В двадцать втором году чекисты ворвались в квартиру Новосёлова с ордером на арест, но Михаил Александрович скрылся, воспользовавшись чёрным ходом, и, вот, уже шестой год жил на нелегальном положении, появляясь то в Петрограде, то в Москве, то в других городах. Во время этих скитаний им было написано двадцать «Писем к ближним», посвящённых самым насущным вопросам современной церковной жизни, наставляющих православных христиан, как сберечь истинную веру в условиях богоборческого государства и торжествующей лжи.
– Дяденька остановился у отца Валентина! Я сейчас бегу туда! Вы пойдёте?
Всё-таки необычайно хорошая пора – молодость! Схватил картуз, накинул полушубок на плечо и бегом – хоть на другой конец города пешком! А когда тебе под восемьдесят, и ноги твои всё чаще подводят тебя, а глаза насилу различают смутные силуэты, и люди стали в них, как деревья, то и маломальский переход может вменяться в подвиг. В другой раз не отважился бы Аристарх Платонович выйти из дому в студёный февральский день, но ради счастья видеть Михаила Александровича… Ведь такой редкостью стала ныне возможность отвести душу в беседе с единомысленными себе! Даниловское братство рассеялось с той поры, как владыку Феодора и многих других отправили в ссылки. В родном маросейском братстве отдохновения не стало. Отец Сергий, хотя и категорически не принял Декларации и не исполнял указа о поминовении, но и медлил с отделением, не решался на него. Собственно, на всю Москву решившихся насчитывалось несколько человек. Главным образом, отец Валентин, первый разорвавший общение со Страгородским. В своём письме он, всегда особенно чутко улавливающий самую суть дела, прямо обличил Заместителя в обновленчестве: «И «Живая Церковь», захватившая власть Патриарха, и григорианство, захватившее власть Местоблюстителя, и Вы, злоупотребивший его доверием, – вы все делаете одно общее, антицерковное обновленческое дело, причём Вы являетесь создателем самой опасной его формы, так как, отказываясь от церковной свободы, в то же время сохраняете фикцию каноничности и Православия. Это более, чем нарушение отдельных канонов!»
Кромиади поднялся с кресла:
– Если ты, мой юный друг, не боишься потерять слишком много времени, ожидая меня, то я, пожалуй, рискну покинуть свою келью.
– Я в вашем распоряжении! – готовно кивнул Миша, а самому не стоялось на месте, словно рвавшемуся на волю коню.
Лидия, заслышав из соседней комнаты решение Аристарха Платоновича, заявила, что пойдёт также. Михаила Александровича она знала с самого детства и была очень привязана к нему. Юной девушкой участвовала в его «Кружке…», помогала, чем могла, в издательской работе. Когда бы ни обременённость семьёй, должно быть, стала бы теперь ближайшей и активнейшей помощницей белого старца…
К отцу Валентину добрались с первыми сумерками и застали у него кроме Новосёлова ещё одного гостя. Это был пожилой священник, подтянутый, седоволосый. Большего не смог рассмотреть Кромиади. Обратил лишь внимание на массивную трость, которую не выпускал из рук неизвестный гость, и на выпрямленную, по-видимому, не сгибающуюся его ногу.
Михаил Александрович радушно приветствовал вошедших, троекратно расцеловал Лидию, первой подавшуюся ему навстречу с радостным возгласом:
– Дяденька! – как называла его с детства. – Как же я рада снова видеть вас живым и невредимым!
Кромиади не расслышал ответа Новосёлова, так как был отвлечён отцом Валентином, сообщившим:
– Есть важные новости, Аристарх Платонович! – он обернулся к поднявшемуся со своего места священнику, представил его: – Иеромонах Вениамин только что прибыл от митрополита Иосифа и уже завтра отправляется в Ленинград. Как раз перед вашим приходом он известил нас о том, что Ярославская епархия поддержала нас и отошла от Сергия!
– Вся целиком? – уточнил Кромиади.
– Ярославские епископы во главе с преосвященным Агафангелом подписали на днях соответствующий акт, – подтвердил отец Вениамин глуховатым голосом.
– В акте они обвиняют Сергия в явном нарушении канонов вселенских и поместных соборов, – добавил Свенцицкий, – и объявляют о своём отложении от него во имя успокоения смущённой его действиями совести верующих. Итак, теперь мы не одни! Если так пойдёт и дальше, то Сергию придётся запретить в служении добрую половину клира!
– Запретит, – махнул рукой Кромиади. – Если Тучков прикажет.
– Непременно прикажет, – согласился Новосёлов. – Но это уже неважно. Их указы не имеют для нас значения.
– Митрополит Иосиф выразил согласие возглавить движение отделившихся своим духовным руководством и молитвенным попечением, – сказал отец Валентин.
– Не только, – уточнил иеромонах Вениамин. – Преосвященный Иосиф составил проект объявить себя заместителем местоблюстителя вместо митрополита Сергия.
– А, вот, этого совсем не нужно, – покачал головой Михаил Александрович. – Митрополит Иосиф человек недостаточно решительный, заменить патриарха Тихона он не сможет. Подобное самопровозглашение не имеет достаточных оснований и сделает нас уязвимыми для ударов наших противников. Довольно и того, что владыка Иосиф незадолго до ареста назначил себе трёх заместителей про примеру митрополита Петра, на что не имел законных полномочий.
– Увы, Михаил Александрович, наши иерархи вскормлены синодальным периодом, – развёл руками Свенцицкий. – Церковью они, даже лучшие из них, пытаются управлять, как армией…
– Вы считаете это ошибкой? – приподнял бровь отец Вениамин.
– И роковой ошибкой, отче. Именно это и делает церковь уязвимой!
– Предпочитаете партизанскую тактику?
– Вы, кажется, в прошлом офицер, не так ли?
Иеромонах утвердительно кивнул.
– Ну, в таком случае, да. Если использовать военную терминологию, то я за партизанскую тактику. Ведь если некая территория оккупирована, то регулярная армия на ней действовать не может, а только небольшие отряды. В переводе не язык церковный – тайные общины. Вы не согласны?
– Пожалуй, – согласился немногословный отец Вениамин.
– А разве нельзя ограничиться простым непоминанием, как, например, отец Сергий? – робко спросила Лидия, остро переживавшая за родной маросейский приход.
– Дорогая Лидочка, Истина не терпит половинчатости, – ответил Новосёлов. – Всякая половинчатость в этом вопросе обращается лукавством. Честные отцы апеллировали здесь военными понятиями. Ну, так вот, главное и самое роковое понятие для наших епископов и клира – это дисциплина! Тон, конечно, задает иерархия, начиная с возглавляющих ее, но, как понятие, заключающее в себе целое стройное учение, слово «дисциплина» несется и по самым отдаленным от правящих церковных верхов рядам «верных», только уже, увы, не в собственном христианском смысле, а верных той же мертвящей дисциплине. Дисциплина мешает епископу войти в меру своего архиерейского величия и оставляет его на положении простого орудия чужой воли там, где он должен быть сознательным, живым и деятельным членом живого Тела Святой Церкви и пастырем такого же разумного, а не бессловесного стада. Дисциплина же закрывает ему глаза и на те великие полномочия, которые дает разобранное соборное правило даже мирянину, делая его разумным зрителем и участником дел Божиих даже тогда, когда они принимают почти апокалипсические размеры. Но рабу дисциплины невозможно представить падение предстоятеля, так как это бросает тень и на него самого, поэтому всякое проявление собственного разума в подчиненных он спешит представить как бунт против начальства.
– Не слишком ли всё же строг такой суд, дяденька? Кое-кто у нас на Маросейке говорит, будто бы старцы осуждают разделение…
– Какие же именно старцы? Я встречался с несколькими. Один сказал, что не принял бы меня, если бы я был с Сергием, другой, что лавирование оборачивается ложью, и ложной станет Церковь, если пойдёт за Сергием. А оптинский старец Нектарий не велел посылать в Козельск к другим оптинцам в случае его смерти, так как Козельск стал на ложный путь. И, вообще, дорогая Лидочка, должен сказать, что за последнее буквально время у нас развелось слишком много «старцев». И всё потому, что мало разбирающиеся в духовных вопросах люди, особенно – не в обиду вам – женщины, жадно и неразборчиво ищущие, к чьим стопам припасть, награждают титулом старца лиц… весьма сомнительной духовности. Им бы следовало иметь на памяти наставление святителя Игнатия34: «Весьма благоразумно делаешь, что не сводишь близкого знакомства ни с одним духовным лицом: такое знакомство может очень легко послужить ко вреду и весьма редко к пользе. Советуйся, с книгами Святителя Тихона, Димитрия Ростовского и Георгия Затворника, a из древних – Златоуста; говори духовнику грехи Твои – и только. Люди нашего века, в рясе ли они, или во фраке, прежде всего внушают осторожность». Ещё когда сказано было! То ли дело теперь! – Новосёлов махнул рукой.
– Скажите, отче, а как вам показалось, относительно проекта провозглашения себя Заместителем – владыка Иосиф был настроен решительно? – беспокойно спросил Свенцицкий, возвращаясь к прерванной теме.
– Мне трудно судить, – пожал плечами иеромонах. – Окончательно, мне показалось, ещё ничего не решено.
– Несомненно, не решено, – кивнул Новосёлов. – Преосвященному всегда требуется немало времени, чтобы принять решение. Он и на окончательное отделение решился не сразу.
– Всё же стоило бы упредить его… Такое решение, действительно, стало бы ошибкой.
– Не беспокойтесь, отче. Я сам съезжу к владыке и, полагаю, смогу убедить его отказаться от этого проекта.
– Дай Бог, – с некоторым облегчением кивнул отец Валентин.
– А вы, дорогая Лидочка, – Новосёлов снова обратился к Лидии, – не сомневайтесь в выборе пути! И вы, юноша, – перевёл он взгляд на Мишу, смотрящего на него и отца Валентина с благоговением, – тоже! Нас будут клеймить раскольниками и отщепенцами, проклинать, запрещать. Но это всё ничто! Преподобный Феодор Студит много веков назад уже ответил за нас нашим обличителям, – Михаил Александрович говорил ласково, но твёрдо, словно давая последний завет-наставление перед разлукой, после которой мало надежд на новую встречу. То же самое говорил дочери и сам Кромиади, но она всё ещё колебалась, и теперь Аристарх Платонович надеялся, что слова дяденьки убедят её. А тот оседлал любимого конька и цитировал своим слушателями преподобного Феодора. Некогда Кромиади сам бы мог приводить эти изречения, но теперь терялось всё в слабнущей памяти и знаемое прежде ныне звучало из чужих уст откровением: – «Мы не отщепенцы, святая глава, от Церкви Божией, да не случится этого с нами никогда. Хотя мы и повинны во многих других грехах, однако мы православны и питомцы кафолической Церкви, отвергающие всякую ересь и принимающие все признанные вселенские и поместные соборы, равно как и изреченные ими канонические постановления. Ибо не вполне, а наполовину православный тот, кто полагает, что содержит правую веру, но не руководствуется божественными правилами. Так как я, не имея епископского достоинства, не могу обличать, то для меня достаточно оберегать себя самого и не входить в общение с ним и с теми, которые заведомо служат вместе с ним, пока не прекратится соблазн (то есть до покаяния митрополита Сергия)»… Мы «составляем одно тело с нею (Святой Церковью) и вскормлены божественными догматами и правилами ее, и постановления стараемся соблюдать… Мы писали и к самому Архиерею (то есть что если прекратится соблазн)… то мы тотчас войдем в общение с ним… Поэтому знай, что у нас не отделение от Церкви, а защищение истины и оправдание божественных законов».