обратишься ли к «непоминающим Сергия и властей», но там – сугубая ложь – ложь и потому, что они всё же с ложью сергианства и еще потому, что они эту связь хотят скрыть; попытаешься ли прибегнуть к таинству, чтобы через него приобщиться истинной плоти и крови Христовой, и остановишься в раздумье, ибо не верится, что вверены святые Тайны литургии, приравненной ко «всякому публичному собранию», внутренне обезличенной и гласно возвещающей об отступничестве и прелюбодейных связях своих совершителей. Вот, что такое ваша церковь, превращаемая на наших глазах в Антицерковь.
Обычно бледное лицо Аркадия пошло красными пятнами. Он задыхался от негодования на услышанную отповедь и, не находя достаточных аргументов, сорвался на крик:
– Ты безумен, Аристарх! Ты хулишь Церковь! Священноначалие! Литургию и святые Таинства! Ты становишься… безбожником! Мне страшно за тебя! Ты… Ты стремишься в ад!
– Во всяком случае, я предпочитаю свой ад раю, который готовят Сергий совместно с ГПУ. А Господь нас рассудит.
– Прощай, – отрывисто бросил Аркадий, то и дело хватаясь за левую сторону груди.
Когда дверь за ним закрылась, Кромиади тяжело вздохнул, снял очки, промокнул беспрестанно слезящиеся глаза. Горько было потерять друга, ещё горше от того, как глубоко проник в Аркадия яд сергианства. Ведь не глуп же он и не подл. И искренне, а не поверхностно верует. А, вот, поди ж ты! Попался, как младенец. Хотя… Младенец, быть может, и не попался бы, обладая чистым сердцем.
А ведь для особо наивных открытым текстом пояснено было всё не только в Послании, хотя и его пытаются трактовать они «в другом смысле». Вступительная статья, предваряющая в «Известиях» Декларацию, говорила о вынужденном «перекрашивании» долго упорствовавших «тихоновцев» в «советские цвета», противопоставляя им «дальновидную часть духовенства», еще в 1921 году вступившую на этот путь, то бишь обновленцев и живоцерковников. Фактически прямо объявлялся путь Сергия всё той же дорогой обновленчества.
Столь же откровенно засвидетельствовал это константинопольский патриарх Василий, радостно отметивший в присланной Сергию грамоте, что в обеих ориентациях, отныне установился единый дух. «Бог благоволил, – писал патриарх, – чтобы во главе церковного управления, в обеих великих частях, оказались ныне почтенные иерархи, воспитанные на точных православных преданиях и ревностно их охраняющие, и поступающие по ним, и получившие власть по всей Церкви Российской. Да будет счастлива эта совместная власть, как дарованный Богом мост, соединяющий разделенное и приводящий к единению».
Сам Сергий в изданном церковном календаре напечатал церковные праздники мелким шрифтом, а гражданские – крупным, как, по-видимому, наиболее важные для православных христиан. Когда Лидия принесла этот календарь в дом, Аристарх Платонович собственноручно сжёг его в печи, дабы не держать в доме мерзости.
На всё это сергиане смотрели широко закрытыми глазами. Они не желали видеть очевидного столь же упорно, сколь не желали слышать и помнить пророчеств многочисленных святых, которые до деталей предсказали всё происходящее.
Сам преподобный Серафим с болью провидел: «Господь открыл мне, что будет время, когда архиереи земли русской и прочие духовные лица уклонятся от сохранения православия во всей его чистоте, и за то гнев Божий поразит их. Три дня стоял я, просил Господа помиловать их, и просил лучше лишить меня, убогого Серафима, царствия небесного, нежели наказать их. Но Господь не преклонился на просьбу убогого Серафима и сказал, что не помилует их, ибо будут учить «учениям и заповедям человеческим, сердца же их будут стоять далеко от Меня».
Но не вняли преподобному, и уж тем более вовсе не обратили внимания на наставление Оптинского старца Анатолия, который, как никто другой, подробно описал грядущую трагедию Русской Церкви: «Чадо мое, знай, что в последние дни, как говорит Апостол, наступят времена тяжкие (2 Тим. 3–5), так что вследствие оскудения благочестия произойдут в Церкви ереси и расколы, не будет тогда, как предсказывали святые отцы, на престолах святительских и в монастырях людей опытных и искусных в духовной жизни; от того ереси будут распространяться повсюду и прельщать многих. Враг рода человеческого действовать будет хитростью, чтобы, если возможно, склонить к ереси избранных. Он не станет грубо отвергать догматы Св. Троицы, о Богородице, о Божестве Иисуса Христа, но незаметно станет искажать предание св. отцев, от Духа Святого учение Церкви. Самый дух его и уставы, и ухищрения врага заметят только немногие, но более искусные в духовной жизни. Еретики возьмут власть над Церковью. Всюду будут ставить своих слуг, и благочестие будет в небрежении, но Господь не оставит своих рабов без защиты и в неведении; Он сказал: «По плодам их узнаете их». Вот и ты по этим плодам, или, что тоже, по действиям, еретиков старайся отличать от истинных пастырей. Это духовные тати, расхищающие духовное стадо, войдут они во двор овчий – Церкви пролазя, и будут, как сказал Господь, т. е. войдут путем незаконным, употребляя насилие и попирая Божии уставы. Господь именует их разбойниками (от Иоанн. 10 гл. 1 ст.). Действительно, первым делом будет гонение на истинных пастырей: заточение их и ссылка, ибо без этого нельзя будет расхищать овец. Посему, сын мой, как увидишь нарушение Божественного чина в Церкви отеческого предания и установленного Богом порядка – знай, что еретики уже появились, хотя может быть и будут до времени скрывать свое нечестие или будут искажать Божественную веру незаметно, чтобы еще более успеть, прельщая и завлекая неопытных в сети. Гонение будет не только на пастырей, но и на всех верующих рабов Божиих, ибо бес, руководящий ересью, не терпит благочестия. Узнавай сих волков в овечьей шкуре по их горделивому нраву и сластолюбию, и властолюбию. Будут клеветники, предатели, сеющие всюду вражду и злобу. Потому сказал Господь: по плодам их узнаете, истинные рабы Божии смиренны, братолюбивы, Церкви послушны.
…Бойся Господа Бога, сын мой, дабы не потерять уготованный венец, бойся быть отвергнутым от Христа во тьму кромешную и муку вечную. Мужественно стой в вере и, если нужно, с радостью терпи изгнание и другие скорби, ибо с тобою будет Господь и св. мученики и исповедники. Они с радостью будут взирать на твой подвиг. Но горе будет в те дни тем монахам, которые обязались имуществом и богатством, и ради любви к покою готовы будут подчиниться еретикам. Они будут усыплять свою совесть, говоря: мы сохраним и спасем обитель, и Господь нас простит. Несчастные и ослепленные не помышляют о том, что ересью войдут в обитель бесы, и будет она не святой обителью, а простыми стенами, откуда отступит благодать…»
Невесёлые думы Аристарха Платоновича нарушил шум в прихожей и голос Лидии:
– Папа, к тебе пришёл Миша!
И ещё говорила она, как дверь открылась, и в неё влетел румяный от мороза Миша Надёжин, не потрудившийся даже снять шапку и шарф.
Миша, с некоторых пор подвизавшийся алтарником в церкви Никола Большой Крест у отца Валентина Свенцицкого, был в последнее время единственным человеком, которого Кромиади рад был видеть в любое время. По сути, этот юноша стал для него, снедаемого недугами старика, связным с внешним миром, каковыми по малолетству не могли стать внуки и по занятости – дочь.
– Аристарх Платонович, белый старец в Москве! – с ходу выпалил Миша, сияя.
Вот, новость так новость! Белым старцем или любовно «дяденькой» называли в Москве Михаила Александровича Новосёлова: не столько за лета, сколько за необычайно светлый характер, за аскетическую жизнь, которую он вёл, за весь его светлый облик.
Михаил Александрович окончил тот же факультет, что и Кромиади, только десятью годами позже. Сын известного педагога Тверской губернии, внук священника, он был прирождённым проповедником, жгущим глаголом сердца людей. Сперва увлекшийся толстовством и даже побывавший под арестом за распространение запрещённой брошюры графа, он сумел найти дорогу к Истине и, обретя её, посвятил всю жизнь служению ей, отдавшись оному со всем жаром своей сильной натуры. Всё с той поры сделалось для него вторичным, померкло в ослепительных лучах Православной веры.
С начала века Новосёлов издавал религиозно-философскую библиотеку, а также много отдельных брошюр и листовок. Его обличительная книга о Распутине, благословлённая Великой Княгиней Елизаветой Фёдоровной, была запрещена, Михаилу Александровичу было предписано уничтожить отпечатанный тираж. Его честного слова было довольно даже для властей – настолько высок был его духовный авторитет. Много лет Новосёлов состоял в Училищном совете при Святейшем Синоде, организовал «Кружок ищущих христианского просвещения». После революции он предоставил свою квартиру в доме Ковригиной, что у Храма Христа Спасителя, для Богословских курсов, всемерно боролся с обновленчеством. Дом Ковригиной был настоящим сердцем православной Москвы и даже всей России. Сюда шли самые различные люди: от простого мужика до учёного профессора. Здесь кипела при небольшом числе помощников работа, одухотворённая личностью её организатора.
Михаил Александрович имел редкий дар живить всё, что оказывалось подле него. Словно луч солнца падал на поникшие от стужи цветы, и те обращались к нему, впитывая тепло. Сам Новосёлов любил цветы и природу в целом, и просто красивые вещи. Он не копил их, не умея копить, но умел любоваться, ценить красоту, будь она заключена в нарядной одежде, в произведении искусства или в хорошенькой женщине.
Ведя аскетический образ жизни, белый старец, между тем, любил жизнь, радовался ей и радостью этой заряжал других. Его голубые глаза никогда не выражали уныния, но светились весёлостью. Он всем существом своим опровергал стереотип, согласно которому аскет и ревнитель благочестия должен быть непременно суров и скорбен, исполнен презрения к миру. Новосёлов всегда отличался бодростью и благожелательством к людям. Он был нищ и бездомен, как сам Спаситель, но вёл себя так, будто бы повелевал жизнью, будто бы был в ней благополучен и устроен лучше любого царя. Михаил Александрович стоял высоко над земным, притом нисколько не теряя понимания всего земного. В этом была заключена редчайшая гармония, гармония абсолютно здоровой, цельной, талантливой и щедрой натуры.