Супруга его была женщиной приятной наружности и мягкого нрава, подходящего возраста и воспитания. Ему исполнилось сорок два, ей – тридцать пять. Он был шумным и решительным, она – мягкой и уступчивой. Они имели двоих детей или, точнее говоря, двое детей было у нее, поскольку старшая, девочка одиннадцати лет, являлась дочерью миссис Опеншоу от первого брака с Франком Уилсоном. Младшим был мальчик, Эдвин, едва научившийся лепетать, с которым отец обожал разговаривать на грубом и по большей части совершенно непонятном ланкаширском диалекте, для того чтобы, как он выражался, привить малышу настоящий саксонский акцент.
Миссис Опеншоу звали Алисой, и ее первым супругом был ее собственный кузен. Будучи сиротой, она приходилась племянницей капитану торгового судна из Ливерпуля – тихое и серьезное создание, в возрасте пятнадцати или шестнадцати лет обладавшее несомненной привлекательностью и очарованием, с правильными чертами лица и персиковой кожей. Но при этом она была чрезвычайно застенчива и считала себя очень глупой и неуклюжей; а кроме того, тетка, вторая жена ее дяди, частенько бранила девушку. Поэтому, когда ее кузен, Франк Уилсон, вернулся домой после долгого плавания и, во-первых, проявил к ней доброту и взял ее под свою защиту, во-вторых, окружил ее вниманием, и в-третьих, влюбился в нее без памяти – она не знала, как выразить ему свою благодарность. Говоря по правде, Алиса бы предпочла, чтобы он оставался на первой или второй стадиях своего поведения; его пылкая любовь озадачивала и пугала ее. Дядя не потворствовал, равно как и не препятствовал этим отношениям, хотя они развивались у него на глазах. Мачеха же Франка отличалась весьма переменчивым нравом, поэтому угадать, понравится ли ей завтра то, что нравилось сегодня, было решительно невозможно. Но в конце концов ее придирки и недовольство стали настолько невыносимыми, что Алиса с легким сердцем воспользовалась возможностью сбежать от домашней тирании, заключив брак с кузеном; и, поскольку он нравился девушке сильнее всех прочих, за исключением дяди (а в тот момент он пребывал в море), однажды утром она попросту покинула дом и вышла за него замуж. Единственной свидетельницей бракосочетания стала горничная ее приемной тетки. В результате Франк с женой поселились в меблированных комнатах, а миссис Уилсон отказалась видеться с ними, заодно и уволила Нору, свою добросердечную служанку; и тогда они взяли ее к себе в услужение. Капитан Уилсон, вернувшись из очередного плавания, отнесся к молодой чете чрезвычайно сердечно и дружелюбно; он провел у них дома множество вечеров, покуривая трубочку и потягивая грог; но им заявил, что ради всеобщего спокойствия не может пригласить их к себе, ведь его жена была настроена по отношению к ним крайне недружелюбно. Впрочем, подобное откровение ничуть их не огорчило.
Однако семена будущих проблем заключались в пылком и страстном характере Франка; вследствие чего он начал презирать застенчивость супруги и ее нежелание проявлять свои чувства, сочтя это нарушением супружеского долга. Он стал терзаться сам (и мучить ее, пусть и в меньшей степени) опасениями и выдумками насчет того, что может случиться с ней после его грядущего ухода в море. В конце концов Франк отправился к отцу и потребовал, чтобы тот опять приютил Алису под своей крышей; особенно с учетом того, что ей предстояло рожать в отсутствие мужа. Капитан Уилсон, по его собственным словам, понемногу превращался в старую развалину, но при этом понимал – сын прав. В итоге он затеял с женой переговоры. И еще до отплытия Франк смог утешиться тем, что его супруга вновь вернулась на прежнее место жительства, в мансарду отцовского дома. Но предоставить в распоряжение невестки единственную – и лучшую – гостевую комнату миссис Уилсон отказалась наотрез, несмотря на свое желание пойти на уступки мужу и свою щедрость. Между тем самым ужасным в этой истории оказалось то, что им пришлось рассчитать верную Нору. Ее место служанки уже было занято; и, даже будь это не так, она навеки уронила себя в глазах миссис Уилсон. Впрочем, верная горничная утешала своих молодых хозяев тем, что предвещала те недалекие времена, когда у них будет собственный дом, неотъемлемой частью которого она непременно станет, в каком бы качестве ей ни пришлось выступить сейчас. Едва ли не последним, что успел совершить Франк перед отплытием, стал поход вместе с женой в гости к Норе, вернувшейся в дом своей матери. После этого он ушел в море.
По мере приближения зимних холодов свекор Алисы начал слабеть на глазах. Она помогала своей приемной матери ухаживать за ним и развлекать его; и, хотя над домом уже сгущались черные тучи, общая атмосфера оказалась куда спокойней, чем на протяжении многих лет. Миссис Уилсон вовсе не была бессердечной особой, она смягчилась при виде того, как смерть подбирается к любимому человеку; в равной мере ее тронуло и одиночество совсем еще юной женщины, которой предстояли роды в отсутствие супруга. Именно в связи с этими благотворными переменами в ее характере Норе было разрешено приходить и ухаживать не только за ребенком Алисы после его рождения, но и за капитаном Уилсоном.
Еще первое письмо от Франка не достигло своего адресата (а он отправился в Ост-Индию и Китай), как его отец умер. Алиса всегда с теплотой вспоминала о том, что свекор подержал ее ребенка на руках, поцеловал и благословил перед смертью. Когда капитан скончался, неожиданно выяснилось, что он оставил после себя куда меньше собственности, чем можно было ожидать, глядя на его образ жизни; те немногие деньги, что у него еще были, он завещал жене с правом распоряжения ими после его смерти. Впрочем, для Алисы это не имело особого значения, поскольку Франк дослужился уже до старшего помощника капитана и через один-два рейса должен был получить под свое командование целый корабль. Тем более перед отплытием он оставил ей счет в банке с несколькими сотнями фунтов (все, что имел).
Алисе пришло время получить очередную весточку от мужа. Одно письмо из Кейптауна уже дошло до нее. Теперь она ждала следующего, в котором Франк должен был уведомить ее о своем прибытии в Индию. Неделя шла за неделей, в конторе судовладельца не имели никаких известий о судьбе корабля, жена капитана пребывала в тревоге и неведении, как и сама Алиса, и ее начали одолевать гнетущие страхи и дурные предчувствия. В конце концов настал тот день, когда в ответ на ее запрос из конторы по найму моряков торгового флота пришло письмо, в коем сообщалось, что судовладельцы потеряли последнюю надежду разузнать что-либо о судьбе «Бетси-Джейн» и отправили в страховую компанию соответствующий иск. Теперь, когда он ушел навсегда, она испытала острый приступ горячей любви к ласковому кузену, доброму другу и надежному защитнику, коего больше никогда не увидит. Ее вдруг охватило жгучее желание показать ему их первенца, хотя до сих пор она жаждала взрастить и взлелеять дочку исключительно для себя – она оставалась ее единственным достоянием. Но между тем горе Алисы было тихим и незаметным – к вящему негодованию миссис Уилсон, надрывно оплакивающей приемного сына так, словно долгие годы она жила с ним душа в душу. Женщина искренне полагала своим долгом разражаться потоком горьких слез при появлении очередного нового лица. Она столь рьяно убивалась из-за того отчаянного положения, в которое теперь попала юная вдова, и беспомощности малышки, оставшейся без отца, что создавалось впечатление, будто миссис Уилсон смакует эту печальную историю.
Так прошло первое время вдовства Алисы. Малу-помалу события вернулись в прежнюю, естественную и спокойную колею. Но тут единственное сокровище вдруг стало угасать и чахнуть, словно самой судьбой этому юному созданию были предначертаны тяжкие испытания. Загадочный недуг ребенка оказался болезнью позвоночника, что неизбежно должно было отразиться на состоянии здоровья девочки, но отнюдь не укоротить ее дни – по крайней мере, так уверяли доктора. Алиса со страхом и отчаянием думала о долгих годах страданий, ожидавших ее единственное дитя, которое она любила всем сердцем. И одна лишь Нора догадывалась, что сердце матери разрывается от боли; об этом больше не знал никто, кроме Господа Бога.
Так уж получилось, что, когда старшая миссис Уилсон однажды пришла к ней в большом расстройстве по поводу уменьшения стоимости имущества, оставленного ей покойным супругом (уменьшения столь значительного, что ее дохода отныне едва хватало на содержание самой себя, не говоря уже об Алисе), последняя никак не могла взять в толк, каким образом что-либо, не имеющее непосредственного отношения к здоровью или жизни, могло вызвать подобную скорбь; и потому отнеслась к этому известию с раздражающим равнодушием. Но когда после обеда в комнату внесли больного ребенка и бабушка (как бы там ни было, все-таки любившая девочку) разразилась новыми стонами в отношении своей утраты, коих малышка, конечно же, не понимала, а потом вдруг заявила, что планировала обратиться за консультацией к нескольким докторам и заодно обеспечить ей надлежащий покой и уход, между тем теперь, дескать, все ее мечты пошли прахом, – Алиса смягчилась, придвинулась поближе к миссис Уилсон, и обе решили: будь что будет, однако они станут держаться вместе. После долгих бесед, состоявшихся в последующие дни, было решено: миссис Уилсон снимет большой дом в Манчестере (часть комнат которого можно будет сдавать внаем), частично обставит его той мебелью, что у нее еще оставалась, а остальную закупит на последние двести фунтов невестки. Миссис Уилсон родилась в Манчестере и, вполне естественно, желала вернуться в родной город. Кое-кто из ее тамошних знакомых как раз в это время отчаянно нуждался в жилье, обещая платить за него не скупясь. Алиса взяла на себя общее руководство предприятием и домашним хозяйством. А Нора, верная Нора, предложила готовить, убирать и выполнять остальную работу только ради того, чтобы иметь возможность остаться с ними.
Составленный план с успехом осуществился. Несколько лет их первые жильцы были с ними и все шло гладко – за одним печальным исключением: здоровье маленькой девочки продолжало ухудшаться. Нет таких слов, какими можно описать любовь матери к своему ребенку!