увствует к новому агенту большую симпатию. «Вот это честный человек, этот уже не продаст!» — думает он.
Пристыдив «фрайера», агент начинает ему объяснять, каким образом он сможет получить партию фальшивых ассигнаций. «Пока вся партия не будет перед вами, пока вы не пересчитаете всех билетов, никому не давайте ни копейки!» — предупреждает он «фрайера». Далее он объясняет ему, что сам лично он ему не привезет товара, а пришлет товар со своим доверенным человеком. Мошенник описывает подробно наружность этого человека, которому можно спокойно отдать деньги, если вся партия окажется налицо. «Фрайер» охотно принимает такие условия, потому что видит: тут дело идет начистоту, ничего случиться не может, условия ясны как день. Далее агент объясняет, что посланцу не надо давать голые деньги в руки. Их надо положить в конверт, написать на конверте адрес агента и передать посланцу, который не должен знать, сколько в конверте денег, и вообще ему ничего не объяснять. Рассказывая это, мошенник раскрывает свой портфель, достает оттуда конверт и предлагает «фрайеру» положить туда деньги, следуемые за фальшивые ассигнации. Ничего не подозревая, «фрайер» кладет в конверт несколько тысяч рублей согласно условию и видит, как агент запечатывает конверт своей сургучной печатью. Затем агент садится за стол, достает из портфеля газету и подкладывает ее под конверт, чтобы было мягче писать, и пишет на конверте якобы свою фамилию и адрес. Затем он передает этот конверт обратно «фрайеру» и просит вечером, когда принесут ему товар, вручить этот конверт посланцу. Он еще раз предупреждает «фрайера», чтобы он никому не верил, чтобы держал конверт, пока не убедится, что вся партия фальшивых ассигнаций налицо. «Фрайер» благодарит его, он доволен такой аккуратностью агента, берет конверт с деньгами и прячет в ящике под замок. Агент же откланивается и уходит навсегда.
«Фрайер» ждет один день человека с товаром, другой, третий и, наконец, потерявши надежду получить когда-либо фальшивые ассигнации, решается разорвать конверт с деньгами, приготовленными для расплаты за товар. Но — о ужас! — по вскрытии в конверте оказывается чистая бумага; деньги, которые агент на глазах жертвы положил в конверт, исчезли. Бедный человек не заметил, что когда агент садился писать на конверте с деньгами свою фамилию, то ловко «синжировал» из-под газеты другой такой же конверт с такими же печатями, набитый бумагой, и, написав на нем свою фамилию, передал этот конверт своей жертве. А конверт с деньгами ловко брошен был в портфель и унесен мошенником. После этого последнего способа «фрайер» в отчаянии, он уже начинает соображать, в чем дело, да поздно — мошенников и след простыл. И худо то, что надо молчать, нельзя жаловаться. Кому охота сознаваться полиции в своем желании и усилиях приобрести для сбыта фальшивые ассигнации. Найдут ли мошенников — это еще вопрос, а самому предстоит масса неприятностей.
XIV «ВОРОВСКАЯ АКАДЕМИЯ»
«От сумы да от тюрьмы не зарекайся», — гласит народная поговорка. Но если народная мудрость говорит этой поговоркой, что человеческая честность еще не страхует от тюрьмы и что немало честных людей вследствие различных обстоятельств попадают в тюрьму, то, с другой стороны, вряд ли кто может сказать, что много честных людей выходило из тюрьмы. Войти туда, будучи порядочным человеком, можно легко, выйти оттуда таким же — трудно. Можно без преувеличения сказать, что тюрьма, созданная как учреждение, враждебное преступному, уголовному элементу, оказывается, наоборот, учреждением, враждебным обществу честных людей. Лишь одна тюрьма в состоянии создать и создает тот преступный мир, который приобретает в ней потребные для своей деятельности силы и систему для более правильной, удобной и искусной борьбы с обществом, вырабатывает затем целую школу профессиональной преступности. Конечно, этим никто не хочет сказать, что не будь тюрьмы в таком виде, в каком она существует продолжительное время, общество не тревожилось бы профессиональными преступниками.
Дело в том, что не будь этого учреждения, преступный мир не был бы так обширен и многочислен, а самое главное — не действовал бы так разумно, как он функционирует теперь, не вылился бы в столь определенные формы. Неоднократно уже указывалось в предыдущих главах, что для того, чтобы сделаться профессиональным преступником, мало одного желания. Надо еще выработать в себе все те качества, которые необходимы для всякого присяжного члена преступного мира. Вот в этом отношении большое влияние на преступный мир имеет тюрьма. Влияние этого простирается и на преступников, уже начавших свою карьеру, но не попавших для высшего воровского образования на «Романов хутор». Оно производится через побывавших в тюрьме приятелей и сообщников таких, еще не тронутых непосредственно тюрьмой, преступников, которые уже известным образом подготовляются к будущей «сидке».
Человек, махнувший рукой на честность и труд и взявшийся за преступления как за новую профессию, интересуется тюрьмой; его бывалые товарищи относятся к нему свысока и с некоторым пренебрежением, если он еще не отведал казенной «пайки», т. е. порции. Увлекающийся новой жизнью порочный субъект слышит столько занимательного об этом высшем образовательном для всякого преступника учреждении, что если он уже решил сжечь свои корабли в обществе честных людей, то тюрьма необходима ему для полного образования, для приобретения подобающего лоска, для того, чтобы навсегда и бесповоротно примкнуть к преступному миру. До дверей тюрьмы ступивший на путь преступлений человек еще имеет возможность остановиться, одуматься, переломить себя и возвратиться к честной жизни. Перешагнув же тюремный порог, он уже подчиняется другой жизни, вступает в совершенно другой мир, где царят свои особые законы и понятия, где практическая жизнь является в совершенно другом виде, где преступление есть занятие серьезное, а не случайное дело. С другой стороны, общество, которое он оставил для тюрьмы, принуждает его уже не расставаться со своей новой профессией: оно после тюрьмы с трудом принимает его в свою среду.
Человек, склонный вообще к порочной жизни, так сказать, подготовляющий себя к тюрьме, входит в нее свободно, наоборот, — даже с некоторым интересом. Он уже знает от своих товарищей, как там надо жить, как с кем говорить, что делать. Тюремная компания скоро узнает родного себе по натуре человека, и он скоро вполне осваивается с тюремным бытом. И вот, обмениваясь мыслями с более опытными товарищами, бывалыми арестантами, рецидивистами, он в частых долгих беседах, к чему тюрьма вообще располагает, узнает многое, сокрытое до сих пор для него, относительно вольготной, беспечной, веселой жизни профессионального преступника. Узнает он только одну сторону преступной жизни, потому что никакой старый арестант не будет жаловаться на судьбу, раскаиваться, одним словом, — жалеть о прошлом. Это не в нравах арестантов; если даже у преступника скребет на душе, то он старается скрыть это от других, не показать себя малодушным. Таким образом, более или менее симпатичные человеческие свои стороны арестанты усердно скрывают, отрицательные же качества проявляют вовсю. К тому же, надо сознаться, что ведь тюрьма не такое место, чтобы симпатичные человеческие качества ценились кем-нибудь, честность здесь не в большом почете. Вследствие этого молодому арестанту, не испорченному еще вконец, приходится учиться только плохому, преступному, слышать О ВСЯКОЙ уголовщине, входить в интересы собранного здесь преступного общества, жить его жизнью, радостями и печалями, одним словом, — делаться полноправным членом преступного мира.
В противном же случае приходится жить особняком, ни с кем не говорить, не делиться мыслями, вызывать этим всеобщие насмешки и, главным образом, недоверие к себе, что, в свою очередь, уже возбуждает враждебное отношение арестантов. Понятно положение человека во всяком обществе, если к нему относятся с недоверием, а тем более — положение такого субъекта в арестантском обществе.
Вся арестантская жизнь на виду у всех заключенных, которые знают, что все их поведение и помыслы клонятся к тому, чтобы каким-либо образом нарушить тюремные правила, противные закону природы. Арестант спит, ест, делает что-нибудь, но он все думает о том, чтобы совершить какой-либо проступок, с точки зрения тюремной администрации. Его прежде всего одолевают скука, лень, и в этом — главное несчастье тюремного населения. Вообразите себе положение человека, который, не будучи связан по рукам и ногам, не может приняться за какой-либо более или менее производительный труд. Остается только обмениваться одними и теми же, только с разными вариациями, фактами из преступного прошлого и всегда мечтать о свободе; это главное несчастье всякого заключенного. Вследствие этого арестанты в компании и наедине всегда раздумывают о побегах. Даже такие заключенные, которым нет смысла бегать, так как у них сравнительно короткие сроки, и те всегда комбинируют, гадают, думают о бегстве, хотя и не желают сами совершить побег, а только создают для себя отвлеченные планы о том, как можно было бы совершить его.
Благодаря такой вечной напряженности мыслей населения тюрьмы относительно побегов нет такой тюрьмы, из которой, несмотря на все принятые меры, не мог бы совершить побег арестант. Таких же тюрем, из которых в течение года не совершается нескольких побегов, очень мало. Бегство, если можно так выразиться, idee fixe[2] всей тюрьмы. И потому можно себе представить положение арестантов, когда вдруг тюремным начальством обнаруживается подготовление к побегу. Арестантская мечта, лелеянная ими иногда в течение нескольких месяцев, стоящая им многих бессонных ночей, физических трудов, вроде совершения подкопов, перепиливания решеток и т. д. — весь этот проект рушится сразу, результаты долгих трудов сразу уничтожаются, начинается следствие.
Жаль тогда арестантов, до того они, несчастные, опечалены. Они плачут, не едят и не спят, неудача их мучает, хотя арестанты привыкли к неудачам, к ударам судьбы; плачут они потому, что не знают, кто из «засыпал», кто выдал их тайну начальству. Они знают лишь, что донос совершен кем-либо из товарищей, потому что, по их мнению, нет более ужасного преступления на свете, чем донос преступника на преступника, когда свой выдал своего. Арестанты объясняют это обстоятельством, что от такого доносчика, которого тюрьма окрестила именем публичной женщины, нельзя укрыться; он с ними живет, ест, вместе страдает, подвержен одной участи и затем, узнавая их тайны, открывает их начальству. Если какой-либо проступок со стороны арестантов обнаружит кто-либо из тюремного начальства — «вода», как называют их в тюрьме, — арестанты на них мало сердятся, а еще реже мстят им каким-либо образом. Арестанты понимают, что это их служба и обязанность, а главное — то, что «воды» ведь можно остерегаться. Но когда выдает свой своего, такой изменник по тюремным законам достоин смерти.