Однако в течение первого года после Октября Черчилль имел недостаточно веса, чтобы серьезно влиять на события. Вся политика в отношении Советов все еще по-прежнему была сосредоточена в руках непримиримо и агрессивно настроенного лорда Альфреда Милнера, который не просто был автором какого-то там меморандума, но и занимал пост военного министра в правительстве Ллойд Джорджа. И именно в этом качестве не только определял всю стратегию в данном вопросе, но и распоряжался войсками и вооружениями.
Между тем победное окончание мировой войны развязывало руки Англии и Франции против Советской России, которую следовало «наказать за предательство» и компенсировать за ее счет потери, проистекавшие от ее одностороннего выхода из войны[353]. Неудивительно, что уже через два дня после окончания военных действий на Западном фронте английское правительство подтвердило подписанное 23 декабря 1917 года соглашение с Францией об организации интервенции в России. Ведь у нее освободились руки: воинские контингенты, офицеры, оружие, до того занятые на фронте, можно теперь было использовать против России.
Уже на третий день мира правительство Англии приняло решение помогать Деникину оружием и военным снаряжением, отправить в Сибирь дополнительные кадры офицеров и дополнительное военное снаряжение, признать де-факто омское правительство адмирала Колчака и т. д. Сам Черчилль свидетельствует, что 30 ноября 1918 года правительство сообщило своим представителям как в Архангельске, так и во Владивостоке, что оно намерено проводить в отношении России следующую политику: «Продолжать занимать Мурманск и Архангельск; продолжать сибирскую экспедицию; попытаться убедить чехов остаться в Западной Сибири; занять (с помощью пяти британских бригад) железнодорожную линию Батум – Баку; оказать генералу Деникину в Новороссийске всякую возможную помощь в смысле снабжения военными материалами; снабдить прибалтийские государства военным снаряжением»[354].
Казалось бы, путь был проложен, политический вектор определен, будущее предопределено – и падение советской власти совершенно неизбежно. Ан…
Чем объяснить дальнейшее? Формально – в конце 1918 года прошли т. н. выборы хаки, в результате которых лорд Милнер получил весьма важный пост министра колоний. Но при этом пост военного министра стал вакантным; влиятельнейший английский политик, обладавший собственной секретной школой лоббистов «Круглый стол», составивших затем костяк «кливлендской клики»[355], политик, чьим личным секретарем был сам редактор лондонской «Times» Джеффри Доусон, был вынужден расстаться с высшей военной должностью. Соответственно, российские дела теперь от него уже мало зависели. Руководствуясь обстоятельствами, о которых мы вряд ли узнаем, 10 января 1919 года Ллойд Джордж назначил на эту должность своего друга Уинстона Черчилля во вновь созданном коалиционном кабинете. Весь уже раскрученный маховик военного сокрушения красной Совдепии и помощи белым оказался в руках нашего героя и… всего через полгода забуксовал. Потому что с приходом Черчилля на этот пост еврейский фактор, до того не имевший решающего значения в отношениях между Англией и Советской Россией, стал все определять в новом политическом раскладе.
Приход Черчилля на должность военного министра Великобритании в январе 1919 года – это точка невозврата, роковой поворотный пункт русской истории, после которого она пошла под откос, попав на долгие десятилетия под власть антирусского режима, нанесшего русскому народу едва ли поправимый урон.
Рассказывая об этой трагической странице нашей истории, мне вновь придется обращаться к книге Мартина Гилберта «Черчилль и евреи», где содержатся свидетельства, важные для моего исследования. Но прежде всего я обращусь к самому актуальному источнику – мемуарам самого Черчилля. Одна из важных особенностей этого политика – приняв в очередной раз деятельное, а то и определяющее участие в самых главных событиях того или иного исторического периода, он каждый раз потом предавался их глобальному осмыслению, разражаясь многотомными мемуарами, заметно преумножавшими его состояние. Это был отличный способ укрепить, фундировать одновременно свое положение политика и свой уровень жизни. Вот и в 1923 году он выпускает в свет четырехтомник «Мировой кризис», посвященный роковым событиям эпохи – Первой мировой войне и российской революции. Несмотря на очень избирательную искренность автора и на то, что в книге мы найдем больше умолчаний, чем откровений, она покажет нам некоторые рамки реальных обстоятельств, в которых действовал Черчилль, укажет на некоторые его мотивы.
История англо-российских (англо-советских) отношений в целом не является предметом данного исследования, но без дополнительного экскурса в эпоху «русских» революций не обойтись. Ведь не один только Черчилль и стоящие за ним силы действовали на поприще этих отношений. Были и другие влиятельные, могущественные люди. Такие как упоминавшийся выше лорд Милнер или премьер-министр Британии, лидер либеральной партии Ллойд Джордж.
Советская историография, рассказывая о сворачивании сверх ожиданий вооруженной борьбы Британии с Советами, находила тому объяснение исключительно во внутренних социальных событиях в самой Англии с начала 1919 года: «бурное стачечное движение и бунты в армии, вызванные стремлением правительства задержать демобилизацию и использовать войска для антисоветской интервенции». Спору нет, названные факторы имели место. 18 января 1919 г. в Лондоне даже образовалось движение «Руки прочь от России!». В том же январе моряки флагманского судна «Королева Елизавета» отказались подчиниться приказу о выступлении против Советской России, а в захваченном англичанами Мурманске солдаты его величества организовали поджог склада с оружием и боеприпасами. Пресса писала: «Британские солдаты не желают бороться против социалистического рабочего правительства России».
Но Черчилля, всегда умевшего железной рукой справляться с собственным народом, такие вещи никогда не смущали и не останавливали и могли служить лишь предлогом, но не причиной поведения. Следует посмотреть, нет ли тут, как говорил принц Гамлет, «подкладки поматериальнее».
Впрочем, Черчиллю пришлось поначалу преодолевать примиренческие настроения самого премьер-министра Ллойд Джорджа, который в декабре 1918 года, а потом вновь в январе 1919-го запросил державы союзной коалиции, «не следовало ли бы сделать России какое-нибудь мирное предложение». Он даже предложил, чтобы представители Красной Москвы, а равно и тех государств и генералов, с которыми Москва воевала, были приглашены на общую с союзниками встречу. Идея была поддержана американским президентом Вудро Вильсоном (сегодня ее даже приписывают ему), и конференция состоялась в феврале 1919 года на турецких Принцевых островах, хоть и без участников противоборствующих сторон из России. Но тогда же союзники резко разошлись во мнениях относительно средств, которые нужно применить для свержения советской власти. Как отмечает Трухановский, «в ходе этих дискуссий обнаружилось, что французские представители, и прежде всего маршал Фош, стоят за организацию большого военного похода против Советской России. Позиция же Ллойд Джорджа, поддержанного Вильсоном, была иной. Англичане и американцы боялись, что расширение интервенции, предлагаемое Фошем, закончится провалом и перенесением революции в страны, которые попытались бы осуществить широкую интервенцию».
Вообще, в отличие от Милнера, который с самого начала был автором концепции интервенции и лоббистом посильной колонизации расчлененной России, Ллойд Джордж был относительно далек от вмешательства в русские дела, оставаясь погружен в чисто английские проблемы. Но теперь Милнер был лишен влияния в данном вопросе. И Ллойд Джордж в том самом феврале 1919 года откровенно и, кажется, искренне писал своему конфиденту – писателю Филиппу Керру:
«Может быть только одно оправдание вмешательству в дела России, а именно то, что Россия этого желает. Если это так, то в таком случае Колчак, Краснов и Деникин должны иметь возможность собрать вокруг себя гораздо большие силы, чем большевики. Эти войска мы могли бы снабдить снаряжением, а хорошо снаряженное войско, состоящее из людей, действительно готовых сражаться, скоро одержит победу над большевистской армией, состоящей из насильно завербованных солдат, особенно в том случае, если все население настроено против большевиков.
Если же, с другой стороны, Россия не идет за Красновым и его помощниками, то в таком случае мы нанесли бы оскорбление всем британским принципам свободы, если бы использовали иностранные армии для того, чтобы насильно организовать в России правительство, которого не желает русский народ».
Неожиданное признание, не так ли? Как не похожа эта равнодушная объективность на ту назойливую активность, которую мы привыкли видеть со стороны англосаксов в любой точке мира, где есть хоть малейшие интересы Великобритании. Хочется спросить: а где же пресловутое «бремя белого человека»? Где миссия британской расы, сознанием которой был преисполнен, к примеру, тот же Альфред Милнер? Стоя у руля все еще великой мировой державы, убежденный либерал Ллойд Джордж явно недопонимал, что собой представляют большевики, и не питал ни страха, ни отвращения к Красной России. Он надеялся, что «большевизм рухнет сам». Его принципиальность, которой он козыряет в данном тексте, довольно неожиданная и даже неуместная для политика его масштаба, вовсе не учитывает, похоже, глобальной опасности, исходящей от идей коммунистического интернационала и мировой революции. Шаблоны британской демократии играют роль непроницаемых шор на его глазах. За это легкомыслие (недомыслие) еще расплатятся миллионы людей по обе стороны российской границы…
Ллойд Джордж правил своей страной с 1916-го по 1922-й, ровно в те годы, когда решалась судьба России, а с нею и судьба всего XX века. За это время мы можем отчетливо разглядеть два периода в истории Гражданской войны. На первом Англия, Франция и Америка активно поддерживали белых, содействуя их победам, на втором они сворачивают свою помощь и поддержку, обрекая белых на поражение.