щающий бесчувственный воздух, а не живые души чад Церкви Христовой.
Отмежевываясь от митр. Сергия и его деяний, мы не отмежевываемся от нашего законного первосвятителя митр. Петра и когда-нибудь да имеющего собраться Собора оставшихся верных Православию святителей. Да не поставит нам тогда в вину этот желанный Собор, единый наш православный судия, нашего дерзновения. Пусть он судит нас не как презрителей священных канонов святоотеческих, а только лишь как боязливых за их нарушение.
Если бы мы даже и заблуждались, то заблуждались честно, ревнуя о чистоте Православия в нынешнее лукавое время. И если бы оказались виновными, то пусть окажемся и особо заслуживающими снисхождения, а не отвержения. Итак, если бы нас оставили даже все пастыри, да не оставит нас Небесный Пастырь по неложному Своему обещанию пребывать в Церкви Своей до скончания веков».
Глава 2. В Москве
Глупость – распаханное и удобренное поле для семян лжи… Поле это беспредельно, и всходы его потрясают воображение, потрясают бедный разум, не умеющий примириться с таким положением.
Не стоит, конечно, осуждать за глупость простой люд, ибо он в массе своей тёмен, и не по своей вине не способен разобраться в хитросплетениях, сотканных отцом лжи. Но как быть с теми, кто по разуму своему, по талантам и просвещённости поставлен ступенью выше простого люда, поставлен в учителя его? Их не упрекнёшь в незнании, в малограмотности. Наоборот, то сплошь умы книжные, широкие. Так как же выходит, что именно они-то и соблазняются первыми и тянут за собой других?
То, что можно простить безграмотной бабе, не имеет оправдания для академика. Кому много дано, с того много и спросится.
Впрочем, не с того ли началась история христианства? Мудрейшие предали Сына Божия позорной смерти и увлекли за собою в погибель тёмный народ, подговорив его кричать «Распни!». Народ был повинен всех меньше, ибо был тёмен и слушал своих учителей. И даже язычник Пилат был не так виновен, как эти учителя, ибо они знали пророчества…
Великая мистерия почти двухтысячелетней давности, она повторяется из века в век. Новые пилаты и стражники, глумящиеся над Праведником, тёмный, замороченный народ и мудрейшие, поставившие мёртвую букву выше Живого Духа, блюдущие форму и начисто переставшие понимать содержание, крашеные гробы, полные нечистот…
Во дни первого Раскола староверов обвиняли в приверженности обрядам, в том, что обряд поставили они выше Духа. Обвиняли те, кто за эти обряды сжигал их в срубах. И чему же привержены были сжигавшие? Не они ли сделались подлинными обрядоверцами, проливающими кровь братьев во имя обряда? Христов ли дух повелевал им дыбами и огнём истреблять «крамолу»? Нет, но совсем противоположный, и в том ключ трагедии раскола XVII века. Именем Христовым вершились деяния антихристовы. Как ни заблуждены были староверы, слишком сосредоточенные на обряде, как ни оскудел и в них дух любви, вытесненный идейной, фанатичной борьбой, но не они извлекли мечи из ножен, они лишь приняли муку. И кровь соловецких иноков, преданных страшным истязаниям, вместе с кровью других запытанных столетиями вопияла к небу о воздаянии…
И, вот, снова приспела пора вершения Божия суда, пора отделения овец от козлищ, пора испытания верности. Господь сказал, что пришёл не объединить, но наоборот – разделить мир. Двое будут пахать в поле: один возьмётся, а другой оставится. Возьмутся верные, откликнувшиеся на призыв в Господне войско, единственное войско, из которого не только позорно, но и смертельно страшно стать дезертиром.
Но не все чувствуют этот страх, многие умело отгораживаются от него, радуясь быть обманутыми и с охотой становясь проводниками лжи. Таковые проводники исполняются зачастую немалой агрессией, с которой норовят они навязать свою, как кажется им, точку зрения другим.
За последние месяцы Аристарх Платонович разошёлся практически со всеми и без того немногочисленными друзьями и знакомыми. Подумать только! Люди с учёными степенями, не безусые юнцы и не прощелыги, на полном серьёзе доказывали, что освобождение митрополита Сергия есть знак того, что «мы победили». И даже пресловутая Декларация не заставила «победителей» стихнуть. Ведь власти согласились с легализацией Церкви! А Декларация… Да какое она имеет значение? Сам Господь учил: будьте мудры, как змии. Так почему бы и не схитрить? Кому нужна непременная правда каждого слова? И не вспомнят несчастные, кто есть отец всякой лжи…
Чем дальше шёл Сергий, тем истеричнее отстаивали правоту взятого курса его сторонники, коим отныне всего нестерпимее было осознать и признать своё заблуждение. Это поставило бы их перед необходимостью решительного вывода и, в конечном итоге, принятия мученичества. Но к мученичеству они готовы не были и потому так отчаянно отстаивали курс своего предводителя, успокаивая свою совесть путём обличения чужой…
Этим утром заявился к Кромиади такой обличитель. Другого бы, пожалуй, выпроводил без церемоний, но друга старейшего, добрейшего Аркадия Владимировича, который давным-давно был шафером на его свадьбе, которого сына сам крестил, как выставить? Пришлось принять. А тот с порога обрушился:
– Я давно видел, что ты к расколу тяготеешь! Оттого и старообрядцы тебе любезны! Но в уме ли ты, Аристарх? Как можно вносить рознь в Церковь перед лицом общего врага?
– Мне бы было желательнее узнать, как возможно идти на службу этому врагу, – холодно откликнулся Кромиади, с сожалением глядя на не в меру для своих почтенных лет клокочущего Аркадия.
– Ты погряз в гордыне! Тебе нет дела до того, что даже отец Сергий не разорвал общения с митрополитом!
– Мне очень жаль, что отец Сергий пока не решается на этот шаг. Однако же, он и не оскверняет служб возношением имён самозванца и антихристовой власти.
– Почему бы тебе не удовлетвориться этим?
– Нельзя одной рукой обнимать блудницу, а другой держаться за Христову Невесту. Непоминающие не решаются отойти от Страгородского, так как считают его каноничным. Но ведь так можно однажды подчиниться и антихристу, если он окажется формально «каноничным».33
– Бог знает, что ты говоришь! Или каноны, по-твоему, уже ничего не значат?
– Каноны – ограда церковной правды, которая попирается Страгородским, но не кандалы, которые должны удерживать нас в тисках лжи. Помнишь, что писал Златоуст об Арсакие, который получил кафедру самого Святителя Иоанна от императрицы и подверг бедствиям всю братию, не пожелавшую иметь с ним общения? «Этот волк в овечьей шкуре, хотя и по наружности епископ, но на деле прелюбодей, потому что как женщина, при живом муже живя с другим, становится прелюбодейцею, так равно прелюбодей он, не по плоти, но по духу…» Страгородский, узурпировавший власть митрополита Петра – в точности, как тот Арсакий, восхитивший кафедру Златоуста.
– Но митрополит Пётр не осудил действий митрополита Сергия! Равно как и большинство епископов! Их мнение для тебя пустой звук?
– От митрополита Петра мы не имеем известий. Однако, если бы он поддержал Страгородского, ГПУ постаралось бы, чтобы об этом узнали. Что касается епископов, в иконоборчестве, например, «сатана явился в образе ангела светла».
– Сатана! Антихрист! Только его и видишь везде! Прельстил он тебя и над тобой властвует! Церкви нужен мир, а вы вносите в него вражду, сектантский горделиво-озлобленный дух! В то время, как митрополит Сергий пытается сохранить Церковь хоть в каком-то легальном виде, чтобы она не исчезла из жизни людей, вы надменно мудрствуете!
– Да, Аркадий, мы не спасаем Церковь. Наша задача куда скромнее – мы пытаемся спасти свои души. Тем же заняты наши исповедники, чей подвиг обесценен и оклеветан Страгородским. Знаешь ли, друг мой, что есть отрицание этого подвига Сергием? Хула на Духа Святого в его живых носителях! Этой хулой разлагаются души тех, кому предстоит ещё крестный путь, дабы они отвернулись от него и ступили на путь гибельный. А мудрствование – это по части Сергия и его единомышленников. Потому что для того, чтобы придать лжи благообразные формы, много мудрости нужно.
– Ты отравлен ненавистью и враждой ко всем!
– Хорошо быть в мире со всеми, но под условием единомыслия относительно благочестия: тогда мир лучше брани, когда из него выходит согласие на добро. Так говорил Максим Исповедник.
– Мните себя равными Исповеднику и Студиту?
– Всего лишь в меру немощей наших пытаемся подражать Христу.
– Вы идёте против самого Символа Веры! Разрушаете Единство Церкви!
– Церковь не только едина, но ещё и свята, и соборна, – вымолвил Кромиади и, собравшись с духом, преодолевая гнетущее изнеможение сил, стал выговаривать старому другу то, что выговаривал прежде другим: – Вы пытаетесь слепым и мёртвым единством подменить живой организм. Не оставить ни лица, ни имени, ни даже Власти, ибо все епископы – только подвластны, все безличны, все клянутся одним, их же совести чуждым именем своего главы, или, лучше, такого же безличного высшего возглавления. Что означают эти бесконечные епископские перемещения, при которых скоро будет невозможным разобраться, кто законный епископ отдельной епархии, и литургия станет даже с общеканонической точки зрения незаконной? Все статьи октябрьского «указа» Страгородского направлены к обезличению святой литургии. Это затенение личности митрополита Петра через прекращение поминовения его «Господином нашим» и поставление рядом с его именем имени Сергия, то есть двух имен на одном патриаршем месте, что противно и духу канонов, и обессмысливает самое символическое значение имени главы русской Церкви и личное имя самого Петра. Это введение поминовения безличного имени власти, без обозначения самого смысла поминовения. Это, наконец, предание забвению имен и лиц, просиявших в своем исповедническом подвиге. Вот эти-то три лукавства: обезличение одного, молитвенное освящение безликости других и молчаливое отречение от слишком яркого лица – третьих, – вот все это, в соединении, и доканчивает дело обезличения и всей святой литургии, придавая Ее святому, таинственному и Богоподобному Лицу – «физиономию всякого легального открытого собрания» с его публичной безличностью и трусливой стадностью! Где же тут новозаветное поклонение Богу «в духе и Истине»? Какой прок в том, чтобы лишь устами исповедовать Христа, во плоти пришедшего? Где же место для Христа Воплощенного? Окинешь ли мысленным взором его сергиеву «церковь» в целом – видишь одну лишь «легализованную организацию», «сочувствующую» легализовавшим ее безбожникам; заглянешь ли в ее внутренний строй – там «партийная дисциплина» на словах, церковная разруха на деле; поищешь ли правды в самом высшем возглавлении сергианском – там полное «рабство у внешних» и духовная оторванность от истинного возглавления в лице митрополита Петра; обратишься ли к отдельным епархиям – они страдают попеременно то безглавием, то многоглавием, и в них не положено быть личным духовным связям со своими епископами, следовательно, то – не составные части Тела Церковного; поищешь ли Христа посреди двух или трех, собранных во Имя Его и стоящих вне прямой зависимости от Сергия, – не найдем и того, ибо сергианство не терпит ни больших, ни малых автокефалий и на всех кладет печать своего властительства;