Нервная, истеричная женщина, Сонька при задержании доходила до какого-то исступления; она до того уверилась в своей личной неприкосновенности, что приходила в ярость при посягательствах на ее свободу. В такие минуты она не задумывалась ударить, осыпать пощечинами «фрайера», заявившего против нее обвинение, полицейского и т. д., производя этим ошеломляющее впечатление на всех. Часто происходившие с ней в таких случаях истерические припадки представляли очень тяжелые сцены. Она кричала, билась, рыдала, тревожила целые улицы, волновала толпу, которая, растроганная, всегда заступалась за нее, возмущаясь бесчеловечностью и дикостью полиции. Последняя в такие минуты бывала почти бессильна: у ней опускались руки, толпа парализовала ее действия, и «взятъ» Соньку в это время бывало очень трудно. Благодаря такому положению вещей она сделалась настолько самоуверенной, бесстрашной, что ей и удержу не было. Успех, счастье еще более придавали ей «ветошного куражу», и она в то время положительно царствовала в воровском мире. Зарабатывая кражами уйму денег, она вела очень широкий образ жизни, швыряла большими суммами без толку и вообще была довольно непрактичной женщиной в этом отношении; несмотря на полную возможность копить деньги, она о черных днях не заботилась и быстро проживала все зарабатываемое. Трех своих дочерей, которых, к слову сказать, Сонька очень любила, она послала воспитываться в Ниццу, а затем в Париж, что также стоило больших денег.
Кроме того, эта воровка очень много тратила на всевозможные подкупы, носившие характер деловых расходов. Из-за предлагаемых ею сумм для многих лиц, к помощи которых она обращалась, был расчет в случае крайности даже лишиться места. Благодаря этому ее во многих местах, где она оперировала, старались не замечать, укрывали ее, предупреждали об опасности люди, от которых, в сущности, исходила эта опасность. Кроме того, будучи очень добрым по натуре человеком, Сонька очень много раздавала своим товарищам, помогала нуждающимся и, если только при ней находились деньги, она никогда их не жалела, в особенности на доброе дело.
О ней рассказывают следующий эпизод, который не кажется неправдоподобным людям, хорошо знакомым с эксцентричностью воровки. Она однажды проникла в номер гостиницы для совершения кражи «на доброе утро» и увидела странную картину. На диване спал одетый с истомленным лицом молодой человек, а на столе, на котором догорала свеча, лежал заряженный револьвер и несколько приготовленных к отправке писем с надписями: полицеймейстеру, хозяину гостиницы, прокурору и т. д. Один конверт оказался незапечатанным и заинтересованная воровка достала из него исписанный листок почтовой бумаги и прочла письмо, как оказалось, адресованное к матери молодого человека. Из этого полного отчаяния писания Сонька узнала, что молодой человек растратил 300 рублей казенных денег, посланных им разновременно к своей матери для лечения своей любимой сестры, больной чахоткой. По-видимому, мать снова просила денег, так как молодой человек, сознаваясь в растрате, извещал мать, что помогать больше не может, и просил прощения, объявляя, что ему грозит суд и бесчестье, вследствие чего он предпочитает смерть, и что при чтении ею этого письма его уже не будет в живых. По-видимому, это письмо произвело большое впечатление на Соньку, так как она вынула имевшиеся при ней 500 рублей, положила на стол и тихо вышла из комнаты.
Воры, несмотря на то, что боготворили свою «маму», старались эксплуатировать ее на каждом шагу. Они следили за ней, и «матиенты» гонялись за ней по пятам.
Относительно этих, еще не знакомых читателю преступников я должен сказать следующее. «Матиенты» принадлежат к числу воров, но не столько занимаются кражами, сколько промышляют эксплуатацией карманщиков высшей категории. К ним надо причислить еще так называемых «нухгееров» и «шишбал», которые представляют из себя уже пролетариат мира карманных воров. «Матиенты» занимают среди них первое место, так как, несмотря на то, что «марвихеры-главари» относятся к ним всем с одинаковым презрением, «матиенты» все-таки иногда приносят пользу большим ворам. Они если и следят за последними в то время, когда они совершают кражи, то иногда в трудную минуту могут «тырить», «бурчать» и т. д. Но в общем этот пролетариат специально занимается тем, что «трелит» больших карманщиков, т е. сейчас же после совершения кражи требует от них «мотю», долю с украденного, — требует настойчиво, нахально, и ворам из опасений неприятностей ничего не остается, как удовлетворить «трелющих» их «матиен-тов», «нухгееров» и «шишбала». В особенности надоедливы последние двое; они и пользы никогда не приносят, а готовы на всякие пакости из-за рубля, который «загамал» вор, т. е. скрыл от них для уменьшения требуемой «моти». Во время краж, совершаемых Сонькой Золотой ручкой, в «матиентов» превращались воры первых категорий, так как это было и безопасно для них и довольно выгодно.
И вот Сонька несколько лет подряд тревожила Россию своими кражами, похищала громадные суммы и была почти неуловима. Перед ней при каких-то таинственных обстоятельствах отворялись тюрьмы, арестантские, она чуть ли не делалась невидимкой, живя подолгу в городе, где ее усиленно искали; она совершала преступления, несмотря на то, что ее многие хорошо знали и даже были осведомлены о предстоящих операциях воровки. Это достаточно иллюстрирует тот факт, что когда она на Николаевской железной дороге украла у одного генерала наличными деньгами 200 000 рублей, превратив его в нищего, и в дело вмешались высокопоставленные лица, виновника, несмотря на строжайшее следствие, не удалось обнаружить. Положим, из этой суммы ей досталась всего половина, а остальные сто тысяч пошли на «покрытие следов преступления». В другой раз она украла 75 000 рублей с такими же последствиями.
Сонька не прочь была также пускаться на кражу из частных квартир, только, конечно, без совершения взлома. Она приходила по утрам в квартиры богатых людей и, если ее встречала прислуга, то она спрашивала барина, имя и фамилию которого всегда можно было прочесть на дверной дощечке. Сонька, одетая очень богато, никогда не возбуждала ни у кого подозрений. Когда прислуга уходила докладывать о: приходе гостьи или приглашала ее ждать, Сонька отворяла ящики комода и т. д., и похищала деньги и ценности. Однажды она украла чуть ли не на глазах прислуги драгоценностей на 28 000 рублей. Эта дерзкая кража наделала много шуму в городе; тогда полицеймейстер призвал одного полицейского чина, известного своими знакомствами с ворами и угодившего впоследствии за это в ссылку, и приказал ему, чтобы Сонька непременно была доставлена. Полицейский, скрепя сердце, повиновался и, отправившись к Соньке, заявил ей, что ничего не сделаешь — надо идти! Сонька вполне с ним согласилась, но перед тем, как позволила себя «арестовать», переоделась, выражаясь по-воровскому, «перетырилась»; она сбросила с себя шелк, бархат и драгоценности и нарядилась в платье своей кухарки. Когда ее в таком виде представили прислуге обворованной семьи, та, увидев вместо расфранченной дамы простую женщину, отказалась ее признать, и Сонька вследствие отсутствия улик была освобождена.
Неизвестно, долго ли так удачно вела бы свои дела эта воровка, если бы не роковая для нее связь с «Кочубчиком», обязанным этой кличке длинному вихору на лбу. Она увлеклась этим субъектом и, как видно, увлечение с ее стороны было очень серьезное. Сонька сильно поддалась его влиянию, и он всецело забрал ее в свои руки. Несмотря на то, что Кочубчик сам зарабатывал большие деньги, он все-таки отставал в этом отношении от Соньки. Кочубчик, подобно большинству своих собратьев, питал большую страсть к карточной игре и проигрывал. Сойдясь с Сонькой, он, пользуясь слабостью ее характера, начал бесцеремонно выманивать у нее деньги, которыми она снабжала его по первому требованию. С течением времени он почти перестал воровать и проживал на счет любовницы, которая выбивалась из сил, чтобы угодить своему милому, удовлетворить его требованиям, надеясь этим крепче привязать его к себе. В погоне за деньгами Сонька стала рисковать. Находясь благодаря таким обстоятельствам всегда в нервном напряжении, она перестала действовать с известной осторожностью и сделалась уже слишком алчной, что в конце концов и погубило ее. Для нее наступил период частых арестов, а вследствие этого и побегов; на ее громкие похождения начала обращать внимание высшая власть, о ней заговорили в публике.
Пока Сонька была только популярной среди преступного мира и людей, вошедших с ней в известную сделку, ей ничего не грозило, но скоро популярность Соньки перешла пределы преступного мира, проникла в полицию и сделалась известна публике. Воровкой стали заниматься газеты, а это повело к тому, что ее узнавали на улице, в вагоне, в театре. К тому же воровка сама благодаря своей женской натуре любила популярность, ей льстила известность, и она много сделала для увеличения этой славы себе же во вред. Постепенно благодаря частым неудачам, увеличившейся трудности «работы» Сонька начала терять «ветошной кураж», стала «пешить». Так началось ее падение.
Если бы она вовремя остановилась, может быть, она кончила бы еще не так плохо, но несчастия только злили ее, она слишком втянулась в это дело, старалась не поддаваться и шла на еще более рискованные предприятия, чем раньше. Она боролась с неблагоприятными для нее обстоятельствами из последних сил и все более затягивала на себе петлю. Сонька начала в тюрьме проводить более времени, чем на свободе, но все-таки ухитрялась убегать при всяких необыкновенных условиях и обстоятельствах. Уже в последний год своей деятельности, когда о ней узнала вся Россия, полиция и администрация, что окончательно связывало ей действия, когда ей трудно было появиться где-либо, не будучи узнанной, когда, наконец, для нее, по-видимому уже не было спасения, ей помог убежать из тюрьмы тюремный надзиратель Михайлов, влюбившийся в нее по уши. Этот, один из последних ее любовников, после побега сделался ее «затырщиком», и они оба были задержаны во время совершения кражи.