сему не стал тревожить Бенджамина дальнейшими дознаниями.
– В будущий понедельник, на закате, – пробормотал он, обрывая пустую болтовню старухи насчет несварения желудка сына. – А сегодня я решительно не имею времени, мадам; прошу вас, выпустите меня наружу.
Получив напоследок еще парочку благословений, пожеланий здоровья славному мистеру Форли и дружеских намеков не забыть насчет заката будущего понедельника, Троттл сумел-таки отделаться от тошнотворного прощания и, к своему неописуемому облегчению, вновь оказался с наружной стороны Дома-на-продажу.
– Вот так-то, мадам! – заключил Троттл, сложив написанный от руки отчет и торжествующе хлопнув им по столу. – Могу я полюбопытствовать, что вы думаете об этом откровенном заявлении, под которым я имею в виду свою (а вовсе не мистера Джарбера) догадку относительно тайны пустующего Дома?
Несколько мгновений я не могла вымолвить ни слова. Но, когда немного пришла в себя, первый же мой вопрос касался бедного одинокого мальчугана.
– Сегодня понедельник, двадцатое, – сказала я. – Вы ведь наверняка не стали терять даром целую неделю и попытались узнать что-либо еще?
– Если не считать времени на сон и трапезу, мадам, – ответил Троттл, – то я не терял ни минуты. Прошу вас иметь в виду, я всего лишь дочитал до конца то, что написал, но вовсе не дошел до конца того, что сделал. Эти первые сведения я записал только из-за их чрезвычайно большого значения, а еще потому, что намеревался представить вам письменный отчет, раз уж мистеру Джарберу было угодно представить вам свой. Теперь я готов поведать вторую часть моей истории, коротко и ясно, насколько это возможно, однако уже в устной форме. Первое, на чем я бы хотел остановиться, с вашего позволения, – это вопрос о семейных отношениях мистера Форли. Вы сами изволили несколько раз упомянуть о них; судя по тому, что я сумел понять, у мистера Форли осталось двое детей от его ныне покойной супруги, и обе – дочери. Старшая, к вящему удовлетворению отца, вышла замуж за некоего мистера Бейна, человека богатого и занимающего важный пост в правительстве Канады. В настоящее время она проживает там вместе с супругом и единственным ребенком, маленькой девочкой лет восьми или девяти от роду. Пока вам все ясно, мадам, я полагаю?
– Абсолютно, – ответила я.
– Вторая дочь, – продолжал Троттл, – любимица мистера Форли, пренебрегла пожеланиями своего отца и мнением остального света, сбежав из дому с человеком низкого происхождения – помощником капитана торгового судна по имени Киркланд. Мистер Форли не только не простил их скандальный брак, но и поклялся, что он самым пагубным образом отразится на будущем молодоженов. Но им удалось избежать его мести, что бы под ней ни подразумевалось. Муж утонул в первом же рейсе после свадьбы, а жена умерла при родах. И вновь, мадам, вам, полагаю, все понятно?
– И снова вы совершенно правы.
– Итак, прояснив вопрос с делами семейными, мадам, предлагаю вернуться к тому, чем занимался я. В прошлый понедельник я испросил у вас отпуск на два дня и использовал это время, чтобы разобраться в ситуации с внешним сходством Бенджамина. В минувшую субботу, когда я вам понадобился, меня не оказалось поблизости. Этот день, мадам, я провел в обществе своего друга, секретаря-распорядителя одной адвокатской конторы; все утро мы с ним просидели в «Докторз-Коммонз»[22], изучая последнюю волю и завещание отца мистера Форли. Давайте, с вашего позволения, отложим ненадолго деловую часть документа и вникнем поглубже в неприятный вопрос о сходстве Бенджамина. Лет шесть или семь назад (благодаря вашей доброте) я провел недельный отпуск вместе с несколькими своими друзьями, которые проживают в городке Пендлбери. Один из них (и единственный, кто до сих пор живет там) держал в городе аптеку, именно в ней я и свел знакомство с одним из двух докторов, практикующих в Пендлбери, которого звали Баршем. Этот самый Баршем был первоклассным хирургом и мог бы стать признанным авторитетом в своей профессии, не будь он при том еще и отъявленным мерзавцем. Так уж получилось, что он сильно пил и играл; в Пендлбери никто не желал иметь с ним дела; и к тому времени, как меня с ним познакомили, мистер Дикс, второй доктор, который даже в подметки ему не годился во врачебных вопросах, но при этом оставался респектабельным человеком, завладел всей практикой. Баршем же вместе со своей старухой-матерью жили в столь унизительной бедности, что все только диву давались, как они до сих пор не угодили в приходской работный дом.
– Бенджамин и мать Бенджамина?!
– В самую точку, мадам. В минувший четверг, утром (вновь благодаря вашей доброте), я съездил в Пендлбери к своему другу аптекарю, чтобы задать ему несколько вопросов насчет Баршема и его матери, и узнал, что они покинули город примерно пять лет назад. Когда же я принялся подробно расспрашивать аптекаря, всплыли некоторые любопытные детали. Как вам известно, мадам, я не сомневаюсь в том, что миссис Киркланд пришлось рожать в то время, когда ее супруг находился в море, и что жила она в деревне под названием Флэтфилд, там же она умерла и похоронена. Но вот чего вы можете не знать, так это того, что Флэтфилд находится всего в трех милях от Пендлбери; доктором, оказывавшим помощь миссис Киркланд, был Баршем, а сиделкой, ухаживавшей за ней, была мать Баршема; и послал за ними не кто иной, как мистер Форли. То ли его дочь написала ему, то ли он каким-то иным способом узнал об этом – неизвестно; однако он навещал ее где-то за месяц до родов (хотя и клятвенно уверял, что не виделся с ней после ее замужества) и часто ездил из Пендлбери во Флэтфилд и обратно. Как ему удалось договориться обо всем с Баршемами, установить сейчас не представляется возможным; но, ко всеобщему изумлению, он сумел оградить доктора от пьянства. Также общеизвестно, что за здоровьем бедной женщины Баршем наблюдал в здравом уме и трезвом сознании. Кроме того, не подлежит сомнению, что после смерти миссис Киркланд он и его мать вернулись из Флэтфилда, собрали те немногие вещи, что у них были, и таинственным образом исчезли из города под покровом ночи. Более того, установлено, что второго доктора, мистера Дикса, на помощь позвали только спустя неделю после рождения и похорон ребенка, когда мать уже угасала от истощения и обильного кровотечения, вызванных (следует отдать должное этому негодяю Баршему), по мнению доктора Дикса, общей слабостью несчастной женщины, а вовсе не ошибочным медицинским лечением…
– Похороны ребенка? – перебила я его, дрожа всем телом. – Троттл! Слово «похороны» вы произнесли очень странным тоном… А сейчас и смотрите на меня очень странно…
Троттл подался ко мне и указал в окно на Дом.
– Смерть ребенка надлежащим образом зарегистрирована в Пендлбери, – произнес он, – в выписанном Баршемом свидетельстве, где указано: «Ребенок мужского пола, мертворожденный». Гробик младенца покоится в могиле матери, на кладбище Флэтфилда. Но сам ребенок – жив и здоров, голову даю на отсечение, и пребывает на положении парии[23] и затворника в этом богомерзком Доме!
Я откинулась на спинку кресла.
– Разумеется, это всего лишь мои догадки, но я уверен в своей правоте. Соберитесь, мадам, и подумайте сами. Когда я в последний раз услышал о Баршеме, он навещал непокорную дочь мистера Форли. Когда я увидел его снова, он жил в доме мистера Форли и ему была доверена тайна. Вместе с матерью он внезапно и подозрительно уехал из Пендлбери пять лет назад; а теперь на его (вместе со старухой) попечении находится пятилетний ребенок, которого держат взаперти. Подождите! Умоляю вас, подождите, я еще не закончил. Завещание, оставленное отцом мистера Форли, лишь усиливает эти подозрения. Тот мой друг, с которым я побывал в Докторз-Коммонз, сумел ознакомиться с условиями этого документа; после чего я задал ему пару вопросов. Может ли мистер Форли по собственной прихоти завещать свое состояние кому угодно? «Нет, – ответил мой друг, – отец оставил ему всего лишь право на пожизненное пользование им». Предположим, у одной из замужних дочерей мистера Форли рождается девочка, а у другой – мальчик, кому из них достанутся деньги? «Вся сумма, – сказал мой друг, – переходит к мальчику, хотя из нее и будет вычтено некоторое ежегодное пособие на содержание его кузины. После ее смерти деньги переходят в полную собственность наследника мужского пола, а затем – к его потомкам». Обратите внимание, мадам! Ребенок дочери, которую мистер Форли возненавидел и мужа коей уберегла от его мести скоропостижная смерть, получает против его воли все его состояние; а ребенок дочери, которую он любит, остается пансионером, всю жизнь живущим за счет своего низкорожденного кузена! Это послужило достаточно веской причиной для того, чтобы зарегистрировать малыша миссис Киркланд как умершего при рождении. А если, насколько я полагаю, запись в метрической книге сделана на основании подложного свидетельства, то появляется еще куда более веская причина скрыть существование этого ребенка и уничтожить все сведения о его родителях, заперев малыша в мансарде пустого Дома.
Он умолк и во второй раз указал на мрачные, покрытые пылью чердачные окна напротив. В следующий миг я вздрогнула – теперь меня способен выбить из колеи любой пустяк, – заслышав стук в дверь комнаты, где мы сидели.
Вошла моя горничная с конвертом на подносе. Я взяла его. Извещение о смерти, лежавшее внутри, выпало у меня из рук.
Джордж Форли скончался. Он покинул этот бренный мир три дня назад, в пятницу вечером.
– И что же, с его смертью мы потеряли последний шанс узнать правду? – спросила я у Троттла. – И он унес эту тайну с собой в могилу?
– Не отчаивайтесь, мадам! Полагаю, что нет. Наш шанс заключается в том, что мы должны вырвать признание у Баршема и его матери; а смерть мистера Форли оставила их беспомощными и продоставила нам такую возможность. С вашего позволения, я не стану сегодня дожидаться сумерек, как намеревался поначалу, а немедля отправлюсь к этим двоим. Пусть полицейский в штатском наблюдает за Домом, чтобы они не сбежали; с собой я возьму эту карточку, как подтверждение смерти мистера Форли, и прямо заявлю им, что разгадал их тайну и готов применить ее против них в случае необходимости. Полагаю, не составит особого труда вынудить Баршема и его мать принять мои условия. Если же мне не удастся вернуться обратно до наступления сумерек… Прошу вас, мадам, сесть подле окна и наблюдать за Домом до тех пор, пока не зажгутся уличные фонари. И ежели вы увидите, как входная дверь откроется и вновь закроется, то не будете ли вы столь добры надеть свою шляпку и тут же отправиться туда? Смерть мистера Форли может помешать его посланцу прийти в назначенный час, а может и нет. Но если этот человек все-таки явится, вам, как родственнице мистера Форли, крайне желательно присутствовать при этом, дабы оказать на него должное влияние, чего я не смогу сделать при всем желании.