54. Вера в фюрера создала ситуацию, в которой государство могло опираться на совесть широкого круга граждан для реализации нравственной катастрофы. Роль Гитлера как единственного источника закона и политической легитимности размывала моральные нормы, а также любые сомнения в правомерности приказов убивать евреев 55. Немецкие солдаты, вторгшиеся на советскую территорию в июне 1941 года, заранее получили инструкции убивать безоружных еврейских мужчин, женщин и детей. Их готовили к совершению расовых убийств в течение 6-летней кампании непрекращающейся клеветы, изображавшей евреев бедствием Германии и опасной бациллой, которая угрожает человечеству.
Готовность немцев исключить евреев из сферы своего морального долга стала результатом информации, распространяемой институтами, которые они уважали – церковью, школами, университетами и научными учреждениями 56. Известные богословы, такие как Этельберт Штауфер и Герхард Киттель утверждали, что всякий добрый христианин обязан поддерживать антиеврейскую политику национал-социалистов. После кровопролитных событий Хрустальной ночи 1938 года протестантский епископ Мартин Сасс распространил собрание антисемитских отрывков из произведений Лютера с торжествующим заявлением: «10 ноября, в день рождения Лютера, горят синагоги Германии» 57. В книге, опубликованной в 1937 году, «Еврей как преступник» два криминолога утверждали, что подобно «бактериям спирохеты, которые вызывают сифилис, евреи являются носителями преступности в ее политической и аполитичной формах». Евреи, писали они, «являются воплощением зла, которое восстает против бога и природы» 58. Спустя несколько лет в концентрационном лагере Берген-Бельзен врач СС Фриц Кляйн довел это утверждение до его логического завершения: «В знак уважения к человеческой жизни я удалял гнойный аппендикс из тела больного». По этой же причине евреи, «гнойный аппендикс в теле Европы», должен быть вырван из тела континента 59.
Немцы, участвовавшие в «окончательном решении», могли выполнять свою грязную работу, не будучи фанатичными антисемитами, хотя многие определенно являлись таковыми и даже хуже. Идеологическая приверженность была разной, но подавляющее большинство немцев пришли к убеждению, что евреи были угрозой, которой нужно противостоять. Это мнение было частью системы взглядов, определявшей их восприятие и интерпретацию событий, свидетелями которых они становились. Эта система взглядов иногда вынуждала их критиковать способы проведения массовых убийств, но не сами убийства 60. Годы антисемитской агитации снизили барьеры на пути к убийству 61. Многие из тех, кто служил на Востоке, переняли нацистскую систему моральных принципов, которая допускала убийство представителей низшей расы и недочеловеков. Они расценивали операции по убийству не как зверства, а как необходимые жестокие меры против тех, кого официально объявили опасным врагом Германии 62. Голодающие евреи, с которыми они сталкивались, вписывались в образ, созданный нацистской пропагандой. Уравнивание евреев с большевиками и партизанами еще больше способствовало их готовности убивать. Бывший член полицейского батальона вспоминал в 1961 году, что в то время он полностью верил пропаганде, объявившей евреев преступниками и недочеловеками: «Мысль о том, что следует не подчиняться или уклоняться от приказа участвовать в истреблении евреев никогда не приходила мне в голову» 63.
Антисемитизм может привести к погромам, но чтобы осуществлять массовые убийства в гигантских масштабах «окончательного решения», была необходима управляющая рука государства. Нацистский режим организовал это со смертоносной эффективностью. Нацисты выслеживали своих жертв по всему континенту с упорством и фанатизмом, примеров которым немного. В 1980-е гг. консервативные немецкие историки, например Андреас Хилльгрубер, предложили рассматривать Холокост не как «отдельное событие», а как «нормальную историю» 64. Дебаты по данному вопросу стали известны как «спор историков» (Historikerstreit), и те, кто разделял мнение Хилльгрубера, говорили о необходимости «историзировать» Холокост. Но поскольку попытка уничтожить еврейский народ осуществлялась, как правило, обычными людьми, это было все что угодно, но не «нормальная история». Холокост был беспрецедентным событием, поскольку никогда раньше государство не убивало всех членов группы – мужчину, женщину и ребенка – и не выслеживало их по всему континенту. В отличие от массовых убийств предшествующих столетий, геноцид, устроенный нацистами, имел идеологическую цель, а не прагматический интерес. Холокост возник как часть нацистского представления о построении чистого с расовой точки зрения арийского мира, в котором евреям не было места 65. Члены СС, на всех уровнях этой организации, принимали активное участие в воплощении того, что режим называл «окончательным решением» еврейского вопроса. И другие исполнители Холокоста были согласны с их объяснением программы массового убийства и их моральными принципами.
Членство в СС предполагало определенный образ жизни. У СС был собственный взгляд на мир и система ценностей, смесь национализма, расизма и культа молодости и мужественности. Служба в отрядах СС, считавшихся элитными войсками, была престижной. Сам Гиммлер называл СС «рыцарством», «новым дворянством» 66. «Мы были лучшими и самыми сильными», – заявлял Йоханнес Хассеброк, один из комендантов концентрационного лагеря Гросс-Розен, после войны, по-прежнему испытывая гордость 67. Другие называли СС «образцовыми гражданами смертоносного режима» 68, для которых одним из важнейших достоинств было безоговорочное подчинение 69. Клятва СС гласила: «Я клянусь тебе, Адольф Гитлер, фюрер и рейхсканцлер, в своей верности и храбрости. Я клянусь повиноваться тебе и тем, кого ты назначил командовать мной, до самой смерти, да поможет мне в этом Бог» 70. Руководство по поведению, которого ожидали от эсэсовца, описывало это таким образом: «Подчинение основывается на убеждении в верховенстве национал-социалистической идеологии» 71.
Нацистский режим организовал идеологическую обработку всех слоев общества и в особенности сотрудников служб безопасности и военнослужащих. В издании, опубликованном для СС в 1943 году, под названием «Унтерменш» («Недочеловек») заявлялось, что советские люди, в том числе и евреи, «находятся на уровне ниже животных». На фотографиях, якобы снятых на оккупированных восточных территориях, были изображены монстроподобные люди, одетые в лохмотья, которые противопоставлялись прекрасным арийцам 72. Трудно выяснить, насколько эффективной была эта пропаганда, возможно, она просто укрепила уже существовавшее предубеждение. Каким бы ни был ответ, очевидно, что идеологическая обработка усилила враждебность по отношению к евреям и таким образом содействовала готовности убивать их. Это расширяло границы приемлемого и надлежащего поведения и ослабляло традиционные представления о добре и зле 73. Неудивительно, что Гиммлер постоянно призывал к усилению идеологического образования 74. В центре обучения был еврейский вопрос, и когда развернулось «окончательное решение», его разрушительная цель признавалась все более и более открыто. В выпуске информационного бюллетеня, вышедшем в декабре 1941 года, заявлялось: «То, что еще два года назад казалось невозможным, сейчас осуществляется шаг за шагом: в конце войны Европа будет свободна от евреев» 75.
Все больше и больше нацистская риторика на высшем уровне упоминала об уничтожении евреев, которое претворялось в жизнь, и превозносила его как важнейшее историческое событие, операцию по избавлению от зла. В послании, зачитанном на церемонии по случаю годовщины основания нацистской партии 24 февраля 1942 года, Гитлер заявил: «Мое предсказание о том, что в этой войне будут истреблены не арийцы, а евреи, исполнится. Чем бы ни закончилась эта битва и сколько бы она ни продлилась, именно это будет окончательным итогом этой войны. И затем, наконец, после уничтожения этих паразитов, мир, который так долго страдал, вступит в долгий период братства народов и настоящего спокойствия» 76. А в передовой статье для нацистского еженедельника «Дер Ангриф» от 23 февраля 1943 года Роберт Лей, руководитель трудового фронта нацистской Германии, писал: «Наконец-то было решено уничтожить евреев за их возмутительные злодеяния и преступления. Нам, немцам, было назначено судьбой осуществить это решение Провидения» 77.
Гиммлер выразил аналогичную мысль, выступая перед группой офицеров СС в Познани (оккупированная Польша) 4 октября 1943 года: «В нашей истории это [истребление евреев] славная страница, которая никогда не была и никогда не будет написана» 78. Тем не менее тот факт, что Гиммлер назвал убийство евреев «страницей, которая никогда не была и никогда не будет написана», указывает на то, что организатор «окончательного решения» не желал допустить открытого признания массовых убийств. Поскольку Гитлер также постоянно говорил отвлеченно об «истреблении», участь евреев не была подходящей темой для разговора в его штабе 79. Нежелание Гитлера и Гиммлера признать реальность массовых убийств, по предположениям Конфино, означает, что у них было «осознание правонарушения». Оба избегали описания подробностей того, что происходило на самом деле, и не только в разговоре с другими людьми, но и когда речь шла о них самих, потому что они понимали, что нарушают табу80. 27 марта 1942 года Геббельс сделал запись в дневнике, говоря об истреблении евреев как о «варварском поступке, который нет необходимости описывать более подробно» 81. По утверждениям, в начале «Операции Рейнхард» в 1942 году Гиммлер упоминал о необходимости «сверхчеловеческих актов бесчеловечности» 82. Говорят, что один офицер СС заявлял: «Когда я на службе, я – свинья, а я почти всегда на службе»