Да и как им было не тревожиться, если некоторые нацистские партийные руководители начали активно вмешиваться в дела бизнеса. Так, Отто Вагнер, заведующий экономическим отделом нацистской партии, пытался диктовать «Объединению немецких работодателей», в котором участвовали представители главных промышленных концернов Германии, неугодные крупному капиталу законы. Руководитель нацистского «Боевого союза среднего сословия» Адриан фон Рентельн стал президентом «Объединения торговых палат» и начал кампанию против крупных универсальных магазинов. Министр сельского хозяйства Вальтер Дарре объявил, что намерен снизить проценты на ссуды, выдаваемые банками, до 2 % в год, чем немало напугал крупных банкиров. Активизировался также Готфрид Федер — автор нацистской программы, содержавшей ряд демагогических требований, направленных против власть имущих.
Гитлер поспешил успокоить промышленников и банкиров. В конце июня 1933 годе он призвал в свой кабинет в качестве министра экономики (на место Гутенберга) директора крупнейшего страхового общества Германии «Альянс» доктора Шмитта, надежного человека монополий; Вагнер был уволен и на его место назначен Кепплер, противник Федера и доверенное лицо Крупна. Кепплер был утвержден на посту президента «Имперской промышленной палаты». «Боевой союз среднего сословия» Гитлер вообще распустил. Специальным распоряжением Гесса было запрещено участие членов партии в акциях, направленных против крупных торговцев. Всякие разговоры о снижении процентов на ссуды прекратились. Одновременно Гитлер решительно выступил против лозунга о «второй революции». 11 июля 1933 года министр внутренних дел Фрик разослал циркулярное письмо имперским наместникам,[56] в котором указывалось: «В своих последних выступлениях перед руководителями СА и имперскими наместниками фюрер ясно указал, что немецкая революция закончена… Важнейшей задачей имперского правительства является теперь укрепить в идеологическом и экономическом отношениях объединенную тотальную власть. Выполнение этой задачи ставится, однако, под величайшую угрозу дальнейшими разговорами о продолжении революции или о второй революции. Тот, кто ведет эти разговоры, должен ясно осознать, что он восстает против фюрера и что с ним соответствующим образом поступят».
Тем не менее разговоры о «второй революции» продолжались. Мероприятия Гитлера, о которых говорилось выше, вызвали озлобление в довольно широких кругах нацистов. Рупором этих кругов и стала верхушка СА во главе с Ремом.
Рам не намеревался складывать оружия. В августе 1933 года он устроил внушительный парад СА на Темпельгофском поле в Берлине и заявил восьмидесяти тысячам штурмовиков: «Тот, кто думает, что задачи СА уже выполнены, должен будет привыкнуть к мысли, что мы еще существуем и намерены остаться на своих постах, чего бы это нам ни стоило». В упомянутом выше выступлении перед дипломатическим корпусом Рем обрушился на «реакционеров», примазавшихся к нацистскому движению, и обещал, что штурмовые отряды выведут MX всех на чистую воду. «Боец в коричневой рубашке (т. е. штурмовик. — Авт.), — заявил он, — с первых дней маршировал по дороге революции (т. е. подготовки и проведения нацистского переворота. — Авт.), и он ни на шаг не сойдет со своего пути, пока не будет достигнута конечная цель…»
Сильно обострились старые противоречия между СА и рейхсвером. Вот что показал по этому вопросу Геринг на Нюрнбергском процессе: «Главные противоречия между нами и Ремом заключались в следующем: Рем хотел идти более революционным путем; после взятия власти он стремился всеми силами получить в свои руки военное министерство. Это категорически отклонил фюрер».
По замыслам Рема, ведущую роль в вооруженных силах нацистской Германии должны были играть штурмовые отряды. Их он намеревался «слить» с рейхсвером. А поскольку в численном отношении штурмовики намного превосходили рейхсверовцев, главенствующее положение в новой армии заняли бы руководители СА. В феврале 1934 года Рем направил кабинету министров письмо, в котором предложил создать «народную армию» из рейхсвера и СА и образовать специальное министерство, которому были бы подведомственны как армия, так и военизированные отряды, объединения фронтовиков и т. д. Ясно было, что на пост военного министра Рем прочит самого себя.
Словом, Рем явно покушался на власть кадровых военных в новом рейхе, и руководство рейхсвером не могло не принять свои контрмеры. Оно апеллировало к Гинденбургу. А в марте 1934 года Бломберг направил письмо Гитлеру, в котором обратил его внимание еще и на другой факт: руководство СА создало специальную службу для охраны своих штабов, которая была вооружена винтовками и пулеметами. Это было нарушением соглашения между Гитлером и генералами, согласно которому рейхсвер должен был оставаться единственной вооруженной силой в стране.
Гитлер решительно встал на сторону рейхсвера. Затея Рема была отклонена. Решающие переговоры об урегулировании возникших проблем происходили между Гитлером и генералами рейхсвера на броненосце «Дойчланд» 11 апреля 1934 года. Фюрер поднялся на борт броненосца в Киле по случаю морских маневров. Его сопровождали генерал Бломберг (военный министр), генерал Фрич (главнокомандующий армией) и адмирал Редер (главнокомандующий флотом). Договаривающимся сторонам было ясно, что дни Гинденбурга сочтены и что в связи с этим вскоре встанет вопрос о его преемнике «а посту главы государства и!на посту главнокомандующего вооруженными силами Германии. Все исследователи истории нацистской Германии сходятся на том, что во время встречи на борту броненосца «Дойчланд» состоялся новый сговор Гитлера с генералами; в обмен на обещание отклонить претензии штурмовых отрядов и обеспечить рейхсверу положение единственной вооруженной силы в стране генералы согласились на то, чтобы наследником Гинденбурга стал Гитлер.
Таким образом, решение о радикальных мерах против штурмовиков было принято Гитлером уже в апреле. Однако проходили недели, а фюрер так и не решался нанести удар. Вместе с тем требования СА становились все громче и настойчивей. Поэтому и промышленники и генералы решили оказать дополнительный нажим на фюрера.
Свое недовольство медлительностью Гитлере и активизацией «радикально настроенных элементов» промышленники выразили устами Палена, причем выразили публично и IB довольно резкой форме. Это было серьезным предупреждением Гитлеру со стороны крупного капитала. Имеется в виду известное выступление фон Папена в Марбургском университете 17 июня 1934 года.
Папен начал речь в патетическом тоне. Он заявил, что считает своей обязанностью зорко следить за развитием событий s Германии, т. к., по утверждению многих (это было явным намеком на тех, кого он представлял, т. е. на крупных капиталистов), он, Папен, решающим образом содействовал приходу нацистов к власти. Далее Папен указал, что в ходе нацистской «революции» образовалось немало «шлака». «Чуждые духу нацизма силы за рубежом, — сказал Папен, — где с неодобрением относятся к нам, тычут пальцами в этот шлак и рассматривают его как серьезный признак разложения», Папен подчеркнул, что нацистская — «революция» может носить лишь консервативный характер. «Руководство (нацистской партии, — Авт.), — довольно угрожающе заявил он, — обязано следить за тем, чтобы в стране не развернулась вновь под иными знаменами классовая борьба».
Далее Папен прямо коснулся разговоров о «второй революции» и требований огосударствления некоторых отраслей промышленности. «Тот, кто безответственно носится с подобными мыслями, — продолжал он, — должен отдать себе отчет в том, что за «второй волной» легко может последовать третья и что тот, кто угрожает гильотиной, почти наверняка падет ее жертвой… Сейчас много говорят о предстоящей социализации. Но разве мы совершили свою антимарксистскую революцию ради того, чтобы осуществить программу марксизма?»
Наконец, вице-канцлер от имени уполномочивших его монополий поставил Гитлеру определенные условия. «Государство, — сказал он, — должно быть единственной властью в стране… Государство не может длительное время терпеть дуализм власти: от решения вопроса о том, удастся ли преодолеть этот дуализм между партией и государством, зависит будущее нашего народа».
В условиях нацистской диктатуры подобное выступление могло стоить головы «оппозиционеру». Первоначально Гитлер решил, по-видимому, «проучить» Папена. Газета «Франкфуртер цайтунг», поместившая речь Папена, была конфискована, распространение брошюры с текстом речи запрещено. Но вскоре Гитлеру стало ясно, что выступление вице-канцлера состоялось не по его инициативе. 20 июня Папен пришел к Гитлеру и энергично потребовал положить конец деятельности «радикальных элементов» в партии. Между Гитлером и Папеном произошло бурное объяснение. Папен угрожал не только собственной отставкой, но и отставкой еще двух консерваторов — фон Нейрата (министра иностранных дел) и фон Крозигка (министра финансов).
Уже на следующий день, когда Гитлер явился к Гинденбургу, он понял, что Папен действует по согласованию не только с промышленниками, но и с президентом и верхушкой рейхсвера. Присутствовавший на этой встрече Бломберг заявил, что если «неясная ситуация» будет продолжаться, президент введет чрезвычайное положение и передаст всю полноту власти рейхсверу. Через несколько дней, 25 июня, главнокомандующий армией Фрич объявил «боевую тревогу» в войсках. Были отменены все отпуска, солдатам приказали оставаться в казармах. Вслед за тем Рема исключили из «Германского союза офицеров». Это было открытое объявление войны штурмовикам. Фюрер понял, что за Папеном стоят солидные силы и что времени терять нельзя.
Почему же Гитлер в течение двух недель колебался, не проявлял хваленой «тевтонской решительности»?
На наш взгляд, дело заключалось в том, что расправа со штурмовиками была связана с определенным риском, и поэтому ее необходимо было тщательно подготовить. Гитлер лучше, чем кто бы то ни было, зная, что руководство СА на данном этапе не помышляет о государственном перевороте. Но пытаться лишить СА завоеванных позиций, объявить войну штурмовикам было отнюдь не так уж безопасно. Штурмовые отряды являлись единственными вооруженными формированиями партии. На Нюрнбергском процессе Геринг показал, что в подвалах штаб-квартиры СА в Берлине после событий 30 июня 1934 года обнаружили больше пулеметов, чем было у всей прусской полиции. К тому же штурмовики беспрекословно слушались главаря СА Рема. Все это требовало осторожности, секретности, внезапности.