Лишь только фортуна начала изменять Соньке, изменилось к ней отношение людей, прежде помогавших ей. Ввиду громкой известности воровки они начали трусить и решили прервать с ней сношения. До чего широко жила Сонька Золотая ручка, доказывает тот факт, что, когда судебная власть принялась за конфискацию ее имущества, у нее в квартире нашли несколько пудов чистого серебра в одной посуде. За квартиру, которую она занимала в бельэтаже, воровка платила 3000 рублей в год. Судебный следователь, войдя к ней в гостиную, невольно с беспокойством остановился на пороге и на вопрос Соньки о причине его испуга в смущении сознался, что боится нападения ее собаки, лежавшей на тигровой шкуре у трюмо, — громадного дога с шестью щенками. Дог, оскалив зубы, глядел на чиновника и готовился, по-видимому, броситься на него.
«Не беспокойтесь! ответила с улыбкой Сонька. — Этот дог не живой, он вам ничего худого не сделает!» Действительно, это оказалось чучело дога со щенятами, за которого Сонька заплатила всего четыре с половиной тысячи рублей. Затем к ней явилась полиция для обыска с целью найти бриллианты, уворованные в магазине. Сонька в это время сидела за столом, на котором кипел самовар, и вместе со своими приятелями осматривала камни. При входе полицейских, знавших, что бриллианты при ней, воры даже не встали из-за стола, а между тем, самый тщательный обыск ни к чему не привел, — бриллианты не были найдены. Впоследствии уже выяснилось, что перед входом «лягавых» и «ментов», т. е. сыщиков и полицейских, Сонька, сообразив, в чем дело, немедленно догадалась бросить бриллианты в самовар, прямо в огонь. Искать там никому и в голову не пришло, а бриллианты от огня ничуть не пострадали.
В конце концов эта знаменитая воровка была сослана в Сибирь; она несколько раз убегала оттуда, снова принималась за старое ремесло и наконец угодила на Сахалин, где находится и в настоящее время. Золотая ручка превратилась в старуху, и всякий, взглянувши на нее теперь, никогда не поверит, что эта женщина когда-то сводила с ума массу мужчин и доводила их до преступления. Никто не поверит, что из-за нее люди с высшим образованием превращались в воров, только бы быть около нее, удостаиваться ее ласки, что люди, которых ожидала завидная карьера, шли за ней по первому ее знаку. Сонька, без сомнения, натура способная, из которой при других условиях мог бы выработаться очень полезный член общества. Перед отправлением на Сахалин на нее обрушилось еще одно несчастье, которое значительно увеличило ее горе. Три дочери этой воровки, воспитывавшиеся в Париже, отказались от своей преступной матери и прервали с ней всякие сношения. Так искупила Сонька Золотая ручка грех своей молодости. А Кочубчик здравствует и поныне, проживая зажиточным домовладельцем в одном из южных городов; он пользуется уважением своего общества и, наверное, редко воспоминает о своем прошедшем романе, благодаря которому Россия избавилась от опасной воровки, пустившей по миру много людей и испортившей не одну человеческую жизнь.
VI«КОТЫ» И «КОШКИ»
Читатель мог уже заметить, что женский элемент занимает довольно видное положение в среде профессиональных преступников. Есть, между прочим, и такие воровские специальности, где женщины даже преобладают над мужчинами. К таким ворам надо причислить «марушников», т. е. преступников, совершающих кражи только у женщин по церквам — «клюквам» — или на улицах во время крестных ходов, похорон, свадеб и пр. У этих воров главным благоприятным условием считается религиозное настроение молящихся, и такие моменты ими усердно эксплуатируются. «Марушники», находясь среди толпы, всегда сами имеют вид смиренных, богобоязненных людей. Они внешне глубоко погружены в молитву, говорят тихими, плаксивыми голосами, но в то же время чрезвычайно нахальны и дерзки в своих предприятиях. Их не остановит от покушения зашитый карман; они доберутся до денег, спрятанных в самых укромных местах, как например, в мешочке под рубахой у богомолки. В первом случае «марушники», ощупав зашитый карман, собирают материю около кармана в складки и одним взмахом острого как бритва ножа разрезают их. Затем складки эти сейчас же расправляются и образуется большая прореха, через которую легко выпадает карман с деньгами. Во втором случае вор или воровка, стоя на коленях около молящейся «марухи», бесцеремонно забираются рукой под платье и осторожно закручивают юбки, пока не доберутся до мешочка, который и распарывается. Если же случается, что вследствие неловкости вора «маруха» почувствует движение посторонней руки, «марушник» не пускается в бегство. Он начинает быстро и усиленно креститься, стараясь рассеять этим подозрение на свой счет; и если он этого сразу не достигает, то начинает каяться. Он плачет, что его «грех попутал», что сделал он это просто из нескромности мужчины, — одним словом, придает своему преступлению амурный характер. Женщины же воровки в подобном случае начинают плакать и, по мере настойчивости «марухи», плач увеличивается. Принимая вид глубоко оскорбленных несправедливым обвинением, они заклинают «маруху» всеми святыми, пугают наказанием на том свете, страшным судом и т. д. Эти проклятья и причитания посреди храма невольно производят впечатление на «маруху», и она в конце концов смягчается.
Кроме такого рода краж, женщины-воровки преобладают также среди преступников, похищающих товары в галантерейных, мануфактурных и других магазинах. Эти воровки из магазинов, называемые на воровском жаргоне «городушницами» или «шопемфиллер», являются в мануфактурный магазин вдвоем. Главная «работница», пользуясь тем моментом, когда ее подруга торгуется («бурчит») с приказчиком, ловко прячет под ротонду целые штуки материй, кружева и другие товары. Для этого юбки у воровок специально сшиты, что называется «штульн», и подколоты таким образом, чтобы складки могли заменять большие карманы, куда и бросаются краденые вещи. Приказчикам, конечно, трудно заметить такие проделки. Особенно усердно «шопемфиллер» посещают ярмарки и выставки, где находят богатую и легкую поживу.
Но если женщины-преступницы в перечисленных воровских профессиях являются только преобладающим элементом, то в других проделках они играют роль главных деятелей, без участия которых само совершение преступления абсолютно невозможно.
Я уже указывал, что воры всегда принимают в расчет настроение своих жертв. Так, например: «аристократ» улучает момент, когда «прыц» отвлечен чем-нибудь посторонним, «мойщик» рассчитывает на усталость «фрайера» и т. д. Воровки же описываемой категории специально эксплуатируют любовное настроение «фрайеров». Эти воровки носят характерное название «кошек» или «хипесниц».
«Кошки» гастролируют в больших городах и предпочитают «работать» на ярмарках, одним словом, — везде, где большой съезд, где людей много. Они ездят небольшой компанией, состоящей из следующих лиц: «кошки блатной», «кошки ветошной», «кота» и хозяйки «малины». По приезде на «гастроль», компания нанимает две квартиры: «блатную» и «малину». Первая предназначается для жительства воров, а вторая — «малина» — служит ареной предполагаемых преступлений и нанимается на имя одной из участниц шайки. В «малине» хозяйка ее якобы сдает одну комнату «ветошной кошке» для того, чтобы последняя была записана в подворной книге на случай полицейских справок. Для совершения преступления в «малине» делаются следующие приготовления: ставят кровать за ширмами, комод, умывальный стол, этажерку и всего один или два стула. На полу и стене — ковры, этажерка уставлена безделушками, на комод ставится лампа, зеркало, вазы, а с потолка спускается фонарь. В «малину» ведут две двери, одна из передней, другая из соседней комнаты. Петли этой последней двери обильно смазываются маслом, и рама обивается тонкой резиной или пробкой, так что дверь растворяется без всякого скрипа или шума; около этой двери ставится стул, а за дверью в соседней комнате ждут появления «фрайера» участники шайки, за исключением «блатной кошки», которая отправляется на розыски.
«Кошка» одета очень нарядно и, конечно, не напоминает профессиональной воровки. Она начинает фланировать по главным улицам и ищет приезжего, которого сейчас же можно отличить опытным глазом от местного обывателя. Если только такой приезжий попадается ей на глаза и она решает, что он «при бабках» (деньгах), «кошка» каким-нибудь образом обращает его внимание на себя, выражаясь «по-кошачьему», начинает «марьяжить» его. Сперва «кошка» говорит мало и, бросая на своего спутника лукавые взгляды, упоминает, что она не «здешняя». «Фрайер» сейчас же считает нужным заявить, что он также недавно приехал, потому им обоим, находящимся в чужом городе, не мешает провести вместе вечер. «Марьяж» идет на лад, спутник «кошки» предлагает ей зайти к нему выпить чаю, но «кошка» категорически отказывается идти в гостиницу. Она ускоряет шаги, приближается к «малине» и «фрайер», в конце концов, просится к ней в гости. «Кошка» соглашается и впускает его в «малину». «Марьяж» кончился, начинается «хипес». «Малина» с зажженным под потолком китайским фонарем, освещающим комнату красным полусветом, имеет очень уютный, чистенький вид; в ней пахнет какими-то нежными, возбуждающими духами, вся обстановка располагает к сердечным излияниям. Ширмы преимущественно бывают белого цвета, так что гостю кажется, что со стороны кровати через прозрачную материю можно даже видеть силуэты мебели и т. д. Между тем, кроме белой материи, ширма обтянута одна на другую еще двумя материями: синей и красной — так что, если кто-либо и будет проходить мимо ширмы, то лежащий на постели ни в коем случае не обратит внимания на постороннюю тень.
Скоро платье гостя остается на единственном стуле, так как, несмотря на все желание, он не мог найти для этого другого места. Если же в комнате находятся два стула или кресла, «кошка» при входе быстро сбрасывает верхнее платье и бросает его на ближайшее сидение так, что гостю поневоле приходится занимать своим платьем кресло или стул, стоящие поближе к дверям, за которыми лежит тихо на тюфяке, брошенном на полу, ожидающий момента «кот».