связи с чем в содеянном имеются признаки преступления против личной свободы, то следует применять также нормы об ответственности за похищение человека (ст. 126 УК) или незаконное лишение свободы (ст. 127 УК).
Помощь, оказываемая укрывателем исполнителю, должна быть существенной, затрудняющей установление или поимку преступника. Поэтому не влекут уголовную ответственность действия, которые содержат некоторые признаки укрывательства, но в силу своей малозначительности не могут рассматриваться как существенное содействие исполнителю (например, знакомые преступника разрешили ему недолго находиться в их квартире и т. д.).
Споры, касающиеся объективной стороны заранее не обещанного укрывательства, возникли по вопросу о том, можно ли совершить это преступление путем бездействия. В качестве примера приводится ситуация, когда гражданин видит, как преступник прячется сам или складывает похищенное имущество в здании или на территории, которые принадлежат этому гражданину, а он, сознавая, что эти действия связаны с преступлением, не препятствует преступнику. Такое пассивное поведение большинство авторов не считает укрывательством[444]. Видимо, это правильно — на частном лице, владеющем зданиями или территориями, не лежит юридическая обязанность воспрепятствовать их использованию преступниками для сокрытия следов уже совершенных преступлений. Иначе может решаться вопрос в отношении руководителей организаций, если в их служебные обязанности входит следить за тем, чтобы здания и территории использовались только для определенных целей.
Следующий спорный вопрос: можно ли совершить укрывательство только физическими действиями, или возможно также интеллектуальное укрывательство. Истоки этой дискуссии восходят к традиционному делению пособничества на физическое и интеллектуальное (советы, указания), по аналогии с которым таким же образом стали называть виды укрывательства. Однако эта терминология несколько устарела, в настоящее время интеллектуальное укрывательство точнее следует называть информационным, так как оно заключается в передаче информации разными способами (устно, письменно, путем условных сигналов, жестов, мимики), причем укрыватель таким поведением может помочь преступнику избежать задержания, привлечения к ответственности и осуждения.
Вопрос об интеллектуальном (информационном) укрывательстве обсуждался применительно к сообщениям органам следствия ложных сведений с целью воспрепятствовать поимке преступника и доказыванию совершения им преступления. В этих рамках некоторые авторы признают укрывательством только физические действия по укрытию преступника и отрицают возможность укрывательства путем оказания интеллектуального содействия ему[445]. Но столь категорический вывод представляется ошибочным.
Л. В. Лобанова правильно указывала, что вопросы о возможности интеллектуального укрывательства и о соотношении укрывательства с ложными показаниями не являются идентичными[446]. Проблема действительно шире, для ее решения необходимо рассмотреть весь спектр проблем, касающихся передачи информации с целью сокрытия преступления, для чего следует классифицировать эту информацию по ее адресату (преступник или органы следствия), содержанию (правдивая или ложная), способам передачи (в беседах, при допросах). От этого и будет зависеть наличие состава и возможность применения ст. 316 УК.
Остановимся на передаче преступнику правдивой информации, направленной на оказание ему содействия в том, чтобы избежать привлечения к ответственности. Например, знакомые скрывшегося (спрятавшегося) преступника, чтобы помочь ему избежать задержания, сообщают ему, как ведется розыск, изготовлен ли фоторобот, похож ли он на оригинал, где он размещен, где и как проверяются пассажиры автомашин, какие обнаружены следы преступления и т. д. Или, если в месте вероятного появления преступника организована засада, извещают его каким-то условным знаком, чтобы он знал, снята ли она, и т. д. Все подобные поступки, как направленные на оказание помощи преступнику, по своему значению не отличаются от предоставления ему убежища и от других способов сокрытия преступника и поэтому должны быть признаны информационными способами укрывательства.
Способом укрывательства следует признать также передачу с той же целью (оказать содействие преступнику) ложной информации оперативным сотрудникам милиции во время бесед при проведении оперативно-розыскных мероприятий.
Иначе следует решать вопрос, если потерпевший или свидетель, преследуя цель укрыть преступника от ответственности, сообщает ложную информацию при допросе. М. X. Хабибуллин, подробно проанализировав позиции разных авторов, пришел к выводу, что содеянное следует квалифицировать не как укрывательство, а как дачу ложных показаний, ибо указанные действия прямо предусмотрены специальными нормами о заведомо ложном доносе и заведомо ложных показаниях[447].
Д., присутствовавшая при совершении К. убийства, по договоренности с К. на допросах во время предварительного следствия отрицала причастность его к убийству. Д. была осуждена за укрывательство. Верховный Суд РСФСР признал это решение неправильным, так как Д. не принимала мер по сокрытию следов преступления, а дача ею ложных показаний не может считаться укрывательством. Поэтому действия Д. были квалифицированы как недонесение (которое в период рассмотрения дела признавалось преступлением)[448]. Вряд ли верно, что действия Д. были всего лишь недонесением, ибо они содержат признаки ложных показаний, однако следует согласиться с тем, что дача ложных показаний с целью освободить преступника от ответственности не может рассматриваться как способ укрывательства.
Исключение составляет ложная информация в виде самооговора, когда лицо выгораживает подлинного преступника путем признания себя виновным в этом преступлении. Такие действия, по нашему мнению, содержат как объективные (создание препятствий для установления подлинного виновника), так и субъективные (действия совершаются именно с этой целью) признаки укрывательства и тем самым причиняют правосудию вред, типичный для данного преступления. Поэтому такого рода самооговоры должны влечь ответственность по ст. 316 УК[449].
Укрывательство является длящимся преступлением. Оно начинается тогда, когда совершены действия, направленные на сокрытие преступления или преступника (или, при бездействии, когда лицу стало известно, что у него спрятался преступник либо хранятся следы преступления). Момент окончания укрывательства зависит от его способа: при уничтожении орудий, средств, следов преступления деяние окончено во время совершения указанных действий; если же укрыватель прячет преступника или следы преступления, то деяние длится до тех пор, пока оно не будет прекращено по воле виновного (явка с повинной, отказ преступнику в дальнейшем предоставлении убежища) либо помимо его желания (задержание преступника, изъятие укрываемых предметов). С одного из перечисленных событий и начинает течь срок давности привлечения к ответственности за укрывательство.
Вопрос о видах преступлений, заранее не обещанное укрывательство которых наказуемо, решался в законодательстве по-разному. В УК РСФСР были перечислены виды таких преступлений, в ст. 316 УК указана категория особо тяжких преступлений, к которым относятся умышленные деяния, за совершение которых предусмотрено наказание в виде лишения свободы на срок свыше 10 лет или более строгое наказание (ч. 5 ст. 15 УК); следовательно, укрывательство всех других преступлений не наказуемо. Избирательное отношение к наказуемости заранее не обещанного укрывательства является в принципе правильным, так как само укрывательство относится к преступлениям небольшой тяжести, поэтому было бы неверно наказывать за укрывательство любых преступлений. Можно было бы установить ответственность за укрывательство также тяжких преступлений, но законодатель счел это нецелесообразным.
Субъективная сторона укрывательства заключается в прямом умысле: виновный осознает, что своим поведением способствует сокрытию преступления, совершенного исполнителем, и желает оказать подобное содействие. Спорными являются вопросы о возможности укрывательства также с косвенным умыслом и о пределах осознания того вида преступления, которое укрывается.
В литературе высказано мнение, что укрывательство возможно с косвенным умыслом, когда виновный сознательно допускает сокрытие преступника или следов преступления[450], другие же признают только прямой умысел, мотивируя это тем, что укрывательство — формальный состав и поэтому форма вины к последствиям не должна учитываться[451]. Не вдаваясь подробно в эту дискуссию (тем более, что она не имеет большого практического значения), все же отметим, что укрывательство как вид прикосновенности — понятие, родственное соучастию и, поскольку соучастие возможно с косвенным умыслом (в том числе в преступлениях с формальным составом), то допустимо с такой формой вины и укрывательство.
Так как наказуемо укрывательство только определенных преступлений (по ст. 316 УК — особо тяжких), возникает вопрос о том, обязательно ли виновный должен осознавать преступность укрываемого деяния, а также его тяжесть, подлежит ли учету его ошибка в этом отношении. Л. В. Лобанова вначале рассматривает частный случай, когда лицо укрыло общественно опасные действия другого, который впоследствии был признан невменяемым, и приходит к выводу, что в таком случае имеется фактическая ошибка, при которой укрыватель должен отвечать за покушение на укрывательство. В подтверждение этого вывода приводится соответствующий пример из судебной практики[452].
Вопрос об ответственности за укрывательство деяния, совершенного невменяемым, был предметом рассмотрения Верховным Судом РФ по делу М. В школу, директором которой была М, пришла за своей дочерью К., уединилась с ней в библиотеке и нанесла ей многочисленные побои, от которых дочь скончалась. Узнав об этом, М. предложила К. скрыть факт насилия, а затем С. по просьбе М. скрыл следы преступления. При рассмотрении дела К. об убийстве она была признана невменяемой.
М. была осуждена за подстрекательство к укрывательству по ст. 33 и ст. 316 УК. Заместитель Председателя Верховного Суда РФ внес протест, в котором поставил вопрос об отмене приговора и прекращении дела за отсутствием в действиях М. состава преступления, так как ст. 316 УК предусматривает уголовную ответственность за заранее не обещанное укрывательство особо тяжких преступлений, а К. совершила не преступление, а общественно опасное деяние. Однако Президиум Верховного Суда РФ оставил протест без удовлетворения, так как совершенное К. общественно опасное деяние предусмотрено п. «в», «д» ч. 2 ст. 105 УК и за заранее не обещанное укрывательство такого деяния, как и за укрывательство любого особо тяжкого преступления, наступает уголовная ответственность по ст. 316 УК. То обстоятельство, что впоследствии К. была признана невменяемой в отношении инкриминируемого ей деяния, не может влиять на оценку действий М.[453]
При рассмотрении этого дела вопрос о квалификации содеянного М. как покушения, видимо, вообще не обсуждался — возможно, потому, что М. совершила не укрывательство, а подстрекательство к нему. Однако по существу позиция Л. В. Лобановой соответствует правилам квалификации при фактической ошибке.
Далее Л. В. Лобанова рассматривает более общий случай и пишет, что формулировка ст. 316 УК не исключает объективное вменение, так как если гражданин еще способен провести грань между преступным и непреступным, то вряд ли ему по силам определить, каким по характеру и степени общественной опасности является укрываемое преступление[454].
По нашему мнению, необходимо различать две ситуации, касающиеся, во-первых, осознания укрывателем фактических обстоятельств совершенного исполнителем преступления и, во-вторых, его юридических признаков, от которых зависит категория преступления и отсюда наказуемость его укрывательства Например, исполнитель попросил кого-то спрятать похищенное имущество, сообщив, что завладел им путем кражи, хотя на самом деле был совершен разбой при особо квалифицирующих обстоятельствах (ч. 3 или 4 ст. 162 УК). В данном случае имеется фактическая ошибка, и если укрыватель не знал, не должен был и не мог знать о том, что был совершен разбой, то он не подлежит уголовной ответственности ввиду отсутствия вины.
Иначе следует решать вопрос, если фактические обстоятельства совершенного исполнителем особо тяжкого преступления укрывателю были известны, но он вообще не знал, что существуют категории преступлений, и тем более, что укрытое преступление относится к категории особо тяжких и за его сокрытие наступает уголовная ответственность. В этом случае налицо юридическая ошибка, которая, по общему правилу, не влияет на решение вопроса об ответственности, которая должна наступать на общих основаниях.
Субъектом укрывательства может быть любое вменяемое лицо, достигшее возраста уголовной ответственности. Однако не подлежат ответственности лица, совершившие укрываемое преступление, причем не только его исполнители, но и другие соучастники, так как ответственность за эти действия поглощает состав укрывательства.
В силу примечания к ст. 316 УК не подлежат ответственности супруг и близкий родственник того, кто совершил преступление. Близкими родственниками в соответствии с п. 4 ст. 5 УПК являются родители, дети, усыновители, усыновленные, родные братья и родные сестры, дедушка, бабушка, внуки.
Обстоятельством, исключающим ответственность укрывателя, может быть состояние крайней необходимости либо физическое или психическое принуждение (ст. 39, 40 УК).
К. в присутствии Ш. угрожал ножом С. Увидев нож, Ш. испугался и убежал. В его отсутствие К. убил С., затем, угрожая Ш., заставил его вернуться, взять деньги, принадлежавшие С., и вытереть следы ног, испачканных кровью. Верховный Суд СССР признал, что Ш. не подлежит ответственности ни за хищение денег, ни за укрывательство, так как он находился в состоянии крайней необходимости[455].
Заранее не обещанное укрывательство следует отличать от иных, похожих на него видов поведения. Это — пособничество в форме заранее обещанного укрывательства, другие действия, которые фактически затрудняют раскрытие преступлений, и, наконец, недонесение о преступлении.
Еще раз подчеркнем, что в ст. 316 УК говорится об укрывательстве, заранее не обещанном. Термин "заранее" относится не к самому укрывательству, а к моменту совершения преступления исполнителем. Если обещание укрыть было дано преступнику после совершения им преступления, но до укрывательства, оно считается заранее не обещанным. Следовательно, заранее обещанным признается укрывательство, которое было обещано исполнителю до или во время совершения им преступления. Такое укрывательство, как указывалось выше, является видом пособничества. Следовательно, различия между заранее обещанным и заранее не обещанным укрывательством заключаются в следующем: ответственность за заранее обещанное укрывательство наступает в отношении любых преступлений и квалифицируется по правилам о соучастии, т. е. по ст. 33 и соответствующей статье Особенной части о преступлении, совершенном исполнителем (при эксцессе исполнителя квалификация его действий и деяния пособника-укрывателя может наступать по разным нормам Особенной части УК); при заранее не обещанном укрывательстве ответственность наступает только за сокрытие особо тяжких преступлений и содеянное всегда квалифицируется по ст. 316 УК независимо от того, как квалифицированы действия исполнителя.
В п. 2 постановления Пленума Верховного Суда СССР от 31 июля 1962 г. «О судебной практике по делам о заранее не обещанном укрывательстве преступлений, приобретении и сбыте заведомо похищенного имущества» указано, что укрывательство может быть признано соучастием не только если эти действия были обещаны исполнителю до или во время совершения преступления, но также и тогда, когда они по другим причинам (например, в силу систематического их совершения) давали основание исполнителю преступления рассчитывать на подобное содействие.
Следовательно, к заранее данному обещанию приравнивается прежнее поведение укрывателя, когда он ранее прятал самого преступника или следы преступлений, в связи с чем исполнитель, хотя и не договаривался заранее о сокрытии преступления в данном конкретном случае, но рассчитывал на подобное содействие. Такая помощь исполнителю обоснованно считается видом пособничества.
Укрывательство имеет общие черты с заранее не обещанными приобретением или сбытом имущества, заведомо добытого преступным путем (ст. 175 УК), ибо в результате, например, приобретения посторонним лицом похищенного кем-либо имущества или оказания услуги по его сбыту становится сложнее установить самого похитителя. Но между этими составами имеются различия. Первое из них заключается в том, что укрывать можно как самого преступника, так и предметы, имеющие отношение к преступлению, а приобретение и сбыт возможны только в отношении указанных предметов. Второе различие — в объективной стороне: по ст. 316 УК квалифицируется сокрытие предметов, т. е. ситуация, когда укрыватель только прячет их, владеет ими временно, но не приобретает их, не становится их собственником или не сбывает их, а для применения ст. 175 УК необходимо установить приобретение или сбыт таких предметов. Третье различие в том, что ст. 316 УК предусматривает ответственность за укрывательство только особо тяжких преступлений, а ст. 175 УК касается имущества, добытого путем совершения любых преступлений. Наконец, укрыватель стремится помочь исполнителю уклониться от ответственности, а при приобретении и сбыте виновный чаще всего преследует корыстную цель.
Действиями, похожими на укрывательство, является пользование плодами преступления (получение в дар, потребление и т. д.). М.Х. Хабибуллин, подробно исследовавший проблему и позиции разных авторов, пришел к выводу, что при пользовании плодами преступлений умысел не направлен на укрывательство и поэтому такое поведение не содержит признаков укрывательства, но при определенных условиях может влечь ответственность за приобретение имущества, добытого преступным путем[456].
С таким решением следует согласиться, так как в то время, когда обсуждался этот вопрос, пользование плодами преступления не представляло значительной общественной опасности — хотя оно встречалось нередко, но размеры этих плодов в большинстве случаев были сравнительно небольшими. Ситуация существенно изменилась с развитием рыночной экономики, когда появились крупные состояния, добытые незаконным путем, и у виновных возникла необходимость ввести их в легальный оборот. Поэтому среди преступлений в сфере экономики появилась ст. 174 УК (легализация (отмывание) денежных средств или иного имущества, приобретенных незаконным путем). Ее недостатком в первоначальной редакции было то, что в ней не уточнялось, чьи средства отмываются — самого субъекта или других лиц. Федеральным законом от 7 августа 2001 г. норма была разделена на две — легализация средств, приобретенных другими лицами (ст. 174 УК) и самим лицом (ст. 1741 УК). Первая из этих норм содержит некоторые признаки укрывательства, о котором говорится в ст. 316 УК, так как легализация направлена на сокрытие фактов приобретения имущества преступным путем. Однако, во-первых, в ст. 174 УК перечислены такие способы легализации (совершение финансовых операций и других сделок с денежными средствами или иным имуществом), которые возможны только в отношении имущественных преступлений, а укрывательство, предусмотренное ст. 316 УК, касается сокрытия любых преступлений и может совершаться и путем других действий.
Во-вторых, в ст. 174 УК указана специальная цель: придание правомерного вида владению, пользованию и распоряжению денежными средствами и имуществом, а укрывательство совершается с целью помочь преступнику избежать ответственности. Но такая же цель может преследоваться дополнительно и при легализации. Поэтому, если в конкретном случае налицо признаки и легализации, и укрывательства, то применяется ст. 174 УК, так как в данном отношении легализацию можно рассматривать как специальный вид укрывательства.
Федеральным законом от 8 декабря 2003 г. УК дополнен ст. 1271 (торговля людьми), в диспозиции которой одним из способов совершения преступления названо укрывательство. Как и любое укрывательство, оно заключается в сокрытии, но в ст. 1271 УК, в отличие от ст. 316 УК, скрываемым является человек, ставший предметом торговли, и, кроме того, его укрывательство является частью процесса торговли людьми, а в ст. 316 УК указанные признаки отсутствуют.
От укрывательства следует отличать недонесение, которое ранее считалось преступлением (ст. 190 УК РСФСР 1960 г.), но не предусмотрено действующим законодательством. Недонесение — это несообщение органам власти о достоверно известном готовящемся или совершенном преступлении. Отличие заключается в том, что укрыватель оказывает помощь преступнику, чтобы он мог избежать ответственности, и тем самым противодействует раскрытию преступлений, а роль недоносителя иная: никаких действий в пользу преступника он не совершает, он бездействует — не сообщает органам власти об известных ему фактах чьего-либо преступного поведения и тем самым не содействует предупреждению и раскрытию преступления или поимке преступника.
Приведем типичный пример. Ф. присутствовал, когда З. выстрелом из ружья убил П. Поведение Ф. первоначально было квалифицировано как укрывательство. Однако Верховный Суд РФ признал такую квалификацию неправильной, ибо Ф. не совершил никаких действий по сокрытию преступления, он, будучи очевидцем преступления, лишь не сообщил об этом в соответствующие органы. Следовательно, его поведение является не укрывательством, а недонесением[457].
Декриминализация недонесения означает, что государство отказалось от возложения на всех граждан общей правовой обязанности оказывать содействие в предупреждении и расследовании преступлений под страхом уголовной ответственности за уклонение от выполнения указанной обязанности. Граждане не должны мешать расследованию, укрывая преступников; оказание же помощи властям становится обязанностью только в специально предусмотренных случаях, таких, как дача свидетельских показаний или совершение должностным лицом определенных действий, вытекающих из возложенных на него функций. Для остальных граждан участие в борьбе с преступностью — не юридическая обязанность, а моральный долг.