Немного надо было ума, чтобы понимать простую вещь: арабы хотели оставаться пусть дикими и бедными, но вольными хозяевами своих бесплодных пустынь, а вовсе не благополучными поденщиками на цветущих еврейских плантациях. Они отстаивали свой образ жизни, свою цивилизацию, не признавая западную систему за эталон. И готовы были умирать за это. И убивать. Не желая считаться с этой простейшей, но неотразимой правдой жизни, Черчилль обрек регион и связанную с ним в то время Англию на кровавую бойню, не имеющую ни конца, ни исхода. Видел ли он это? О, да! Ведь сам же и писал в статье «Палестина на перепутье» («Дейли телеграф» 20.10.1938): «До небывалых масштабов разросся кровавый конфликт между арабами и евреями, конец которому уже не просматривается» (181). Конечно, это не заставило его отступить. И кровавую кашу пришлось потом хлебать полной ложкой всем участникам конфликта.
Мы помним, что угроза насилия витала в воздухе Палестины издавна, прорываясь периодически, как это было, например, еще во время первого визита Черчилля в начале 1920-х годов. С тех пор, по мере прибытия все новых партий еврейских иммигрантов, ситуация только ухудшалась, пока не дозрела до буквально предвоенного состояния к концу 1930-х годов. Гилберт пишет по этому поводу:
«Начало арабских волнений в Палестине относится к апрелю 1936 года, а к весне 1939 года нападения арабов на британские войска и военные объекты стали непрерывными. Согласно статистике британского Министерства обороны, британские войска за трехлетний период убили пять тысяч палестинских арабов» (198).
«В 1938 году рост напряженности в Европе и ухудшение ситуации в Палестине были неразрывно связаны между собой. Из Германии в Палестину продолжали прибывать все новые и новые волны еврейских беженцев, что привело к возобновлению нападений арабов на евреев и ко множеству арабских атак и мятежей против британцев. Британские войска были вынуждены построить ряд фортов по всей стране и установить оборудованные пулеметами доты на всех въездах в Иерусалим» (179).
Иными словами, англичане оказались явочным порядком вынуждены противостоять арабам, спровоцированным евреями, оказались втянуты в вооруженное кровопролитное действо. Арабов можно было понять, их терпение не могло быть безграничным. Но англичане в тот момент понимания не проявили; и в этом главная «заслуга» Черчилля – реальные плоды его многолетней политики в Палестине. Ему-то, исходя из еврейских интересов, обострение отношений с арабами было только на руку.
Но Палестина, в конце концов, лишь крохотный кусок земли на Ближнем Востоке, а вовсе не главная сцена той мировой битвы, которая имела разразиться в ближайшем будущем. Необходимость рассматривать страны Оси как потенциального противника в грандиозной войне ставила ответственных английских политиков перед возможностью ожесточенных боевых действий в Северной Африке и на Аравийском полуострове (жизнь позже подтвердила это), а значит – перед необходимостью искать опору в арабском большинстве. Гилберт отмечает:
«Невилл Чемберлен и остальные члены правительства были убеждены, что не следует раздражать арабов. Они видели, что успех политики Великобритании в Средиземноморье и на Ближнем Востоке будет в перспективе зависеть от доброй воли арабов и мусульман. В 1938 году под властью Великобритании находилось самое большое число мусульман в мире, в том числе двадцать миллионов мусульман в британской Индии. Помимо наличия такого значительного числа собственных мусульманских подданных, Великобритания должна была учитывать необходимость тесного взаимодействия и сотрудничества с двумя независимыми мусульманскими странами, Египтом и Ираном. Взаимодействие с Египтом было крайне важно в свете обеспечения безопасности судоходства по Суэцкому каналу, а с Ираном – для того, чтобы там могла проводить добычу нефти Англо-Персидская нефтяная компания, снабжавшая топливом британский флот» (183–184).
Еще в январе 1938 года кабинет Чемберлена попытался как-то пригасить разгорающийся в Палестине конфликт, примирить стороны на конференции в Сент-Джеймсском дворце, в ходе которой арабские и еврейские лидеры сидели за одним столом. Но она не увенчалась успехом, в первую очередь, из-за позиции Черчилля, предлагавшего, если арабы отвергнут квоту еврейской иммиграции, действовать в Палестине уже без согласия арабов и в пользу одних лишь евреев. Все стороны расстались разочарованными и недовольными друг другом (195).
В течение этого года ситуация только накалялась. С полным пониманием дела 21 декабря 1938 года (то есть уже после «Хрустальной ночи» и наметившегося разрыва с Германией) министр авиации сэр Кингсли Вуд доложил кабинету точку зрения штаба Военно-воздушных сил: «Если в ходе следующего кризиса мы окажемся во враждебном арабском окружении на Ближнем Востоке, то мы будем совершенно беззащитны с военной точки зрения» (194–195). «Зависимость британского правительства от доброй воли арабов, – замечает Гилберт по этому поводу, – стала очевидной всем членам кабинета министров».
Как всегда, Черчилль оставался при своем мнении. Он открыто заявил, что ни в малейшей мере не признает справедливость того тезиса, что «мы не сможем выиграть войну без поддержки арабов» (214). Еще бы! Ведь он сделал все, чтобы превратить арабов во врагов Англии, «ни в малейшей мере» не заслужившей их поддержки…
Ответственные политики хотели ответственной политики на Ближнем Востоке. И Черчилль, будучи умным человеком, все это, конечно, тоже отлично понимал. Но интересы сионистов, да и личные интересы были для него важнее интересов страны. Мы уже знаем, какую линию в регионе он начал проводить, став премьер-министром в мае 1940 года. Он и не подумал озаботиться умиротворением арабов за счет сдерживания еврейских претензий. Он не сделал и малейшей попытки превратить арабов из врагов в союзников. Все наоборот: своей задачей он ставил вооружение евреев и увод британских войск из Палестины. И, как обычно, проявлял верх цинизма и лицемерия, саморазоблачаясь в попытке убедить коллег: «Совершенно экстраординарным является то обстоятельство, что теперь, когда война, возможно, вступает в самую опасную фазу, мы вынуждены содержать в Палестине гарнизон численностью в одну четверть нашего гарнизона в Индии – и все это с целью насильственного проведения политики, не пользующейся популярностью ни в Палестине, ни в Великобритании». Уравновешивая арабов евреями и наоборот в рамках формируемых в Палестине местных воинских частей, сказал Черчилль, «мы не только сможем дать выход склонности к риску, свойственной характеру обоих народов, но и добьемся еще и того, что каждая община сможет следить за другой» (214–215).
Ясно каждому, что результатом немедленно стала бы открытая полномасштабная война между евреями и арабами. Ясно и то, что арабы за такое «благодеяние» немедленно ударили бы в спину британцам. К счастью, у военного кабинета хватило ума не послушать демагога и не пойти ни на вооружение евреев в Палестине, ни на создание объединенных еврейско-арабских отрядов (215).
В итоге антиарабской политики Черчилля случилось то, что должно было случиться: в 1941 году «в Багдаде Рашид Али аль-Гаилани, лидер иракского националистического движения, имевший связи с нацистской Германией, возглавил мятеж против британцев. Захватив власть в Багдаде, Рашид Али заверил немцев, что природные ресурсы его страны станут доступны странам Оси в обмен на признание Германией права арабских стран на независимость и политическое единство вместе с правом «расправиться» с сотнями тысяч евреев, живших тогда в арабских странах. Рашид Али был разбит, но его восстание, происшедшее в момент военной слабости Великобритании на всем Ближнем Востоке и в Греции, вызвало сильное раздражение британских властей» (255). Подавление этого восстания потребовало от Англии больших усилий и стоило жертв.
Со временем Черчилль, опять-таки с запредельным цинизмом, скажет об арабах: «Они сделали для нас очень мало во время войны и во многих случаях только создавали нам проблемы. Он припомнит это, когда придет день расчета».
Можно подумать, что кто-то, кроме него самого, был в этом виноват! Не кто иной, как сам же Черчилль довел арабов до остервенелой вражды к Англии. Черчилль своими руками создал для Гитлера опору в лице арабов, а Великобританию этой опоры лишил. Хотя евреи и так никуда бы не делись, будучи едины с англичанами в отношении немцев – общего врага. Их союзничество не надо было покупать, а вот арабов – надо, но Черчилль не хотел этого делать, щадя интересы евреев. Юдофилия Черчилля дорого обошлась Англии. Не считая крови англичан, они потеряли куда большее: свое место в мире.
Счета, написанные кровью
Кстати, о крови англичан. Завершая тему, я вынужден обратиться к странице истории настолько кровавой и позорной, что даже вчуже читать ее жутковато и противно. Но историк, как и врач, не имеет права отворачиваться от больного – если речь идет о болезни общества или века.
Когда шло дело о защите интересов евреев, Черчилль с легкостью ставил на карту не только свою репутацию и интересы Англии, но даже жизни своих соплеменников, англичан. Он готов был английской кровью оплачивать еврейское благополучие. И все же одно дело, когда эту кровь проливали немцы или арабы, – и совсем другое, когда это делали сами же евреи, ради которых Англия, ведомая Уинстоном Черчиллем, шла на столь впечатляющие, огромные жертвы.
Дело в том, что, поднакопив силенок (в первую очередь людских ресурсов) и вооружившись, легально и нелегально, палестинские евреи, руководимые сионистами, перестали сдерживать и как-то ограничивать себя не только в целях, но и в средствах. А попытки англичан наложить некие ограничения, ввести ход дел в установленные ранее рамки стали вызывать у них сопротивление.
Черчилль, как всегда, встал на сторону евреев. К примеру, став премьером, он осудил действия министра по делам колоний Малькольма Макдональда[146]