– Какой он смешной, этот кабальеро! – проговорила она со своим неподражаемым акцентом. – Я едва удержалась, чтобы не рассмеяться ему в лицо. Подумать только, он сказал мне, что завтра тебя здесь уже не будет! Вот ведь глупость, не правда ли?
– Это шантаж, – беззаботно заявил в ответ Гэрри. – Можешь выбросить этого Гонсалеса из головы. Я только что заявил на него в Скотланд-Ярд. А теперь давай поговорим об акциях…
Они вынуждены были подождать десять минут, прежде чем им подали ланч, и это время провели в жарких препирательствах. Она принесла с собой чековую книжку, но при том побаивалась собственной смелости. Не исключено, подумал он, что визит Гонсалеса и впрямь пробудил в ней подозрения. Она оказалась не готова вложить сразу все свои двадцать тысяч фунтов. Он предъявил ей все бумаги и балансовые ведомости, что собирался продемонстрировать еще давеча, и растолковал – а уж в этом он был большой мастер, – на чем зиждется надежное финансовое положение компании, одной из самых солидных в Южной Африке, в которую предлагал ей вложить деньги.
– Эти акции, – внушительно изрек он, – в течение следующих двадцати четырех часов поднимутся в цене, по меньшей мере на десять процентов. Я придержал для тебя партию, но к обеду должен их выкупить. Мое предложение заключается в следующем: сразу же после ланча ты выписываешь на мое имя открытый чек; я же покупаю акции и перевожу их на тебя.
– Но почему я не могу купить их сама? – с самым невинным видом поинтересовалась она.
– Потому что это вопрос приватных договоренностей, – терпеливо объяснил ей Гэрри. – Сэр Джон разрешил мне приобрести партию в качестве большого личного одолжения.
К радости Лексфилда, она приняла его заверения и даже выписала чек на 12 с половиной тысяч фунтов прямо за обеденным столом, и у него едва достало терпения, чтобы досидеть до конца ланча.
Владельцы меблированных комнат, в которых он ненадолго поселился, не баловали своих постояльцев большим разнообразием блюд, но недолгое ожидание перед тем, как им подали десерт, превратилось для него в настоящую пытку. Она еще раз подняла вопрос о своих инвестициях, очевидно, обуреваемая сомнениями, и вновь напомнила о Гонсалесе и его предостережениях.
– Быть может, мне лучше подождать еще один день… а?
– Моя дорогая девочка, это было бы крайне глупо! – воскликнул Гэрри. – Мне начинает казаться, что тот тип всерьез напугал тебя сегодня утром! Однако я заставлю его пожалеть об этом!
Он сделал вид, будто собирается встать из-за стола, но мадам удержала его.
– Прошу тебя, не торопись, – взмолилась она, и он с большой неохотой подчинился.
Банк закрывался только в три часа; у него еще будет время, чтобы доехать до Дувра на авто и успеть на пароход, отплывающий в пять.
Но банк располагался в Сити, и потому ему нужно иметь хотя бы небольшой запас времени. Он, извинившись, отлучился ненадолго, разыскал камердинера, которого нанял ради такого случая, и оставил тому несколько простых указаний, требующих, правда, незамедлительного исполнения. Вернувшись, Гэрри обнаружил, что мадам Веласкес изучает балансовую ведомость.
– Наверное, я глупа, потому что ничего не понимаю в этих вопросах, – сказала она, внезапно подняв голову. – Что это было? – спросила, когда внизу громко хлопнула дверь.
– Это мой камердинер; я отправил его с пустяковым поручением.
Она нервно рассмеялась.
– Я, что называется, сижу как на иголках, – сказала она и передала ему чашечку кофе. – А теперь, Гэрри, дорогой, расскажи мне еще раз, что значит «экс-дивиденд».
Он подробно объяснил суть этого термина, и мадам Веласкес слушала с чрезвычайным вниманием. Она все так же пристально смотрела на мужчину, когда его вдруг охватило тревожное волнение, за которым последовал приступ удушья, и он даже попробовал вскочить на ноги, но тут же рухнул обратно на стул и беспомощно скатился на пол. Мадам Веласкес взяла его полупустую чашечку кофе, не спеша отнесла ее на кухню и вылила содержимое в раковину. Отправив камердинера по делам, он избавил ее от больших хлопот.
Перевернув бесчувственного мужчину на спину, женщина со знанием дела обыскала его и наконец обнаружила пухлый конверт, в который Гэрри вложил собственные банкноты.
Тут с улицы постучали. Без малейших колебаний она вышла из комнаты и отворила входную дверь. На пороге стоял тот самый молодой гвардеец, который столь любезно представил ей мистера Лексфилда.
– Все в порядке, слуга ушел, – сказала она. – Вот твои две сотни, Тони, и большое тебе спасибо.
Тони ответил ей широкой улыбкой.
– У меня зуб на него, потому что он принял меня за олуха. Эти австралийские мошенники…
– Сейчас не лучшее время для болтовни; ступай, – резко оборвала она его.
Вернувшись в столовую, леди сняла с Гэрри воротничок и галстук и, подложив ему под голову подушку, распахнула окно. Минут через двадцать он должен прийти в себя, а к этому времени наверняка вернется и его камердинер.
Она нашла чек, который выписала ему, сожгла его в пустом камине и, в последний раз оглядевшись по сторонам, была такова.
У здания аэропорта ее поджидал высокий мужчина. Она увидела, как он жестом показал водителю такси остановиться.
– Я получил ваше послание, – язвительно сообщил ей Манфред. – Надеюсь, охота была удачной? Я должен вам пять сотен фунтов.
Женщина, смеясь, покачала головой. Она по-прежнему оставалась смуглой, прелестной бразильянкой – пройдет еще несколько недель, прежде чем смоется искусственный загар.
– Нет, благодарю вас, мистер Манфред. Я занималась любимым делом, за которое мне же еще и заплатили. А меблированный домик, что сняла в деревне, обошелся мне не слишком дорого… ну, хорошо, будь по-вашему. – Она приняла у него банкноты, которые он протягивал ей, и спрятала их в сумочку, одним глазком поглядывая на ожидающий самолет. – Видите ли, мистер Манфред, Гэрри – мой старый знакомый, пусть и заочно. Я ведь действительно отправила свою сестру в Монте-Карло поправить здоровье. Она тоже нашла его.
Манфред понял все. Он подождал, пока самолет поднялся в небо и растаял в дымке вдали, а затем поехал на Керзон-стрит с чувством глубокого удовлетворения.
В вечерних газетах не было ни строчки об ограблении на Джермин-стрит, что, впрочем, вполне понятно. У мистера Гэрри Лексфилда тоже имелось чувство собственного достоинства.
Примерно раз в шесть месяцев Раймонд Пуаккар терял покой и начинал рыться по углам дома, открывая коробки и сундуки со сданными в архив делами, либо листал старые подшивки. За несколько дней до примечательного инцидента, получившего название «убийство на Керзон-стрит», он появился в столовой с кипой старых бумаг, которые водрузил на ту часть стола, что еще не была накрыта к обеду.
Леон Гонсалес поднял голову и застонал.
Джордж Манфред даже не улыбнулся, хотя в душе покатывался со смеху.
– Очень жаль, что я доставляю вам столько огорчений, мои дорогие друзья, – извиняющимся тоном заявил Пуаккар, – но эти бумаги необходимо привести в порядок. Я нашел пачку писем, написанных еще пять лет назад и относящихся ко времени начала деятельности нашего агентства.
– Сожгите их, – посоветовал Леон, уткнувшись в свою книгу. – Они ведь вам больше никогда не пригодятся!
Но Пуаккар ничего не ответил. Он с истым рвением перебирал один документ за другим, прочитывая их так, как это делают близорукие люди, и откладывал в сторону. Одна стопка уменьшалась, зато другая, соответственно, росла.
– Полагаю, когда вы закончите, то вернете их на прежнее место? – осведомился Леон.
Пуаккар не ответил. Он читал письмо.
– Какое странное послание. Что-то я не припомню, чтобы видел его раньше, – сказал он.
– О чем же оно, Раймонд? – полюбопытствовал Джордж Манфред.
Пуаккар прочел:
– «…Кому: “Серебряному Треугольнику”. Лично. В собственные руки.
Джентльмены!
Ваши имена упоминались в связи с одним обстоятельством в том смысле, что вы надежные агенты, которым можно поручить дело сугубо конфиденциального свойства. Я был бы рад, если бы вы навели справки и выяснили для меня перспективы нефтяной компании “Персиан Ойл Филдз”; а также провели пИреговоры по поводу продажи принадлежащих мне 967 акций. Я не желаю обращаться к обычному биржевому маклеру из-за того, что в этой прАфессии слишком много акул. Кроме того, не могли бы вы подсказать мне, где можно продать акции компании “Окама Бискуит” (американские)? Прошу вас уведомить меня об этом.
– Припоминаю это письмо, – тут же заявил Леон. – Автор пишет «переговоры» через «и», а «профессии» – через «а». Разве вы забыли, Джордж, я еще предположил, что этот малый украл несколько акций и с нашей помощью хочет избавиться от ворованных активов?
Манфред согласно кивнул.
– Рок… – негромко проговорил Леон. – Нет, мне не доводилось встречать мистера Рока. Он ведь написал нам из Мельбурна, не так ли, и оставил номер почтового ящика и телеграфный адрес? Получены ли были нами от него еще какие-либо известия? Думаю, нет.
Никто из троих не смог вспомнить дальнейшие детали этого вопроса: письмо пришло вместе с остальными и отправилось в архив, где могло бы и далее пребывать в забвении, если бы не поразительная память Леона на числа и орфографические ошибки.
Но вдруг однажды ночью Керзон-стрит огласила заливистая трель полицейского свистка. Гонсалес, спавший в передней части дома, сквозь сон услышал шум и еще до того, как окончательно проснулся, уже стоял у открытого окна. Вновь зазвучал свисток, и до слуха Леона донесся топот. По тротуару со всех ног бежала какая-то девушка. Промчавшись мимо дома, она остановилась, вернулась назад и вновь замерла на месте.
Перепрыгивая через две ступеньки, Леон сбежал вниз, отомкнул входную дверь и распахнул ее настежь. Беглянка стояла прямо перед ним.