— Мы еще не закончили викинговый поход.
— Не закончили! — воскликнула Рейн, и Селик усмехнулся, услыхав изумление в ее голосе.
— Нет, я еще должен показать тебе твою точку «Г», — сказал он, вставая на колени у нее между ног и левой рукой поднимая ей колени и прижимая их к ее груди.
Прижав большой палец к лобку, он вложил указательный и средний во влагалище так, чтобы они изнутри коснулись большого пальца, и принялся быстро и твердо водить ими туда и обратно, неизменно возвращаясь к точке, отмеченной большим пальцем.
Рейн вся напряглась под его опытной рукой.
— Селик, я не уверена, что мне это нравится, — помедлив, сказала Рейн.
— Понравится.
В отличие от всего того, что было прежде, теперь возбуждение сосредоточилось в одной-единственной точке, и когда она ощутила первые предвестники оргазма, то, испугавшись, попыталась было сдвинуть ноги, но Селик не позволил ей и не остановился, даже когда ее сотрясла первая конвульсия. Снова и снова его твердые пальцы касались чувствительного места, пока Рейн не принялась метаться из стороны в сторону, пытаясь вырваться. Она металась, металась и металась до тех пор, пока не содрогнулась вся и не почувствовала, как из нее извергается влага.
Селик отпустил ее ноги и соединился с ней, заполнив ее своей твердой плотью. Он что-то тихо нашептывал ей на ухо, мучительно медленно двигаясь внутри нее.
— Ш-ш-ш. Все хорошо. Ты удивительная. Ты прекрасная. Сможешь еще раз вместе со мной? Сможешь? Сможешь?
И она смогла.
ГЛАВА 16
— Я хочу есть, — со вздохом произнесла Рейн спустя несколько часов, и бурчание в ее животе подтвердило справедливость ее слов.
Она лежала в объятиях Селика опустошенная, выжатая эмоционально и физически и счастливая, как никогда в жизни.
— Я тоже, — проворчал Селик и игриво ущипнул ее за плечо.
— Я по-другому голодна, Селик, перестань, — взвизгнула она, когда он стал придвигаться к ней. — Оставь меня, а то твой драгоценный пенис отвалится от перегрузки.
Он резко поднял голову, и в глазах у него появился страх.
— Нет. Не говори так. Неужели в твоих книгах по сексу написано, что петушок может отвалиться от увлечения любовными играми?
Рейн рассмеялась.
— Нет. Но даже если отвалится, хирурги пришьют его обратно.
Селик недоверчиво фыркнул.
— Стыдись, Рейн! Твое утверждение не заслуживает даже того, чтобы о нем говорить.
— Послушай, Селик. Одна обиженная женщина взяла и отрубила мужу пенис…
Когда Рейн закончила свой рассказ, Селик смотрел на нее во все глаза.
— И он так же хорошо работал, как до этого?
— Этого никто не знает наверняка, но его врачи, кажется, не сомневаются в успехе.
— Я тебе не верю. Ты сочиняешь сказки, теша свое извращенное воображение, — заявил Селик, ложась рядом с ней. — Не сомневаюсь, ты получишь большую радость, рассказывая своим друзьям, когда вернешься в свою страну, как ты дурачила слабоумного викинга.
Рейн повернулась к Селику и нежно провела пальцем по его шраму.
— Селик. Я не собираюсь обратно. Я никогда не оставлю тебя.
— Не давай обещаний, которые не сможешь сдержать, — заявил он, вырываясь из ее объятий, чтобы, заложив руки за голову, мрачно уставиться в потолок. — Кроме того, я не просил тебя остаться.
Гроза закончилась, однако за стенами сарая все еще шумел дождь, и Рейн чувствовала себя словно в уютном гнездышке, свитом из любви и покоя. Тем не менее она знала, что это только временная отсрочка и она должна убедить Селика в своей любви, пока еще есть возможность.
— Я могу обещать тебе не ходить к Медным воротам в Йорквике, — пылко заговорила она. — Я могу обещать тебе быть с тобой столько, сколько ты захочешь. Я могу обещать тебе любить тебя всегда. Я могу…
— Не надо, — простонал Селик, поворачиваясь к ней лицом.
Его печальные глаза и плотно сжатые губы говорили о раздиравших его противоречивых чувствах. Наконец, не в силах больше сдерживаться, он страстно обнял Рейн и крепко прижал к себе.
— О Рейн, — промолвил он с глубоким, безнадежным вздохом.
Когда он оторвался от нее, у него были несчастные глаза, и голос у него дрожал, когда он вновь заговорил:
— Я не могу защитить тебя. Я не уберег жену и сына от беды. Я ничего не могу обещать тебе.
— А кто назначил тебя моим защитником? Кто говорил, что ты ответствен за безопасность всего мира? О Селик, как ты не понимаешь? Это не твоя вина, что Астрид и Торкел погибли. Перестань мучить себя прошлым и начинай жить заново. Жить. Не существовать. Не ждать смерти.
Рейн замолчала, понимая, что, возможно, она зашла слишком далеко.
Однако Селик не рассердился на нее из-за напоминания об Астрид и о сыне. Он лишь задумчиво посмотрел на нее и сказал:
— Может быть, ты права. Если бы много лет назад я понял, что не виноват, наверно, я мог бы жить нормально даже после всего того… Но очень уж много всего случилось, много смертей с обеих сторон…
— А если ты уедешь из Британии, начнешь где-нибудь еще…
— Оставь, Рейн. Я не успокоюсь, пока Стивен жив, и Ательстан ни за что не позволит мне жить в мире после того, как я убил столько его воинов.
— Но…
— Нет, дорогая, у нас нет будущего, — сказал он, с нежностью гладя ее по голове. — Но у нас есть настоящее. Давай возьмем от него все, что можно.
Они еще немного вздремнули, а потом Селик проснулся, дрожа от холода, и разбудил Рейн. После грозы в сарае было совсем свежо.
— Проклятье! Здесь холоднее, чем в заднице китобоя на леднике! Лучше спуститься вниз поближе к очагу, или твоими сосками можно будет играть в снежки.
— А твой пенис превратится в сосульку? — игриво спросила Рейн и соскочила с кровати, потому что Селику было известно значение слова «сосулька».
Они спустились вниз и удостоверились, что двери сарая забаррикадированы изнутри и меч Селика лежит неподалеку на случай возвращения саксов.
Жадно утолив голод тем, что подвернулось под руку — черствым хлебом, холодной олениной, затвердевшим сыром, и медом, они подтащили матрац поближе к огню и поставили на него два котелка согреть воду.
Потом они сидели, тесно прижавшись друг к другу и завернувшись в одно большое меховое одеяло, и ждали, когда закипит вода.
— Признайся, что ты мне лгала.
— О чем ты?
На всякий случай Рейн отодвинулась подальше.
— О твоих неудачах с мужчинами.
Рейн ткнула его локтем в бок, и он притворился, будто она сделала ему больно.
— Я никогда не говорила ничего подобного. Насколько мне помнится, я сказала, что мне все равно, заниматься или не заниматься сексом, и что у меня небогатый опыт отношений с мужчинами.
— А сейчас что скажешь?
— Напрашиваешься на похвалу? — спросила она, насмешливо поднимая брови.
— Нет. Я знаю, что хорош в постели, — похвастался он. — Мне просто хотелось, чтобы ты хоть один раз признала свою неправоту.
— Я не лгала, Селик. Я знаю, ты не хочешь это слышать, но я люблю тебя. Поэтому с тобой у меня все по-другому.
По правде говоря, сейчас он был совсем не против еще раз выслушать ее признание. У него немножко отогрелась душа, и он чувствовал себя более живым, чем раньше.
— А если бы ты не любила меня, думаешь, ты не получила бы удовольствия? — спросил он, закусывая нижнюю губу.
— Не знаю, — честно призналась Рейн. — Может, это было бы еще лучше. Я только знаю, что с той минуты, как впервые увидела тебя, а это было задолго до битвы при Бруненбурге, я стала мечтать о тебе и между нами как будто возникла особая связь. И ночью мы соединились, словно две части одного разбитого целого. Это звучит банально?
— Банально? Я не понимаю это слово, но мне понравилось, как ты говорила о совокуплении, — сказал он с улыбкой и затаил дыхание, поймав полный обожания взгляд Рейн.
— Я не говорила о «совокуплении», противная ты жаба. Я сказала «соединились». Лучше давай посмотрим, нагрелась ли вода, прежде чем ты… опять…
Когда они вымылись и Рейн помогла Селику побрить лицо, а он не помог ей побрить ноги, предпочитая этому эротические замечания, Рейн перерыла свою сумку в поисках гребенки.
Потом Селик расчесывал свои волосы и ее волосы у ревущего огня, превращая это занятие в любовную игру, а Рейн обыскивала сумку в надежде найти еще один пакетик леденцов, но безуспешно.
И все-таки она нашла кое-что интересное.
— Селик, как ты относишься к клубнике?
— Хорошо. Но придется подождать до весны.
Рейн открыла металлический тюбик и намазала губы клубничным блеском, после чего забрала у Селика расческу.
— Я доставлю тебе маленькое внесезонное удовольствие, малыш.
Немного позже Рейн прошептала:
— Надеюсь, у тебя нет аллергии на клубнику, как у некоторых.
Он ответил ей довольным взглядом.
— Святой Тор! Если есть, то у меня будет сыпь в необычных местах.
В полдень Селик проснулся, но ему не хотелось открывать глаза, и он забрался поглубже под теплое меховое одеяло.
Однако что-то мешало ему. Вероятно, сработало шестое чувство. Встревожившись, он незаметно потянулся за мечом. Потом приоткрыл глаза и огляделся.
Дюжина пар широко раскрытых глаз смотрела на него с нескрываемым любопытством.
— Убби! Бестолочь! Где ты, черт возьми?
Тотчас показался Убби.
— Господин звал меня?
Рейн села, завернувшись в мех и подставляя холодному воздуху обнаженное тело Селика.
— Разве я не говорил тебе оставаться у Гайды, пока не пошлю за тобой?
— Говорил, господин. Конечно же, говорил. Но Гайда нас выгнала. Велела передать тебе, что вырастила восьмерых собственных детей и теперь слишком стара, чтобы терпеть шумных, надоедливых сорванцов, свалившихся на нее, как стихийное бедствие. Еще она сказала, что они слишком много сквернословят, — добавил Убби, с осуждением поглядев на Адама, который таращил глаза на обнаженное тело Селика.
Селик застонал, укрываясь мехом, и свирепо посмотрел на Рейн, поскольку приют для сирот был ее безумной затеей.