Неужели все это было?! Нет, было, конечно, она помнит. Просто…
Неужели этого уже не будет никогда?! В прошлом было, а в будущем — нет?! Так ужасно!
— Вешаться не надо, Ирина. Надо терпеть.
Заговорил он с ней тоном взрослого-превзрослого человека, но какого-то чужого, не своего.
— Терпеть? Как долго?
Она досадливо покусала губы. И снова попыталась отвлечься, вытянув вверх длинные загорелые ноги. Прелесть! Богдану бы понравилось, будь он тут, рядом. Ирина тут же со вздохом уронила ноги обратно на кровать и накрыла их одеялом.
Богдана нет рядом! И, наверное, уже не будет! Она сама прогнала его. Сама сделала выбор, не оставив ему ни малейшей надежды на примирение и прощение. Уже потом поняла, что не должна была так жестко обрывать все. Что должна была дать им шанс. И если не прощать его, а простить подобное невозможно, то хотя бы сделать вид, что простила. Ей ведь ужасно плохо без него! Гораздо хуже не видеть его, чем если бы видеть и все время думать, что он сотворил.
Она погорячилась. И теперь не знала, как исправить ситуацию. Он не звонил, не просил прощения больше. Не приезжал. Не пытался узнать о ней через отца. Не навязывался, одним словом. А ей что же, первой навязываться?! Так это не она, пардон, изменила ему с первой встречной шлюшкой! Не она ее обрюхатила! Тьфу, мерзость какая!
И Ирина не звонила ему тоже. И тоже не искала с ним встречи, хотя жутко скучала, много плакала и, если честно, начала уже понемногу забывать о его подлости. Вот только бы он позвонил первым, а…
Он не позвонил. Позвонила она. Потому что у нее появилась причина. Достаточно веская, чтобы поступиться своей гордостью.
Ее родители скандалили! Скандалили так, как не скандалили никогда! И причиной скандала, господи, стала не бытовая мелочь. Не проблемы в общем бизнесе. А он у них был общим, насколько было известно Ирине. И не расхождения во взглядах, а заурядная ревность.
Господи! Ее мама и папа обвиняли друг друга в таком…
Она терпела сутки, подслушивая и ужасаясь их многочисленным обоюдным изменам, в которых они друг друга обвиняли. Потом сочла, что Богдан на фоне шашней отца просто душка, и позвонила ему. А он вдруг сух и холоден.
— Как долго терпеть? Богдан! Что ты молчишь?!
— Родители, они… Они имеют право на свою личную жизнь, так ведь? — ответил он снова тихо и почти безучастно. — Детям всегда неприятно узнавать, что у их родителей время от времени случается секс, к примеру. И особенно неприятно узнавать, что этот секс у них случается на стороне. Святых нет на земле, Ириша…
Намекает на себя тоже? Она снова покусала губы. Глянула на незанавешенное окно. На улице было отвратительно. Голые ветки деревьев метались с такой силой, будто какие-то вредители заразили их вирусом бешенства. Стекло в странной карамельной корке. Значит, температура около нуля, и с неба сыплет чем-то отвратительным.
В такую погоду она ненавидела выходить из дома. Причина, способная вытолкать ее за двери, была только одна — Богдан. И когда это оказывалось возможным, она вытаскивала его с работы. Редко, конечно, но случалось. Обычно, когда отец бывал по делам в командировке. Богдан сматывался с работы, и они валялись целый день в постели. Чаще у него, конечно, потому что мать сидела дома в такие дни, как привязанная.
Сегодня ее не было. И отца тоже. Наскандалившись вволю, они убрались из дома, по очереди громко шарахнув входной дверью. Стало быть…
— Я хочу, чтобы ты приехал сейчас ко мне, — пискнула она едва слышно.
— Ириша? Что ты сказала? — Его спокойствие скомкалось, сделалось судорожным, волнительным.
— Я хочу, чтобы ты приехал, — громче, тверже заявила она. — Ко мне приехал, Богдан.
— Ты… Ты прощаешь меня? — отчетливо ахнул он, прикрывая трубку рукой. — Я правильно понял? Ты…
— Да, да, прощаю. — Она улыбнулась и зажмурилась, предвкушая свидание. — Поторопись…
Сколько у нее времени? Ирина бросила взгляд на часы и подсчитала. От фирмы до их дома тридцать минут езды без пробок. Разгар рабочего дня, поправка еще на минут двадцать. Она успеет принять душ, вымыть волосы, втереть в тело изумительный увлажняющий лосьон и даже сварить ему кофе. Он обожал, когда она в кружевном халатике суетилась у кофейной машины.
Все успела! И душ принять, и волосы вымыть и высушить, и лосьон втереть в тело. И даже кофейных зерен намолоть успела. А Богдана все не было. Прошел час. Потом два. Его не было. Может, отец его задержал? Она позвонила отцу. Тот не ответил, пару раз сбросив ее звонок, затем и вовсе отключив телефон. Побродила по пустому дому. Постояла на теплой веранде, рассматривая обледеневшую от непогоды улицу.
Нет, выгнать ее туда не посмеет даже острая необходимость увидеться с Богданом. Она подумала и решила, что не будет очередной уступкой с ее стороны, если она ему снова позвонит.
И он тоже не ответил! И третий звонок сбросил, как и ее отец. И потом так же отключил телефон. Может, у них совещание? Возможно. Богдан, как начальник отдела, всегда присутствовал. А вот Игорь Малышко нет. Он оставался в отделе и отвечал на телефон — тупица и бездарь.
— Алло! Игорь Ильич? — Она узнала его голос. — Категорически приветствую!
— Он самый, Ирина Ивановна. Рад слышать. — Его голос сделался противным и сладким. — Что заставило вас снизойти?
— Богдан у отца?
— И да, и нет. — Малышко разбавил елей печалью.
— То есть? Не поняла.
Ирина встала возле огромного зеркала, уставилась на себя. Хороша! Хороша без ложной скромности. И загар — чудо как идет ей.
— Он в его кабинете, но не у него.
— Не поняла во второй раз! — повысила она голос.
— В кабинете твоего отца работают следователи! — оповестил Малышко на подъеме. Идиот! — Вернее, один следователь. Но какой! Говорят, десяти стоит. И…
— Заткнись, понял?! — разозлилась Ирина, почувствовав вдруг, что промерзла до костей в тонком кружевном халатике, едва прикрывающем ей попку. — Почему у отца в кабинете?! Что с ним?!
— С ним все в порядке, тьфу-тьфу-тьфу! — укорил ее придурок. — Просто вызывают всех туда. Конференц-зал занят. И Богдан тоже там сейчас. Давно, кстати.
— Так, стоп! Ты будешь шлепать своими клешнями вокруг да около еще час! — взвизгнула она. — Толком ответь, что стряслось там у вас?!
— Ой, да не суетись ты, Ирина Иванна. — Они часто общались именно в таком ключе. Но все больше по телефону. — У нас ничего не стряслось, у нас все в порядке. Следователь явился по поводу одной нашей уволившейся сотрудницы. Кстати, она в нашем отделе работала. Вот Богдану и задают о ней вопросы.
— Что… Что за сотрудница?! — У нее уже ноги тряслись от дикого холода, сковавшего все тело.
— Машка Стрельцова. У нас в отделе работала.
И Малышко громко чего-то хлебнул. Кофе, видимо, пьет, зараза!
— А что с ней? По какому поводу вас допрашивают? Она что, шпионила на кого-нибудь?
— А? Да нет, что ты! Ничего серьезного, какой шпионаж!
— Тогда что?!
Она попятилась, нашарила пятками диванную ножку и сползла по подлокотнику в мягкие подушки.
— Ой, да ничего такого для нас серьезного! — Малышко снова звучно хлебнул. — Ее просто убили…
Глава 15
Волкову неуютно было сидеть в директорском кресле. И подлокотники, казалось, зафиксированы высоковато. И спинка чрезвычайно мягкая и высокая. Голове так удобно! Того и гляди задремлешь. Да и еще можно было покачиваться туда-сюда. Точно задремлешь. Разве это рабочее место?! Рабочее место должно быть жестким, неудобным, спартанским. Здесь — в этом кабинете — принимались самые важные решения. Здесь подводились итоги, выносились вердикты. И здесь подписывался приказ об увольнении Марии Стрельцовой.
— У вас так много сотрудников, что вы не помните, как подписывали приказ о ее увольнении? — спросил он у директора, качнувшись в его кресле туда-сюда.
— Сотрудников хватает.
Директор недовольно поморщился. И нервно сцепил пальцы в замок, положив их на стол для переговоров.
Он был не старым еще — пятьдесят пять лет, что за возраст для мужчины! Крепким и красивым мужиком. Женщины, наверное, осаждают его толпами, машинально подметил Волков, в упор рассматривая холеного чернявого директора. Одет с иголочки, ни одной лишней складки на брюках и пиджаке, ни одной болтающейся на нитке пуговицы на сорочке. Выбрит тщательно, пахнет дорого и приятно, ногти ухожены, часы дорогие.
Преуспевающий, сделал еще одну заметку для себя Волков. И ухоженный. Либо хорошая жена, либо замечательная прислуга.
Пронзительный взгляд черных, как ночь, глаз. Такой взгляд не оставляет никаких шансов лодырям, ворам и… женщинам.
Они его должны боготворить, снова подумал Волков о последних. Боготворить, мечтать о нем, пытаться привлечь его внимание. Была ли Маша Стрельцова исключением? Вопрос…
— Но у вас же их чуть больше ста человек, не так ли?
— Да, так.
— И что, каждый день увольняются?
— Нет, не каждый.
— Тогда почему вы не задержали внимания на приказе об увольнении Стрельцовой?
— Почему я не задержал-то?! — взвился сразу Иван Николаевич Сячин. — Я просто не помню, в какой именно из дней она уволилась! Она, в конце концов, не была ценным сотрудником. Она была простым клерком. Кажется, в юридическом отделе. Уволилась и уволилась, возьмем другого человека.
— Взяли?
Волков чуть прикрыл веками глаза. Дремать в директорском кресле тянуло нещадно. Может, Сячин нарочно его сюда усадил, чтобы усыпить Волкова вместе с его бдительностью?
— Что?
— Взяли, говорю, другого сотрудника на ее место?
— Не знаю. — Иван Николаевич небрежно шевельнул широкими плечами, затянутыми дорогой тканью безупречно сидевшего на нем пиджака. — Подбором персонала у нас ведает отдел трудовых ресурсов. Возможно, подобрали кандидатуру. Возможно, нет. Я, честно, не в курсе.
— Но когда они подберут кандидатуру, то вам доложат? — изобразил волнение Волков.
— Непременно, — сладко улыбнулс