Вооружению палестинских евреев противился министр по делам колоний лорд Ллойд, который боялся «наихудшей возможной реакции арабского мира». Но Черчилль возражал ему как премьер и как министр обороны: «Наша главная и практически единственная цель в Палестине в настоящее время заключается в том, чтобы высвободить одиннадцать батальонов отличных регулярных войск, находящихся там. С этой целью евреи должны быть как можно скорее вооружены и соответствующим образом организованы для того, чтобы образовать силы самозащиты Палестины… Мы не вправе оставить их безоружными, когда наши войска уйдут, а они должны уйти как можно скорее».
Его позицию неожиданно поддержал лорд Лотиан, британский посол в США, приславший телеграмму, сообщавшую, что американские евреи хотят, чтобы палестинские евреи были организованы в вооруженные отряды под командованием британцев. «Если Палестина подвергнется нападению и евреи не смогут защитить свою страну, это вызовет прискорбную реакцию американского еврейства» (217).
На первое время был найден компромисс: 20 тыс. евреев-добровольцев влилось в британскую армию, но эти пятнадцать батальонов были отправлены в Египет против немцев и итальянцев. (Воображаю, как обрадовались арабы Египта таким защитникам! Нет, чтобы их отправить на европейский фронт…)
В 1941 году Вейцман вновь стал настаивать на создании «отдельной еврейской армии, со своими знаками отличия и собственным знаменем», обещая сформировать целую дивизию в составе 12 тыс. человек. Это не были пустые слова. К тому времени у палестинских евреев уже была своя вооруженная до зубов боевая организация «Хагана», действовавшая с 1920 года нелегально, подпольно, но эффективно[35]. В 1938 году она превратилась в военное крыло Еврейского агентства, руководимого Вейцманом, так что тот знал, что обещал Черчиллю. В мае 1941 года Хаганой были созданы две «ударные роты», год спустя их число было доведено до шести. Весной 1941 года бойцы Хаганы под британским командованием осуществили ряд диверсионных рейдов в Сирию. А когда в 1944 году в рамках британской армии была, наконец, создана Еврейская бригада, многие участники Хаганы влились в нее. Были у евреев наряду с Хаганой и иные вооруженные формирования, действовавшие не спросясь у англичан[36].
Однако кабинет твердо противился созданию регулярной еврейской армии, и Черчилль в марте 1941 года сообщил Вейцману, что решение этого вопроса вынужденно откладывается, но при этом заверил его в том, что «никогда не подведет» старого друга (229).
Его феноменальная настойчивость вновь одержала верх. По мере того как немцы и итальянцы продвигались по землям Египта все ближе к Суэцкому каналу, Британия, наконец, одобрила план самозащиты еврейской общины и позволила ей соорудить укрепления на стратегических высотах. Кроме того, 6 августа, после успешного наступления немцев, в Палестине «был объявлен призыв добровольцев, арабов и евреев, в результате чего был создан Палестинский полк. Добровольцев оказалось достаточно для формирования трех еврейских и одного арабского[37]батальона с британскими знаками различия и знаменами» (238–239). Это был шаг с далекими последствиями. Лиха беда – начало…
Когда в 1948 году свежеиспеченное государство Израиль формально озаботилось созданием своей армии, для этого уже было все давно готово. Проверка Израиля на прочность была осуществлена арабами немедленно по уходу англичан, сразу же, в мае 1948 года. Она показала: труды и заботы сионистов и Черчилля по милитаризации еврейской общины были не напрасны. Израиль выстоял.
Хотел ли того Черчилль, понимал ли он это или нет, но его политика в Палестине неизбежно привела со временем к бесконечной кровавой распре евреев и арабов, у которой нет и не может быть мирного исхода никогда.
В этой распре пострадали и сами англичане по русской формуле «в чужом пиру похмелье». Подробнее об этом я скажу в своем месте, здесь же только процитирую историка Вадима Кожинова: «Определенная часть находившихся в 1940-х годах в Палестине сионистских боевых структур воевала не только с арабами, но и – как сообщает в своей изданной в 1981 году в Мюнхене книге «Второй Израиль для территориалистов?» своеобразный еврейский идеолог Б. Ефимов – «продолжала вооруженную борьбу против английских властей, то есть они фактически участвовали в войне на стороне Гитлера, а некоторые из них даже вели с нацистами переговоры о создании еврейско-нацистского союза против Великобритании (интересно отметить, что крупнейшую из организаций, продолжавших войну против англичан, возглавлял будущий премьер-министр Израиля Бегин)»[38]. Задачу противостояния британским властям в целях выполнения программы сионизма также во многом выполняла пресловутая Хагана.
У порога нового еврейского государства
15 февраля 1944 года премьер-министр Британии сэр Уинстон Черчилль в очередной раз обедал тет-а-тет с Хаимом Вейцманом. Разговор, естественно, шел о судьбе еврейской общины. Коллеги-сионисты, с волнением ждавшие итогов, спросили потом Вейцмана, поддержал ли Черчилль их надежду на создание еврейского государства в Палестине. «Да, его позиция обычно всегда обнадеживающая, – открыл им Вейцман. – У нас нет причин для беспокойства, потому что у нас есть очень хороший ответ» (256).
А в ноябре того же года эта же пара политиков, сидя в имении Черчилля, уже обсуждала границы будущего Израиля по окончании войны. Это была, по словам Вейцмана, «длительная и очень дружественная встреча». Черчилль пояснил, что он, как и сам верховный сионист, стоит за включение пустыни Негев в состав еврейского государства: «Если бы евреи могли получить всю Палестину, – добавил Черчилль, – это было бы хорошо». Вейцман же сообщил Черчиллю, что они имеют в виду принимать около 100 тыс. евреев в год в течение примерно пятнадцати лет. Черчилль спросил, означает ли это что-то вроде полутора миллионов, на что Вейцман ответил, что «это действительно так – для начала» (277).
Только теперь Вейцман вполне раскрыл свои карты, но Черчилль вновь его всецело поддержал. Такое развитие событий виделось им обоим в качестве победного итога Второй мировой (Черчилль настаивал из дипломатических соображений: «ничто не должно решаться до конца войны», но по сути они обо всем уже условились). Что кто ни говори после этого, а мы понимаем, что Израиль был состряпан Вейцманом и Черчиллем. Хотя, конечно, не только ими, но ими – в первую очередь.
Ближе к окончанию войны, как пишет Гилберт, «Черчилль продолжал искать решение, которое позволило бы создать сионистское государство, благодаря которому 517 000 евреев, живших тогда в Палестине, то есть меньше трети всего населения, должны были получить собственное государство, которое не зависело бы от милости враждебного арабского большинства и могло бы самостоятельно управляться хотя бы в рамках той части территории страны, которую надеялись получить представители еврейской общины» (286).
Эта тема волновала, конечно, не только евреев и Черчилля. В начале 1945 года Саудовская Аравия, Египет и Ирак вдруг забеспокоились насчет намерений Великобритании и США в отношении будущего Палестины. Но это беспокойство явно запоздало: число евреев выросло там к концу войны в 6,5 раза! Количество, по закону диалектики, перешло в качество. Создание независимого еврейского государства становилось закономерным и неизбежным следствием этого наплыва еврейских иммигрантов.
Против такого следствия пытался возразить король Аравии Ибн-Сауд, специально добившийся с этой целью встречи с Рузвельтом. Дело в том, что к концу войны стало ясно, что несмотря ни на какие мандаты Великобритания более не способна решать ни судьбы мира, ни даже судьбу крохотного клочка земли на Ближнем Востоке. Роль хозяина перешла на обозримую перспективу к Америке, и в руках Рузвельта были отныне те весы, на чашах которых колебалось будущее двух ветвей семитской расы. Это понимал и Черчилль, пытавшийся влиять на американского президента, и все другие участники ближневосточной драмы.
Рузвельту самому далеко не все было ясно относительно этой драмы, и он вовсе не был никогда сторонником сионизма, в отличие от Черчилля, зато был горячим поклонником арабской нефти, которую намеревался без проблем добывать для Штатов. Поэтому ему хотелось выслушать все стороны, и он начал обсуждение с того, что попросил у короля совета относительно дальнейшей судьбы «еврейских беженцев, изгнанных из своих домов в Европе». Король ответил: «Евреи должны возвратиться в те страны, откуда они были изгнаны, и жить там». И тогда Рузвельт заверил Ибн-Сауда, что он «не сделает ничего, чтобы помочь евреям в борьбе против арабов, и не сделает ни одного шага, враждебного арабскому народу», и что его администрация не изменит свою политику в Палестине «без полной предварительной консультации с евреями и арабами». Рузвельт предложил, чтобы король оказал поддержку дипломатическим миссиям арабских стран в Великобритании и Соединенных Штатах в выдвижении аргументов против планов сионистов, потому что, как сказал президент, «многие люди в Англии и Америке оказываются дезинформированными».
Иными словами, мудрый, искушенный политик Рузвельт предложил арабскому королю развернуть антисионистскую пропаганду в мировом масштабе. Без этого, он понимал, ничего изменить уже не удастся. Но недалекий, непродвинутый араб не понял, не оценил совет Рузвельта. Он ответил, довольно глупо, что такая работа могла бы быть полезной, но «важнее всего то, что президент только что сказал ему о своей политике по отношению к арабскому народу» (288–289).
Он не заметил даже, что Рузвельт умирает и ничем уже не сможет помочь…
А тем временем Черчилль не дремал и в то же время в том же месте также ждал встречи с Рузвельтом. В отличие от араба, англичанин сразу сообразил, что Рузвельт уже не жилец, что «жить ему осталось недолго». Свою задачу Черчилль понял верно: надо тянуть время. И немедленно направился через пустыню в «Отель дю Лак» на встречу с Ибн-Саудом, которого попросту обвел вокруг пальца, обманул, заверив, что Великобритания не допустит вооруженного напад