С этой целью они просят адмирала Колчака и его союзников ответить, согласны ли они на следующие условия держав союзной коалиции, на которых они могли бы получать дальнейшую помощь со стороны держав.
Во-первых, правительство адмирала Колчака должно гарантировать, чтобы как только войска Колчака займут Москву, было созвано учредительное собрание, избранное на основании всеобщего, тайного и демократического избирательного права, в качестве верховного законодательного органа в России, перед которым должно быть ответственно российское правительство. Если же к этому времени порядок в стране не будет еще окончательно восстановлен, то правительство Колчака должно созвать учредительное собрание, избранное в 1917 году, и оставить его у власти вплоть до того дня, когда явится возможность организовать новые выборы.
Во-вторых, чтобы на всем том пространстве, которое находится в настоящее время под его контролем, правительство Колчака разрешило свободные выборы во все свободно и законно организованные собрания, как городские самоуправления, земства и т. п.
В-третьих, что правительство Колчака не поддержит никакой попытки к восстановлению специальных привилегий тех или других классов или сословий в России. Державы союзной коалиции с удовлетворением ознакомились с торжественной декларацией, сделанной адмиралом Колчаком и его союзниками, заявляющей, что они не имеют намерения восстановить прежнюю земельную систему. Державы считают, что те принципы, которым должно следовать при решении тех или других вопросов, касающихся внутреннего порядка в России, должны быть предоставлены свободному решению российского учредительного собрания. Но при этом они желают быть уверенными в том, что те, которым они готовы помочь, стоят за гражданскую и религиозную свободу всех русских граждан и не сделают никакой попытки снова вернуть к жизни тот режим, который разрушила революция.
В-четвертых, должна быть признана независимость Финляндии и Польши и, в случае если бы какие-нибудь вопросы, касающиеся границ или других каких-либо отношений между Россией и этими странами, не смогут быть разрешены путем взаимного соглашения, правительство России согласится обратиться к арбитражу Лиги Наций.
В-пятых, в том случае, если отношения между Эстонией, Латвией, Литвой, кавказскими и закаспийскими территориями и Россией не будут быстро налажены путем взаимных соглашений, этот вопрос будет также разрешен с помощью Лиги Наций, а до тех пор правительство России обязуется признавать автономию всех этих территорий и подтвердить те отношения, которые могут существовать между их существующими de facto правительствами и правительствами держав союзной коалиции.
В-шестых, правительство адмирала Колчака должно признать за мирной конференцией право определить будущее румынской части Бессарабии.
В-седьмых, как только в России будет создано правительство на демократических началах, Россия должна будет войти в состав Лиги Наций и наладить сотрудничество с другими ее членами по вопросу об ограничении вооружений и военной организации во всем мире.
Наконец, российское правительство должно подтвердить декларацию, сделанную Колчаком 27 ноября 1918 году, касающуюся российского национального долга».
Разумеется, Колчак уже 4 июня согласился на все требования, и «удовлетворительно ответил на каждый в отдельности из тех вопросов, которые были ему поставлены Советом пяти».
Однако Черчилль совершенно правильно считал и прямо писал о том, что время было бездарно и безнадежно упущено, и то, что легко можно было сделать еще в январе 1919 года, стало невозможным к июню, поскольку «этот 6-месячный промежуток дал большевикам возможность организовать новые армии, укрепить свою власть и до некоторой степени отождествить себя с Россией… Едва только успешно закончились письменные переговоры между Советом четырех и Колчаком (12 июня 1919 года), как начался разгром его армии»[357].
«Вот почему, – выносит Черчилль вердикт от лица истории, – о декларации, сделанной в такой именно момент, можно без ошибки сказать, что она – запоздала!»
Черчилль не слишком распространяется о том, какие шаги предпринимались им лично за эти полгода. Он лишь не скупится на едкие замечания по адресу непоследовательных «союзников», которые сами не знали, чего хотели и на что были готовы решиться. Например: «Находились ли союзники в войне с Советской Россией? Разумеется, нет, но советских людей они убивали, как только те попадались им на глаза; на русской земле они оставались в качестве завоевателей; они снабжали оружием врагов советского правительства; они блокировали его порты; они топили его военные суда. Они горячо стремились к падению советского правительства и строили планы этого падения. Но объявить ему войну – это стыд! Интервенция – позор! Они продолжали повторять, что для них совершенно безразлично, как русские разрешают свои внутренние дела. Они желали оставаться беспристрастными и наносили удар за ударом. Одновременно с этим они вели переговоры и делали попытки завести торговые сношения».
Между тем, по поручению военного кабинета, Черчилль уже с марта 1919 года начал готовить эвакуацию британских войск с Русского Севера, поначалу не ставя об этом в известность русских. Как обычно, он говорит о себе лишь как о дисциплинированном исполнителе, от которого не зависело существо вопроса: «Мне нужно было выполнить одну определенную и непосредственную обязанность». Но на деле он сыграл далеко не пассивную роль в этой истории предательства.
Дело в том, что долго держать русских в неведении о предстоящем уходе англичане не могли. «Об этом решении было сообщено вождям русских армий. 30 апреля адмирал Колчак был уведомлен о том, что все союзные войска будут отозваны с севера России до наступления зимы». Распространившееся известие об эвакуации британского воинского контингента вызвало в июле реакцию некоторых белых отрядов Севера: «в дружественной до тех пор русской армии вспыхнул бунт, не замедливший принять грозные формы». Черчилль объясняет это по-своему: «С момента, когда мы оказались вынужденными в силу давления парламентского и политического характера отозвать войска, каждый дружественный нам русский знал, что он сражался под угрозой смерти и что для того, чтобы обеспечить себе помилование, ему надо было войти в соглашение со своими будущими властелинами за счет уезжающих союзников. Как бы ни были для нас тяжелы эти последствия, мы должны были с ними считаться, так как они непосредственно вытекали из политики эвакуации Русского севера».
Иными словами, бросаемые англичанами на произвол судьбы русские антибольшевистские силы, возмущенные откровенным предательством англичан, на которых только они и надеялись, а отчасти и распропагандированные большевиками, взбунтовались и вздумали было наказать предателей, в которых теперь они видели только интервентов. Но не тут-то было! Предвидевший такой поворот дела Черчилль заранее пригнал на место действия «две новые бригады по 4 тыс. человек каждая, исключительно только из добровольцев тех армий, которые находились в периоде демобилизации… Эти закаленные на войне солдаты быстро составили формирование и были посланы в Архангельск, как только открылась навигация. Таким образом, мы получили сильный, боеспособный и хорошо снаряженный отряд в том самом опасном пункте, откуда все стремились бежать»[358].
Результат оправдал ожидания: «Военные бунты повсюду – за исключением только одного Онежского округа, который целиком перешел на сторону большевиков, – были подавлены энергичным вмешательством одного польского батальона и нескольких отрядов британской пехоты».
Таким образом, англичане начали, как говорится, за здравие, а кончили за упокой. Призванные помочь русским антибольшевистским силам на Севере, поддержать их в неравной, но справедливой борьбе, они в итоге сами вступили с ними в войну[359]. И, конечно, победили. Отныне уходу англичан никто и ничто не могло воспрепятствовать. Их общие потери в российской экспедиции смело можно назвать ничтожными на фоне гигантского избиения русского населения: по признанию Черчилля, всего было «убито офицеров 41 человек и 286 нижних чинов». Дороже платить за жизнь и свободу своих русских союзников, без которых им бы не победить немцев, англичане не пожелали. Но тут они не были оригинальны: французские войска покинули Север России еще в начале июня, американские – в середине июля, ушли также канадцы, австралийцы, сербы и поляки. Русские (белые) остались один на один с большевиками.
Материалы, собранные исследователем В. В. Галиным, говорят о том, что фронтовые белые офицеры «чувствовали себя обреченными», почти все начальники частей заявили, что «с уходом союзников борьба на Севере становится бессмысленной и обречена на неудачу». По воспоминаниям главнокомандующего белых генерала Миллера, «в середине августа 1919 года… на совещании всех командиров полков Архангельского фронта было высказано единогласное мнение, что с уходом союзных войск с фронта в наших полках будут всюду бунты, будут перерезаны офицеры… и, таким образом, желание продолжить борьбу после ухода англичан приведет лишь к бесполезной гибели нашего многострадального офицерства». А главнокомандующий Антанты генерал Э. Айронсайд вспоминает: «У нас не было столкновений с русскими в Архангельске, но до отъезда со мной произошел один неприятный случай. Выдающийся русский полковник, доблестно сражавшийся под началом союзников и хорошо мне знакомый, попросил разрешения встретиться со мной. Он был награжден британским орденом, которым очень гордился. И вот этот офицер вошел в мой кабинет и отдал мне честь. Затем он положил свой орден на стол, разделявший нас. За две минуты он высказал мне все, что думает о союзниках и их поведении. Потом снова отдал честь и вышел вон. Долго я сидел в полном молчании, глядя на отвергнутый орден, которым в свое время была отмечена беспримерная доблесть».