— В каком баре он сидел?
— В «Колоколе», на площади.
Монах насупился и замолчал. Добродеев взглянул сочувственно, подумал и достал из буфета бутылку коньяка и стаканы.
— Будешь?
— Буду. Ты понимаешь, Леша, я ведь мог ее спасти! Я бесполезный дурак с поломанной ногой! Ты прав.
— Христофорыч, вот этого не надо! Случай на то и случай, что его нельзя предусмотреть. Ты вчера увидел в квартире грабителя, который хапнул ювелирные украшения… Может, его спугнули, может, ему показалось, что вернулись хозяева, и он решил вернуться еще раз. Он не собирался никого убивать. Я вообще не понимаю, чего он туда сунулся — обычная стандартная обстановка, обычная мебель, живут небогато. То, что жертва вернулась раньше, нелепая случайность. Он запаниковал. Скорее всего, на нем была маска… такая, знаешь, шапочка с прорезями для глаз, и он мог выскочить из квартиры… Ну, напугал бы, а он убил. Похоже, дилетант. Даже если бы ты им позвонил, они бы тебе не поверили. Включи логику.
Монах безмолвствовал. Добродеев разлил коньяк. Они выпили.
— Леша, я должен его поймать, — сказал Монах.
Добродеев скользнул взглядом по «гипсовой» ноге Монаха и сказал после небольшой заминки:
— Конечно, Христофорыч, я понимаю. Сделаем, что сможем.
Он снова налил, и они снова выпили.
— Мельник зайдет? — спросил Монах.
— Не думаю. Сказал, поговорит с тобой завтра. Хочешь, я останусь?
— Хочу. Я вот о чем подумал… — Монах замолчал. Добродеев смотрел выжидательно.
— Понимаешь, Леша, он не обязательно следил за ними.
— А что?
— Он может работать с кем-то из них. Он мог знать, что Вера Коломиец допоздна засиживается на работе, он мог знать также, что ее муж тоже не спешит домой… Ты сказал, они живут небогато, но, может, в квартире было что-то ценное! В коллективе не бывает секретов. Допускаю, они жили не очень хорошо, я видел, как они ссорились. Или… наоборот, понимаешь?
— Наоборот? То есть грабитель работает с Коломийцем?
— Да. И еще одна версия, третья…
— Муж? — догадался Добродеев.
— Муж.
— Каким образом? Мы же сами видели чужого! А Коломиец пришел, увидел жену и сразу бросился звонить. Она была мертва, когда он пришел. Я понимаю, по статистике, всегда убивает муж, но мы же видели! Кроме того, майор в любом случае проверит его алиби.
— Видели, ты прав. У тебя есть кто-то в издательстве? Поговорить бы с ее коллегами, прямо с утречка.
— Есть там у меня человек… Сделаю.
— А потом мы нанесем ему визит…
— И что скажем?
— Скажешь ты, Лео. Сообщишь, что узнал о страшной новости, и спросишь, не та ли это Вера Коломиец, которая когда-то работала в «Лошадке».
— Она никогда у нас не работала.
— Значит, соврешь.
— Думаешь, он нас впустит?
— Впустит. В руке у тебя будет бутылка коньяка. Ни один мужик в здравом рассудке не откажется, тем более пьющий.
— А дальше что? О чем его спрашивать?
— Дальше моя очередь. Я все-таки какой-никакой психолог, хоть и паршивый. И физиогномист. Хочу посмотреть на вдовца.
— Ты?
— Я. И пусть тебя не смущает моя нога, Лео. Я виноват в смерти этой женщины, понимаешь? Пойдем завтра вечером. Как только он заявится домой, мы сразу выступим. Надеюсь, майор его не арестовал.
Они посмотрели на окна знакомой квартиры. Там горел свет. Потом свет в кухне и гостиной погас, остался только в спальне.
— Он дома, — заметил Добродеев. — Но я не уверен, Христофорыч…
— Лео, у меня нет выбора. Ты со мной?
— С тобой. Будешь? — он потянулся за бутылкой.
Монах кивнул…
— …Давай еще раз, — сказал майор Мельник. — По порядку. Значит, журналист принес тебе трубу, и ты стал следить за соседями, так? Когда это было?
Майор, здоровенный немногословный детина, у которого каждое слово на вес золота и бьет точно в цель, рассматривал Монаха своим знаменитым сверлящим взглядом, и Монах чувствовал себя ничтожно малой величиной. Тем более ему было паршиво от чувства вины. Часы показывали десять; Добродеев давно улетел в редакцию; Монаха уже сорок минут как распинали на допросе.
— Так. Пару недель назад. Посидел бы ты с поломанной ногой… — Монах осекся, ему стало неловко от своего какого-то… скулящего тона.
— Каждый день?
— Каждый вечер. Их видно, когда горит свет, а днем ни фига.
— Соседка справа тебя засекла, сказала, убийца живет в доме напротив, смотрит в трубу. Твое счастье, что ты… на якоре. Ты что, работаешь при свете?
— В темноте. Случайно получилось, видимо, включил на минуту, а она заметила. Знала, что я ее вижу, и хоть бы шторы задернула, бесстыдница! Еще и выделывалась…
— Когда ты в первый раз заметил грабителя?
— Позавчера. Добродеев сказал, надо их предупредить, а я… лопухнулся.
— Почему же не предупредил?
Монах задумался.
— Понимаешь, майор, как-то все это было неубедительно, вроде спектакля. Он был там минут двадцать, светил фонариком в гостиной, в спальне… везде ходил, туда-сюда, а потом ушел. И они ничего не заметили. Они даже не заметили, что он взял ее украшения.
— Он мог взять их вчера, — заметил майор.
Монах задумался.
— Нет, он взял их позавчера, когда был там в первый раз, — сказал после паузы. — Иначе что он там делал? Но они ничего не заметили. Добродеев считает, что его спугнули, потому он вернулся на другой день. Не понимаю…
— Чего не понимаешь? — Майор испытующе смотрел на Монаха.
— Он не должен был ее убить! Он мог свободно выскочить из квартиры. Ну, оттолкнул бы, напугал…
— Он сам испугался. Потому и…
— Кстати, как он попал в квартиру?
— Видимо, отмычка, на замке царапины. Пока неясно.
Монах кивнул.
— И еще. Он знал, что их не будет дома. Леша считает, что он какое-то время следил за ними.
— Или свой.
— Или свой, согласен. Коллега по работе… возможно.
— Вы видели, как он уходил?
— Видели. Она, видимо, что-то услышала и пошла в спальню… То есть мы предположили, что в спальню, а спустя минут пять он пробежал по коридору к выходу. Больше она не появлялась…
Они помолчали.
— Кофе будешь? — спросил Монах. — А то в горле пересохло…
— В другой раз. Время! — майор поднялся. — Надумаешь чего, звони… орлиный глаз!
Остряк! В любой другой раз Монах ответил бы достойно. Но не сейчас. Сейчас он чувствовал себя настолько хреново, что даже не огрызнулся…
…Добродеев прибежал около семи. С сумками от Митрича. Закричал с порога:
— Что у тебя, Христофорыч? Как ты? Майор был?
— Был. Все были. Сначала майор, потом Жорик с Анжеликой, уже все знают про убийство. Выворачивали меня наизнанку.
— Ага, весь город в курсе! Только и разговоров.
— Ты был в издательстве?
— Был. Познакомился с подругой Веры Коломиец. Приятная особа, зовут Лена. Она знает меня по публикациям, очень обрадовалась. Я пригласил ее на кофе, и мы поговорили. Она плакала и повторяла, что Верочка была хорошим человеком, умницей, строгой, очень любила свою работу, потому сидела допоздна. В последнее время отношения в семье не складывались, Алексей пьет, и Верочка подозревала, что у него кто-то есть. Она боялась, что он захочет развод. Может, потому последние два года ходила в церковь. После смерти бабушки. Как старушка умерла, так она и стала ходить. В церковь Спасителя, там работает отец Геннадий, она его очень хвалила.
— То есть она не хотела разводиться?
— Нет. Понимаешь, Христофорыч, такие упорядоченные не разводятся, цепляются за мужика до упора. Тем более не красавица, и прожили вместе двенадцать лет. Тем более в церковь ходит. Грабить у них нечего, все как у людей. Ну, были какие-то украшения, какие-то деньги дома держали, но чтобы грабить? И вообще, непонятно, человек пришел грабить, так зачем же сразу убивать?
— Кто знал, что она задерживается на работе?
— У них в отделе всего три человека. Вера, она сама и дама-редактор шестидесяти лет. Так что, если ты думал, что с фонариком кто-то из ее коллег, то вряд ли. Она еще сказала, если бы напали на улице или с Алексеем подрались и в пылу драки…
— Они дрались?
— Образно. Они в основном ссорились, ты сам видел, и по месяцу не разговаривали. Вера его наказывала — не готовила. А он и рад, торчал до посинения в «Колоколе».
— Ты там бывал?
— Пару раз. А что?
— Надо бы поспрошать насчет его присутствия позавчера и вчера. Я уверен, у тебя там знакомый бармен. Гостевой коньяк купил?
— Для Коломийца? Купил. Ты уверен, что сможешь?
— Уверен, Лео. Мы возьмем его за жабры. Ты по шерсти, я против. Подними меня!
Что же это за животное такое, мелькнуло в голове Добродеева, с жабрами и шерстью?
…Они видели, что их рассматривают в дверной глазок. Наконец оттуда спросили:
— Кто?
— Коломиец? Алексей Юрьевич? — строго произнес Монах. — Откройте, пожалуйста.
Вот так, с понтом, мол, при исполнении, а потому откройте, а то хуже будет. Добродеев только вздохнул: он собирался представиться и начать врать, что знал Веру, но Монах его опередил. Теперь точно не впустят. Но он ошибся. Загремели цепочки и замки, и дверь приоткрылась.
— Разрешите! — Монах толкнул дверь и перевалился через порог. — Добрый вечер, Алексей Юрьевич.
— Здравствуйте, Алексей Юрьевич, — вступил со своей партией Добродеев. — Мы к вам, так сказать, с соболезнованиями. Я как только узнал, сразу решил прийти поддержать. Я знал Верочку, она когда-то проходила практику у нас в газете, прекрасной души человек. Разрешите представиться: Алексей Добродеев, журналист, «Вечерняя лошадь». Ваш тезка, между прочим. Давай, говорю своему другу Олегу, посетим и поддержим, так сказать, по-человечески. Кроме того…
— Олег Монахов, экстрасенс, — внушительно перебил Монах. — Позвольте!
Он потеснил растерявшегося хозяина и поскакал в гостиную. Добродеев с отеческой улыбкой покачал головой: что, мол, с него взять! Экстрасенс, дитя природы…
— Это вам! — Он ткнул в руки Коломийцу торбу с коньяком. — Надо бы помянуть.