— Вы рыбак? — спросил я капитана с надеждой. — Хочу кое-что разузнать о волжской рыбе.
— У нас в семье весь корень рыбацкий. Дед рыбачил, а когда взяли в царскую армию, служил на царских кораблях, обошел на них полмира. Крепкий был старик и начитанный, сам грамоту постиг. Списавшись с царского флота, вернулся сюда, на родину, в село Удачное Харабалинского района. Приехал, побыл немного, сплел несколько пар лаптей и отправился пешком в Киевскую лавру. Богомольный был человек. Пошел благодарить бога за то, что живым с морей-океанов вернулся. Пришел с богомолья, поступил на рыбозавод, стал разводить рыбу — леща, сазана. Отец тоже с детства рыбак. В Великую Отечественную войну рыбаков на фронт не брали, отец ушел добровольно. Дрался под Сталинградом, был командиром пулеметного взвода. Вернулся домой, избрали его председателем сельского Совета, а потом председателем рыболовецкого колхоза имени XVI партсъезда. Самого меня научили рыбачить дед да старший брат Иван. Мне в сорок первом исполнилось тринадцать, к тому времени я уже всю рыбацкую науку постиг. Жили мы тогда в Хараблинском районе. Рыбы много, а рыбаков нет: многие ушли воевать добровольно, как отец. А тут начался голод. В селе Ватажном Хараблинского района сколотил я из пацанов бригаду человек в восемь-десять, и в 1941-1944 годах мы ловили рыбу для фронта.
— Что же вы, пацаны, могли добыть? — удивился мой сопровождающий — Геннадий Яковлевич Бурлаков.
— Добывали, да еще как! За один выход сдавали по сто, а то и двести центнеров. Правда, зимой туго приходилось. У меня был друг — Иван Комаров, тащу его на рыбалку, а он на лед падает, от голода нет сил идти. Но все-таки выжил. На рыбе выжил, а родители его померли. Туго в войну людям было, ох как туго! Волга рядом, в ней рыба, а добывать, почитай, некому. После победы полегче стало. Кое-кто из взрослых вернулся, да и мы, пацаны, те, кто в живых остался, подросли. В восемнадцать лет пошел я в бударочную бригаду на парусный флот. Бударка — это небольшой деревянный парусник, поднимающий до двадцати тонн рыбы. В начале зимы отправились мы большой бригадой в северную часть Каспия, на мелководье, с расчетом поймать рыбу, заморозить и по льду доставить на рыбозавод. Первый общий улов погрузили в мой парусник и велели отвезти на приемный пункт. В начальники мне дали старого рыбака — Ерошенко Александра Ивановича. Отправились. А ветер бьет лед, он еще тонкий, как стекло, и этот лед режет лодку. У нас его так и называют — резун. Пришли на место, а борта у лодки толщиной с газету, ткни пальцем в доску — и дыра. В общем, сдали рыбу, купили хлеба, продуктов, а обратно идти не на чем. Нашли на берегу пустую землянку, поселились в ней, ждем, когда лед окрепнет. Неделя прошла, другая, пока мороз устоялся. Раздобыл я санки, погрузили все — и на море. А там бугры льда, прямо айсберги. Идем день, второй. Мой старшой по дороге камыша насобирает, костерок сообразит прямо на льду, чайку попьем — и дальше.
А в колхозе нас потеряли. Вся артель вернулась по льду, а нас нет. Правление наняло самолет, он полетал, полетал, но нашей бударки нигде не было видно. Родные — в плач. Только внук Александра Ивановича, Андрей, мне ровесник, не поверил, что мы вдвоем пропали. Мешок с едой пристроил за плечи, на валенки коньки навязал — и на мелководье. Отыскал. В село вернулись вместе. Нам такую встречу устроили, до сих пор помню. Отец уж на что строгий был, и то слезами умылся, а про мать и говорить нечего. Вот такая у нас раньше рыбалка была.
Слушая капитана, я все ждал паузы. Уж очень навязчиво одолевал один вопрос. Не вытерпел.
— Михаил Григорьевич, а как раньше с браконьерами было?
— С браконьерами? Рыбу-то ловили в открытую. Все, кто мог. Были и хапуги. Но ведь тут как? Большинство добывало для себя, а сколько семье надо? В особенности в жару. Рыбацкий народ к рыбе бережно относился, как крестьянин к хлебу. У нас сроду не случалось, чтобы улов пропадал. Кое-кто ловил на продажу. На рынках рыбы было полно — и свежая, и соленая, и копченая, не то что теперь... Конечно, в реке рыбешки меньше стало.
— А почему?
— Об этом вы у Геннадия Яковлевича спросите да у ихтиологов, они вам все по полочкам разложат.
— А ты что же, считаешь, и осетровых поубавилось? — возмутился рыбинспектор.
— Нет. По нашему рыбацкому понятию, красной рыбы сейчас никак не меньше. И белужка, и осетр, и севрюжка есть. А вот леща, сазана, судака сильно поубавилось.
— А как с браконьерами сейчас?
— Еще хватает. Вот я вам расскажу случай.
Не обошлось
Волга билась в крутой берег острова и отступала, огибая его. А остров за поворотом резко понижался, становился пологим и даже вбирал в себя небольшой залив с белым песчаным дном. Солнце только взошло, и в его лучах мелкая рябь на поверхности залива серебрилась, словно елочные гирлянды. В заливе, уткнувшись носом в береговой песок, мирно отдыхала новая дюралевая лодка из тех, что относятся к разряду маломерных судов. Поднятые из воды два «Вихря» с винтами, выкрашенными красной краской, придавали ей вид какого-то сказочного чудовища. В стороне, над обрывом, под старым вязом едва дымился, догорая, костер. Возле него прямо на песке лежали трое мужчин, медленно прихлебывая чай из алюминиевых кружек. Но вот один из них, плотный, в морской тельняшке и застиранной штормовке, взглянул на часы и поднялся.
— Времени в обрез. Собираемся. Петрович! Кастрюлю, решето, марлю — в ту же яму. Только заверни все в полиэтилен, да получше, чтобы потом не возиться. А ты, Леха, снасть закатай, «режак» уже обветрило.
Леха, самый молодой из всей компании, лет тридцати пяти, просительно посмотрел на приятелей и обратился к первому:
— Маркелыч, может, рыбу возьмем?
— Нет, — решительно отрезал человек в тельняшке. — С ней одна морока. Хочешь, я тебя подкину к твоему дому, бери свою лодку — и за рыбой. Тут всего час ходу.
— Не успею, — нехотя ответил Леха. — Мне же на работу во вторую смену, а жаль, осетры да белужка добрые. Если по два рубля за килограмм, то там на полторы сотни будет, а то и более...
— Не надо быть жадным, Леха, — вмешался самый старший из компании, Петрович. — Жадность в нашем деле многих сгубила.
— Правильно, — подтвердил Маркелыч, явный лидер группы. — А ну пошли, посмотрю, как вы все схороните.
— И чего тебе, Леха, эта рыба далась? — продолжал Петрович. — Сейчас жара, пока покупателей найдешь, протухнет. Мы и так с заработком. Считай, за ночку по две сотни каждому досталось. А если не горячиться да не торопясь, то и по три будет.
Снова вернулись к костру, засыпали песком покрывшиеся пеплом угли и направились к лодке. Маркелыч занялся ее осмотром. Обнаружив на корме засохшую рыбью слизь и кровь, достал из моторного отсека связку концов и начал драить. Петрович на берегу скинул сапоги и брюки, бросил одежду в лодку и сам направился по воде в сторону. Алексей пошел в конец залива, где по темной воде даже издали можно было распознать глубину. Похоже было, что действия каждого уже давно отработаны. Маркелыч, убедившись, что в лодке все чисто, прибрано, столкнул ее на воду. Петрович вытащил из воды большой мешок, завязанный шнуром, и потащил его к лодке. В такие мешки, плотные, добротные, обычно расфасовывают удобрение. Сквозь полиэтилен просматривалась сизая в черноту паюсная икра.
— Маркелыч, открой багажник.
— Ты что, сдурел? — ругнулся хозяин лодки. — Клади в середину.
Вдвоем они перевалили мешок через борт и опустили на сиденье.
— Пуда два, а то и поболе, — определил Петрович.
— При дележке узнаем точно. Залазь, подойдем к Лехе.
Маркелыч опустил движки в воду, подкачал бензин, и на воде сразу, как медузы, заколебались масляные пятна от перелившегося горючего. Взвыл один мотор, потом второй, и лодка на малых оборотах направилась в конец залива к Лехе. Тот забрался в нее, держа в руках толстую бечеву.
— Подтяни поближе, — велел Маркелыч, — чтобы винты по рыбе не били.
Леха выбрал веревку, и у борта показалось длинное, почти в два метра, тело белуги. Она лежала в воде боком, показывая вспоротое брюхо. Рядом два осетра, тоже распотрошенные, но поменьше. Лодка направилась к фарватеру, на глубину, на течение. Маркелыч сбавил газ и приказал:
— Обрезай!
— Жалость-то какая! — всхлипнул Леха и, перегнувшись через борт, полоснул ножом по веревке. Рыбины словно ожили: переваливаясь с боку на спину, показывая свои раны, пошли ко дну. «Вихри» взвыли, и лодка, задрав нос, стала уходить от острова и загубленной рыбы. На полной скорости обходила она медленные буксиры, тащившие баржи, прошмыгнула перед самым носом пассажирского парохода.
— Еще полчаса — и дома, — прокричал Петрович. Он не заметил, как впереди от берега им наперерез выскочил катер, тоже с двумя моторами. Но Маркелыч знал этот «Прогресс», знал и ненавидел его хозяина — рыбинспектора, известного на всю округу своей строгостью. Рядом с рыбинспектором в катере сидел человек в милицейской форме. «Прогресс» шел явно к нему — Маркелычу. И тогда он резко крутанул руль, заваливая лодку на борт, и направил ее к противоположному берегу. Рыбинспектор немного отстал и пошел параллельным курсом. У всех троих мелькнула надежда на то, что их скорость больше, моторы самой последней модели сильнее и они уйдут от опасной встречи. Внезапно над рекой взвилась ракета, и Маркелыч увидел в руках у милиционера большой неуклюжий пистолет. Снова в небе прямо по их курсу промелькнул дымный след и расцвел, осыпаясь, красный шар. Третья ракета прошла над лодкой Маркелыча, словно привлекая внимание именно к ней. И тут впереди, от левого берега навстречу его лодке отошел катер, и тогда Маркелыч понял, что ему не уйти, не спасут и новые мощные двигатели. Мешок с икрой лежал на сиденье у правого борта, обращенного к «Прогрессу». Маркелыч, пряча этот борт от преследователей, развернулся вправо и в повороте подал команду своим помощникам. Те с руганью и проклятиями перевалили мешок за борт. Заглохли выключенные моторы, и лодка, продолжая двигаться