Крайне важной является информация, приводимая Будницким:
«Любопытные результаты дали выборы в местные органы власти, состоявшиеся летом 1917 года… Выборы в городах за пределами черты, где евреи составляли незначительную долю избирателей, и тем не менее по партийным спискам значительное их число было избрано в городские думы…»
Он демонстрирует яркие примеры:
«В Ростове-на-Дону депутатами и городской Думы, и Совета рабочих депутатов были избраны социал-демократы С. М. Гурвич, А. С. Локерман, эсеры Шрайбер, Фрейд, Бердичевский и другие социалисты. Временами среди ораторов, дискутировавших в Думе или Совете, были только евреи».
«В Минске в городскую Думу прошло 28 представителей еврейских партий, что превысило четверть от общего числа «гласных».
«В нескольких городах евреи возглавили городские «парламенты» или органы управления. Член ЦК Бунда А. Вайнштейн… был избран председателем городской Думы в Минске, в Екатеринославле городским головой стал меньшевик Илья Полонский, а его товарищ по партии А. М. Гинзбург… заместителем городского головы Киева. Председателем городской Думы Саратова избрали бундовца Д. Черткова… В июне 1917 года вполне демократическим путем был избран петроградским городским головой эсер Г. И. Шрейдер, а в июле – председателем Московской городской думы эсер О. С. Минор». В Ростове-на-Дону «выборы безоговорочно выиграл социалистический блок (80 мест), кадеты получили 16, остальным досталось 13. Около трети гласных оказались еврейского происхождения».
Тенденция сильнее всего выразится в результатах выборов в Учредительное собрание, к которому так долго и с такими надеждами готовилась страна: «Разительную картину дали выборы в Учредительное собрание… По спискам Еврейского национального блока в Учредительное собрание были избраны сионисты Ю. Д. Бруцкус, А. М. Гольдштейн, московский раввин Я. И. Мазе, В. И. Темкин, Д. М. Коган-Бернштейн, Н. С. Сыркин, близкий в то время к сионистам О. О. Грузенберг, по общему списку РСДРП и Бунда – бундовец Г. И. Лурье. Значительное число евреев прошло по спискам общероссийских, прежде всего социалистических партий. Секретарем Учредительного собрания в единственный день его существования был эсер М. М. Вишняк»[205].
Это все очень важно! Вот кто на деле пожал плоды Февраля! Вот вам и нейтральность еврейская в Февральской революции! Нет, их активность была, как всегда, очень высока, только выразилась сообразно моменту в захвате власти мирным путем. Не случайно Февральская революция, разрешившая «еврейский вопрос», была одобрительно воспринята американским политическим истеблишментом: США даже стали первой страной, признавшей Временное правительство. О кровной заинтересованности американских евреев в достижении национального равноправия в России писалось выше.
По подсчетам Будницкого, «в политическую элиту России в 1917 – первой половине 1918 года входило немногим более трех тысяч человек. К политической элите нами отнесены депутаты Учредительного собрания, члены ВЦИК, участники Демократического совещания, члены Временного Совета Российской Республики (Предпарламента), Центральных комитетов общероссийских партий, т. е. наиболее значительных представительных органов 1917 – первой половины 1918 года. Хронологические рамки определяются Февральской революцией с одной стороны и установлением однопартийной диктатуры в Советской России в июле 1918 года – с другой. В политическую элиту входило свыше трехсот евреев, присутствовавших во всем спектре российских политических партий и течений – от крайне левых (анархисты, большевики) до оказавшихся на правом фланге кадетов»[206].
Отсюда следует: в Феврале евреев на политическом Олимпе почти не было (сидели по тюрьмам, ссылкам и в эмиграции или просто не высовывались, по Дубнову), но в самом скором времени они опомнились и рванули во власть, заняв там 10 %. Февраль, таким образом, дал им всем мощный старт.
Понятно, с каким настроением получившие вожделенное равноправие евреи повыходили в Феврале из политического подполья на божий свет. Перед ними открывалась вполне легальная перспектива по-своему перерешить вопрос о «хозяине в доме» в бесподобной России. За это стоило воевать как угодно и с кем угодно: и с внешними немцами (за весь «дом» как таковой), и с российскими немцами, а главное – с самими русскими (за положение «хозяина»).
В ком-то это пробудило новый патриотизм, «градус» которого «у евреев резко вырос»[207], коль скоро «Россия для русских» волшебным образом преобразилась в «Россию для всех». А в ком-то – надежду покончить с исторической Россией и переделать Россию в совсем другую страну, где для «великодержавного шовинизма» «русского держиморды» не будет места. И где еврейство, наконец-то, сведет свои исторические счеты за «вековое угнетение и дискриминацию» (как они считали).
О том, что психология еврея как общественного деятеля, особенно руководителя, имеет свою специфику, известно издавна всем. Некогда тесть Николая Бухарина Юрий Ларин (Ихил-Михл Залманович Лурье), чьи политэкономические теории легли в основу доктрины «военного коммунизма», наблюдательно писал, что в еврейских рабочих наблюдается «особое развитие некоторых черт психологического уклада, необходимых для роли вожаков», которые еще только развиваются в русских рабочих, – исключительная энергия, культурность, солидарность и систематичность[208].
Уж если такое заметно проявляется даже у рабочих, то что же говорить об еврейской интеллигенции! А между тем самою силою вещей в революцию так или иначе втягивалось все еврейское население Российской империи по причинам, о которых точно рассказал бундовец Р. А. Абрамович, выступая на Московском государственном совещании в августе 1917 года: «Только полное закрепление побед революции, только полная и решительная демократизация всей жизни страны может навсегда положить конец угнетению еврейского народа в России и обеспечить ему… национальное самоуправление… Вот почему еврейские рабочие и трудящиеся, не только как члены великой семьи трудящихся всего мира, не только как граждане свободной России, но и как евреи, кровно заинтересованы в дальнейшем укреплении революции в России»[209].
Я утверждаю: Февраль в значительной мере был делом рук русской интеллигенции. Еврейская в этом явного участия почти не принимала, оставаясь за кулисами событий. Но вскоре размежевание между этими двумя основными национальными фракциями прошло быстро, глубоко и решительно. А там и Октябрь подоспел. Бесы революции одержали верх: Октябрь нам являет обратную картину – решающее участие еврейской интеллигенции при незначительном содействии и всемерном противодействии интеллигенции русской.
Русско-еврейская война плавно перешла в Гражданскую войну.
Война: гражданская или этническая?
По сути, Гражданская война началась 6 января 1918 года с исторического разгона большевиками Учредительного собрания, выборы в которое убедительно подтвердили победу еврейских революционеров вообще, но разочаровали конкретно большевиков.
К этому времени в руках евреев надежно удерживались газеты, банки, иные рычаги управления экономикой и общественным мнением. Русский электорат, в массе своей (86 %) состоявший из малограмотных и вовсе неграмотных крестьян, воспитанных в духе христианской национальной индифферентности, не замечал и не желал замечать, кто – люди какой национальности – возглавляет отряды «борцов за социальную справедливость», «борцов за лучшее будущее для трудового народа». Во время выборов в Учредительное собрание, состоявшихся сразу после Октябрьской революции 1917 года, подавляющее большинство избирателей (свыше 90 %) проголосовало за левые партии, причем 58 % и 25 % (соответственно) именно за эсеров и большевиков, чье руководство состояло в основном из евреев. Но большевики – наиболее оголтелая революционная партия – мечтали о всей полноте власти, рвались к ней. И осуществили свой второй (после Октября) переворот, положив начало Гражданской войне. Решающую роль здесь сыграли именно люди с еврейской кровью: Ленин, Свердлов, Троцкий, Дзержинский, Каменев и Зиновьев.
Это не осталось незамеченным современниками. Сразу после разгона «Учредилки», уже 7 января 1918 года все тот же Шимон Дубнов пророчески стенает: «Нам не забудут участия евреев-революционеров в терроре большевиков. Сподвижники Ленина: Троцкие, Зиновьевы, Урицкие и др. заслонят его самого (Дубнов, как и все тогда, ошибочно считал Ленина русским. – А. С.). Смольный называют втихомолку «Центрожид». Позднее об этом будут говорить громко, и юдофобия во всех слоях русского общества глубоко укоренится… Не простят. Почва для антисемитизма готова».
Еврейские революционеры понимали данные обстоятельства лучше всех. Недаром в первую же (!) ночь после переворота, с 26 на 27 октября 1917 года, большевики добились одобрения Всероссийским съездом Советов «Постановления о борьбе с контрреволюцией», которым запрещались в том числе антиеврейские выступления. А чуть позднее декрет 25 июля 1918 года, принятый сразу после убийства царской семьи Советским правительством по личной инициативе Ленина, объявлял антисемитизм «гибелью для дела рабочей и крестьянской революции» и ставил его вне закона, обрекая нарушителей на немедленную смерть. «Не будет нас – не будет и Советской власти», – ясно понимал еврейский мозг партии. Но евреи делали все для углубления революции еще и потому, что понимали и обратную истину: не станет Советской власти – не станет и евреев, ибо защищать их будет некому, и тогда расплата неминуема.
Об этом понимании лучше всего свидетельствует уникальная книга «Россия и евреи» (Берлин, Основа, 1924). Составившие эту книгу авторы – И. М. Бикерман, Г. А. Ландау, И. О. Левин, Д. О. Линский, В. С. Мандель, Д. С. Пасманик – все до одного евреи, не принявшие революцию и исчезнувшие из революционной России вместе с русской белоэмиграцией. Их позиция, претендующая на объективность, оказалась не ко двору ни среди русских изгнанников, имевших выстраданный, бескомпромиссно твердый взгляд на роковую роль евреев в революции, ни среди еврейской диаспоры. Их устами говорила и пером двигала не только неспокойная совесть, отягощенная страданиями русского народа, но в неменьшей степени и тревога за свой собственный, еврейский народ