– Вы не могли бы спуститься? Мне нужно поговорить с вами.
Гонсалес накинул на себя домашний халат, сбежал вниз и отворил суперинтенданту дверь.
– Помните, давеча ночью мы с вами говорили о Летеритте? – спросил Медоуз, когда Леон пригласил его в небольшую приемную.
Голос полицейского начальника прозвучал явно недружелюбно, и он пристально всматривался в Леона.
– Да, помню.
– Вы, случайно, никуда не выходили минувшей ночью?
– Нет. А почему вы спрашиваете об этом?
И вновь он удостоился подозрительного взгляда.
– Потому что в половину второго ночи Летеритт был убит, а его комната подверглась тщательному обыску.
Леон во все глаза уставился на суперинтенданта.
– Убит? А вы уже взяли убийцу? – спросил он наконец.
– Нет, но возьмем непременно. Констебль видел, как он спускался по водосточной трубе. Очевидно, он проник в комнату Летеритта через окно, и тогда полиция решила обыскать весь дом. Им пришлось выломать дверь в комнату Летеритта, которого они и обнаружили мертвым в постели. По мнению судмедэксперта, его ударили фомкой по голове, и, хотя в обычных условиях подобная травма не могла привести к смерти, при его состоянии здоровья этого оказалось более чем достаточно. Констебль попытался догнать взломщика, но тому удалось затеряться в одном из маленьких переулков, коими изобилует эта часть города. Позже его заметил полисмен на Флит-стрит, когда преступник сидел за рулем небольшого авто, номерной знак которого был заляпан грязью.
– Его опознали?
– Нет еще. Зато он оставил на окне три отпечатка пальцев, и, поскольку в таких делах он явно не новичок, это почти то же самое, что непосредственное опознание. К нам обратилась городская сыскная полиция, но мы ничем не смогли им помочь, разве что сообщили некоторые подробности относительно прошлой жизни Летеритта. Кстати, я отправил им и ваши отпечатки. Надеюсь, вы не возражаете.
Леон широко улыбнулся.
– Ничуть! – заявил он.
После ухода офицера полиции он поднялся наверх, чтобы поделиться новостями с двумя своими друзьями.
Однако самое поразительное известие поступило, когда они сидели за столом и завтракали. Прибыл Медоуз. Они увидели, как ко входу подъехало его авто, и Пуаккар отправился вниз, чтобы впустить его. Суперинтендант вошел в маленькую комнату, и с первого взгляда стало ясно, что его буквально распирает от возбуждения.
– Вот вам загадка, которую не сможете разгадать даже вы, джентльмены, – начал он. – Известно ли вам, что сегодня трагический день для Скотланд-Ярда и его системы опознания? Это означает полный крах метода, с таким трудом создававшегося…
– О чем вы говорите? – прервал его Манфред.
– О системе отпечатков пальцев, – ответил Медоуз, и Пуаккар, для которого метод идентификации преступников по отпечаткам пальцев был сродни божественному откровению, ахнул и с открытым ртом уставился на него. – Мы обнаружили двойника, – продолжал Медоуз. – Отпечатки на стекле, вне всякого сомнения, принадлежат Джо Бенталлу – но Джо Бенталл отбывает первую часть своего десятилетнего срока в тюрьме графства Уилфорд!
Повинуясь наитию, Манфред обернулся и взглянул на своего друга. Глаза Леона сверкали торжеством, а худощавое лицо расплылось в радостной улыбке.
– Человек, который пел в церкви! – негромко проговорил он. – Это самое замечательное дело, с коим мне когда-либо приходилось сталкиваться. А теперь присаживайтесь, мой дорогой Медоуз, и позавтракайте с нами! Нет-нет, присаживайтесь. Я хочу услышать о Бенталле. Можно ли мне увидеться с ним?
Медоуз во все глаза уставился на него.
– И какой в этом прок? Говорю вам, такого удара мы еще не получали. Более того, когда предъявили констеблю фотографию Бенталла, он опознал в нем человека, которого видел спускающимся по водосточной трубе! Я уже решил было, что Бенталл сбежал, и позвонил в тюрьму. Но нет, он там, сидит как миленький.
– Я могу увидеть Бенталла?
Медоуз заколебался.
– Да… Думаю, это можно устроить. Кажется, министр внутренних дел расположен к вам, не так ли?
Очевидно, так оно и было, поскольку в полдень Леон Гонсалес уже направлялся в тюрьму Уилфорд, причем, к полному своему удовлетворению, ехал он туда один.
Тюрьма Уилфорд представляла собой небольшое исправительное учреждение, где содержались осужденные на долгие сроки арестанты, демонстрирующие примерное поведение и обладающие навыками переплетного и печатного дела. В Великобритании существует несколько «ремесленных» тюрем: в Мейдстоуне сидят «печатники», в Шептоне – «красильщики», где заключенные могут найти применение своим прежним способностям.
Старший тюремный надзиратель, с которым у Леона состоялся обстоятельный разговор, сообщил ему, что Уилфорд вскоре должны закрыть, а отбывающих наказание – перевести в Мейдстоун. О грядущих переменах он говорил с нескрываемым сожалением.
– У нас полно славных парней – они не доставляют нам никаких неприятностей и потому сидят без хлопот. Вот уже много лет у нас не было ни единого случая нарушения дисциплины. Даже ночью здесь дежурит всего один офицер – что должно дать вам представление о том, как тут спокойно.
– И кто же дежурил прошлой ночью? – осведомился Леон.
Неожиданный вопрос явно выбил старшего тюремного надзирателя из колеи.
– Мистер Беннетт, – сказал он, – однако сегодня он занедужил, с ним приключилось разлитие желчи. Вот странно, что вы спросили: я только что навещал его. К нам поступил запрос насчет того заключенного, которого вы собрались допрашивать. Бедный старина Беннетт слег в постель с ужасной головной болью.
– Я могу повидать начальника тюрьмы? – спросил Леон.
Старший надзиратель покачал головой.
– Он отбыл в Дувр вместе с мисс Фолиан, своей дочерью. Она отправляется на континент.
– Мисс Гвенда Фолиан?
Старший надзиратель согласно кивнул, и Гонсалес задал новый вопрос:
– Это та самая леди, которая учится на доктора?
– Она уже выучилась на доктора, – многозначительно отозвался его собеседник. – Да вот, к примеру, когда Бенталл едва не отдал концы от сердечного приступа, она спасла ему жизнь – он работает в доме начальника и, по-моему, готов пожертвовать правой рукой за то, чтобы прислуживать молодой леди. У некоторых из этих парней – добрая душа!
Они стояли в главном тюремном корпусе. Леон окинул взглядом мрачную галерею стальных балкончиков и крошечных смотровых окошек.
– Полагаю, именно здесь сидит ночной надзиратель? – поинтересовался он, кладя ладонь на высокий стол, рядом с которым они остановились, – а эта дверь ведет…
– На половину начальника тюрьмы.
– И, полагаю, мисс Гвенда частенько пользуется ею, дабы угостить ночного дежурного чашечкой кофе с сэндвичем? – беззаботно добавил Леон.
Но старший надзиратель увильнул от прямого ответа.
– Это было бы нарушением распорядка, – заявил он. – Итак, вы хотели повидать Бенталла?
Но Леон покачал головой и негромко ответил:
– Не думаю.
– Где такой мерзавец, как Летеритт, мог петь в церкви на Рождество? – задал вопрос Леон своим компаньонам, посвящая их в подробности этого дела. – В одном-единственном месте – в тюрьме. Отсюда вытекает, что наша мисс Браун в ней бывала: начальник тюрьмы с семейством непременно должен посещать церковь. Летеритт «не остался у них» – срок его заключения близился к концу, и его должны были отправить в Уилфорд, чтобы потом освободить. Бедняга Медоуз! Вся его вера в отпечатки пальцев рухнула, поскольку освобожденный арестант сдержал слово и отправился добывать письма, с которыми оплошал я, пока одурманенный мистер Беннетт спал за своим столом, а вместо него тюрьму охраняла мисс Гвенда Фолиан!
Полет начался под проливным дождем и продолжился в тумане. Затем над сушей началась болтанка, ставшая нелегким испытанием для пассажиров, страдавших от воздушной болезни. Достигнув Ла-Манша, пилот снизился почти до двух сотен футов.
А потом в салон вышел стюард и заорал, перекрикивая рев двигателей:
– Мы приземляемся в Лимпне… в Лондоне густой туман… в столицу вас доставят дилижансами…
Манфред подался вперед, к леди, что сидела по другую сторону узкого прохода.
– Вам повезло, – сказал он, понизив голос, чтобы его не услышал кто-то еще.
Достопочтенная миссис Пиверси, поднеся лорнет к глазам, хладнокровно уставилась на него.
– Прошу прощения?
Вскоре они совершили безупречную посадку и, спускаясь по трапу пассажирского самолета из Парижа, Манфред предложил руку очаровательной леди, дабы помочь ей сойти на землю.
– Вы говорили что-то насчет…
Стройная, симпатичная дама смотрела на него с нескрываемой холодностью и дерзким высокомерием.
– Я говорил, вам повезло в том, что мы приземлились именно здесь, – сказал Манфред. – Вас зовут Кэйтлин Зилинг, но вы больше известны под именем Кларо Мэй, и в Лондоне вас поджидают два детектива, чтобы допросить по поводу жемчужного ожерелья, пропавшего в столице три месяца назад. Так уж вышло, что я очень хорошо понимаю французский и собственными ушами слышал, как двое джентльменов из Сюрте обсуждали ваше будущее перед самым нашим вылетом из Ле-Бурже.
Взгляд женщины утратил изрядную долю высокомерия, зато теперь в нем прибавилось беззаботности. Очевидно, пристальное внимание мужчины, сообщившего ей столь тревожную информацию, не оставило у нее сомнений в его добрых намерениях.
– Благодарю вас, – легкомысленно отозвалась она, – но я ничуть не обеспокоена. Судя по всему, вы имели в виду Фенникера и Эдмондса. Я отправлю им каблограмму и назначу встречу в своем отеле. Хотя вы нисколько не похожи на шпика, но, очевидно, все-таки являетесь таковым?
– Не совсем, – улыбнулся Манфред.
Она как-то странно покосилась на него.
– Для копа вы и впрямь выглядите чересчур честным. Со мной все будет в порядке, но тем не менее позвольте поблагодарить вас еще раз.
Ему явно давали понять, что разговор окончен, и все же Манфред не собирался отступать.