– Я бы хотел заботиться о вас каждую минуту моей жизни до самого последнего её часа! Если бы вы только позволили мне! Надежда Петровна, знайте, что моя жизнь принадлежит вам, вы вольны распоряжаться мною!
Она мягко отняла руку, опустила лицо, так что его вовсе не стало видно под полями шляпы. В этот миг к подводе подбежал Петруша с пригоршней земляники в ладонях. Протянув ягоды матери, предложил:
– Угощайся, мама!
До конца пути они говорили лишь об отвлечённых предметах. По приезде в Серпухов Миша помог Надежде Петровне устроиться на новом месте, познакомил её с отцом Александром Кремышенским, ставшим инициатором серпуховского отхода. Последний обещал помогать изгнаннице на первых порах освоиться в городе. Когда Миша уже собирался уезжать, Надежда Петровна сказала виноватым тоном:
– Мишенька, я хотела вам сказать… Вы очень дороги мне. Вы стали мне за два года близким человеком. Вы мне… – она помедлила, – как брат, которого у меня никогда не было. Но не ждите, прошу вас, большего. Я люблю только одного человека: моего мужа. Только в надежде на то, что он жив, я не уехала из России. И я… буду верна ему до конца. А если не ему, то его памяти. Простите меня! Менее всего я хотела бы вам причинить боль. Простите!
– Это вы простите меня, – ответил Миша, скрепя сердце. – Я не должен был забываться. Как бы то ни было, одно остаётся в силе: что бы ни случилось, вы всегда можете рассчитывать на меня. Мою преданность вам не изменит ничто.
– Спаси вас Господь, Мишенька! – впервые за этот тяжёлый день на глазах Надежды Петровны блеснули слёзы.
В Москву Миша возвращался опустошённым. Горько ощутилось отсутствие отца Валентина, всегда умевшего найти единственное нужное слово. Как хотелось увидеть его! Выплакать перед ним всё раздирающее душу! Но и этого утешения был лишен он. И даже молитва не давала облегчения…
На другой день после службы на Ильинке было собрание, посвящённое нехватке пастырей в истинной Церкви ввиду их учащающихся арестов. Всем было ясно, что отцу Никодиму, сменившему отца Валентина, недолго оставаться на свободе. В условиях развернувшихся гонений необходим был резерв священнослужителей, которые могли бы заместить арестованных и ссыльных исповедников. Вопрос ставился, по существу, как призыв к верным пополнить ряды. Практически записаться в смертники…
И, вот, при воцарившемся скорбном и тревожном молчании из рядов прихожан выступило несколько молодых людей, готовых принести себя в жертву.
Судьба решилась, не дав выбора, не терзая предложением разных путей. Та, ради которой не жаль было жизни, осталась верна другому, а, значит, остался один путь. Путь изначальный… Лишь бы отец Валентин благословил!
Перекрестившись, Миша выступил на середину храма…
Глава 9. Расплата
Ещё только скрипнули под мерными, тяжёлыми шагами ступеньки, а он уже внутренне вздрогнул, тотчас узнав грузноватую поступь.
Жена приехала неожиданно, рано утром, когда Таи не было дома. С самым невозмутимым видом вошла в дом, осматриваясь, словно что-то ища. После продолжительной разлуки она показалась ему старее, чем прежде. Или просто прежде привычка мешала рассмотреть? Нет, всё та же прямость в ней, та же поднятость темноволосой головы, тот же всё замечающий, цепкий взгляд… Только мешки набрякли под глазами, а продолговатый овал греческого лица портил наметившийся второй подбородок.
– Лида? А что ты здесь делаешь?
По тонким губам скользнула усмешка:
– Вообще-то, здесь как будто мой дом. Ты не забыл?
– Прости. Почему ты не предупредила, что приедешь?
– А разве должна была? – Лидия невозмутимо отодвинула от стола стул и, опустившись на него, воззрилась неморгающим взглядом на Сергея.
Этот неотрывный взгляд он никогда не мог выносить долго, и она знала это. Как ни взволнован был Сергей, а всё же с долей облегчения отметил, что жена приехала без поклажи, а, значит, пытка долго не продлится.
– Ты один? Где Тая? – при этом вопросе не один мускул не дрогнул в лице этой словно изваянной из камня женщины.
– Она на работе. Она работает… Тут недалеко… В больнице…
– Санитаркой, ясно, – констатировала Лидия, обладавшая непостижимой способностью угадывать всё. – А ты?
– Ты знаешь, что лишенцам трудно найти работу.
– В самом деле.
– Впрочем, я всё же собираюсь подать заявление о восстановлении в правах, – торопливо сказал Сергей. – Я уже составил его. Буду подавать снова и снова, пока не добьюсь справедливости.
– Тоже занятие, – согласилась жена, монотонно постукивая кончиками пальцев по столу.
Её ледяная бесстрастность начинала выводить Сергея из себя. Ни проблеска чувства! Ни обиды, ни ревности! Точно к постороннему человеку приехала! Что за убийственное равнодушие? Как только прожили вместе столько лет? Хотя… Вместе ли? «Вместе» было разве что в первые годы, а затем одно лишь обоюдное одиночество.
– Зачем ты приехала, Лида?
– Не бойся, не в гости, – холодно ответила жена и положила на стол несколько купюр, разделив их на две стопки. – Я получила письмо от твоего отца. Любушка через неделю выходит замуж. Детей я отправила туда погостить десять дней назад. Твой отец пригласил нас обоих на свадьбу, но я поехать не смогу. Папа болен и нуждается в присмотре. Поэтому, я надеюсь, что съездишь ты. Здесь, – она кивнула на деньги, – на подарок Любе и немного для детей.
– Ты, как обычно, уже всё решила? – раздражённо спросил Сергей.
– Ну, что ты. Ты теперь человек самостоятельный, всё решаешь сам, – в тоне Лидии звучала скрытая ирония. – Только я подумала, что ты не захочешь оскорбить собственного отца. К тому же ты обещал, что навестишь детей. Или я что-то путаю?
Нет, разумеется, она не путала. Она, как всегда, была права. Только правота эта выражалась таким тоном, что безумно хотелось поступить наперекор ей.
Лидия поднялась, заметила, не меняя интонации:
– Затворничество дурно отразилось на твоих манерах.
– Что ты имеешь ввиду? – напрягся Сергей, готовясь отразить удар.
– Я имею ввиду, что, как бы ты ни был не рад моему визиту, но, как человек воспитанный, мог хотя бы предложить мне с дороги чаю.
– Прости… Ты слишком неожиданно появилась… Я сейчас поставлю.
– Не суетись, обойдусь, – Лидия спокойно подошла к стоящей у двери кадке, зачерпнула ковшом ледяной воды, сделала несколько глотков и, повесив ковш на место, спокойно подытожила: – А всё-таки ты негодяй.
Когда бы хоть эти слова сказала она в сердцах! Когда бы навернулись слёзы на её бесчувственные глаза! Нет, она и их сказала тоном выносящего приговор судьи! И от этого ударили они ещё больнее, прозвучали ещё уничижительнее.
– Может быть, и так! – вскрикнул Сергей. – Но виной этому твоя бессердечность! Твоя чёрствость! Ты даже сейчас, даже сейчас смотришь на меня, как на пустое место! Тебе не было и нет дела до того, что происходит в моей душе, словно её у меня нет! А я живой человек, понимаешь?! Я живой! И я не мог больше существовать так! Не мог терпеть такого отношения к себе! Я не твоя комнатная собачка!
– Что правда, то правда, – хладнокровно отозвалась жена. – Комнатные собачки не изменяют своим хозяевам.
– Ты измучила меня своими оскорблениями!
– По-моему, до сего дня я не позволила себе ни одного грубого слова в твой адрес.
– Лучше бы ты позволяла себе эти слова! Но они бы рождались от чувств! От обиды, от чего-то ещё! Но ты ничего не чувствуешь! Потому что для этого надо любить! А ты меня не любила! Почему бы не признаться в этом? Ты совершила ошибку! Вышла замуж не за того человека, который был тебе нужен! Но твоя гордость не позволяет тебе этого признать! И ты придумала себе подвиг, и любуешься им, любуешься своей жертвенностью по отношению ко мне! Только я не просил твоих жертв! Ты не оскорбляла меня – действительно! Только каждую минуту своим тоном, своим поведением, отношением унижала меня, показывала мне, что я ничто, что моё мнение ничего не значит, что я ни на что не имею права! И я почти привык к этому, живя в таком ужасном вечно подавленном состоянии!
– Слишком много слов для самооправдания, – невозмутимо сказала Лидия, выходя на крыльцо. – Друг мой, ты, конечно, будешь сейчас искать во мне всевозможные пороки и непременно найдёшь, потому что это необходимо тебе для извинения собственного преступления. Но я не собираюсь вдаваться в разбирательства, кто из нас больше виноват. Пользы от этого никакой, к тому же подобные выяснения отношений – моветон. Я искренне желаю, чтобы твоя новая любовь, наконец, дала тебе то, что так и не смогла дать я, – она взглянула на небо, уронившее первые капли надвигающегося дождя, раскрыв зонт, сошла со ступени, и докончила: – Однако, если однажды ты наиграешься ею, или она, повзрослев, наиграется тобой, знай: я остаюсь твоей женой, как бы ни сложилась жизнь, и мой кров всегда будет твоим. А теперь прощай! Не забудь про сестру и детей.
Уже под частым дождём Лидия вышла за калитку и неспешно пошла по дороге, ничуть не боясь громыхающей совсем близко грозы.
Сергей с раздражением швырнул деньги в ящик комода, заходил по комнате, обхватив себя руками. Как же умела эта ледяная женщина разбередить все раны! Словно нарочно, методично сыпала на них соль! Что ни слово – ищи подковырку! Мир не видел ещё подобных ей! Нет, её не упрекнёшь в отсутствии заботы, неверности или иных пороках. Наоборот, в этом смысле она может служить образчиком, воплощением Долга. Но даже забота её оказывалась какой-то механической, бездушной! Не женщина, а машина. Машина, в систему которой заложен набор обязанностей, которые она выполняет безукоризненно, не давая сбоя. Но эта механичность не способна считаться с личностью, личности для неё не существует, а только голая система.
Болезненные воспоминания обид и раздражённость на Лидию сменила печаль. Припомнились первые годы совместной жизни. Правду сказать, и тогда было в жене чересчур много неженской решительности, стремления подчинять всё и всех своей железной воле, но тогда была же и нежность в ней, и ласковость, была общность интересов, полное взаимопонимание. Куда только улетучилось всё это?