Прибежавшая Тая испуганно бросилась к нему:
– Что случилось? Что с тобой? Да не молчи же, умоляю!
Сергей поднял голову и безмолвно посмотрел на неё. Пролетели перед взглядом прошедшие счастливые недели. И как ей сказать теперь?.. Ведь презирать станет… Ведь подлецом сочтёт, и справедливо…
– Господи, да что же произошло? У тебя глаза – страшные…
– Я преступник, Тая, – хрипло сказал Сергей. – Я Икочку убил…
Тая побледнела:
– Что ты говоришь такое? Объясни же ради Бога!
Он молча кивнул на валявшуюся на полу телеграмму:
– Прочти…
Тая быстро подняла её, прочла, осторожно положила на стол и тихо спросила:
– У нас совсем ничего не осталось от этих денег?
Сергей мотнул головой, искоса посмотрел на Таю:
– Презираешь меня?
– За что же? – сплеснула руками она.
– Да знаешь ли ты, что я эти деньги должен был отвезти детям? Да подарок на них купить к сестриной свадьбе? Я же… Я же подлец после этого! Хуже подлеца… Я… – Сергей задыхался от отчаяния. – Я только несчастья всем приношу! Ничего не выходит у меня… И нельзя меня не презирать! Поэтому лучше уходи…
Он не успел закончить фразу, как тёплая ладонь Таи заслонила ему рот. В её лице не было ни тени укора, а лишь одно живое сострадание:
– Ты жизнь мне спас и счастье подарил, выше которого быть не может. И никуда от тебя я не уйду. Не казни себя так. Икочка, Бог даст, поправится. Она здоровая, крепкая девочка!.. Деньги, конечно, мы должны вернуть.
– Мы?
– Мы, – повторила Тая. – Если бы не я, они были бы целы.
– Да как же мы вернём их? – развёл руками Сергей, немного успокоенный её участием. – Тем более, они нужны срочно! Нельзя и дня промедлить!
– При такой срочности остаётся только одолжить… – предложила Тая.
– Одолжить? Но у кого же? Если бы Стёпа был здесь… Но он приедет из Сухума не раньше октября! А больше… мне никто не даст. Кто поверит в долг безработному лишенцу?!
– Твоя сестра поверит.
– Аглая?
Что ж, это выход был. У Аглаи попросить не так стыдно, как у других. Столько самой ею было пережито, столько тайн сокрыто, что с укором не взглянет. К тому же и материальное положение её благополучно, и не станет для неё такая сумма серьёзным ущербом. И с возвратом не такая удавка выйдет…
Через несколько часов Сергей уже отправлял нужную сумму по назначению. Сестре он ничего не сказал о растрате, спросив лишь денег на лечение дочери, и та без единого звука удовлетворила его просьбу, предупредив участливо:
– О возврате не думай. Не чужие, чай, чтоб считаться. И если что-то нужно будет, сразу говори. И Лидии дай знать, чтобы, как Икочку привезёт, сразу сообщила. Я доктора нашего попрошу, что к тебе ходил. Он и сам осмотрит, и в больнице устроит получше. Непременно передай ей это!
Сергей растроганно расцеловал сестру.
Отправив деньги, он так и не решился поехать сам. После всего случившегося невыносимо тяжело было смотреть в глаза Лидии, детям, отцу… А ещё того хуже чувствовать на себе их и других вопросительные, порицающие взгляды. Сергей с болью осознал, что этот барьер, отделивший его от семьи, ему уже не преодолеть, что отныне он станет лишь расти, обращаясь стеной отчуждения между ним и родными, от которых он сам себя отторг. Так начиналась расплата…
Глава 10. Дно
Фарфоровый китайчонок лукаво улыбался: то ли посмеивался, то ли ободрял перед трудным делом.
– Что, Конфуций? – Никита покрутил статуэтку в руках. – И не скажешь ведь, «что сбудется в жизни со мною». Твоя хозяйка говорила, что ты приносишь удачу и охраняешь дом… Зря она отдала тебя мне. Может, ты бы охранил её? Ладно… Теперь, что бы ни случилось, оправдай её слова, береги этот дом.
– С кем ты разговариваешь? – спросила Варя, входя.
– Так… С самим собой.
– Это на тебя непохоже, – жена посмотрела пристально. – Ты куда-то собираешься?
– Да, Лёва Маслов пригласил посидеть в одном местечке… Бог знает сколько не виделись!
– Ты какой-то загадочный в последнее время. Сам не свой… – Варя по-детски закусила губу. – Ты ничего от меня не скрываешь?
– Бог с тобой! – Никита нарочито весело чмокнул жену в лоб, легко приподняв её и снова поставив. – Я чист, как слеза младенца! Прости, я должен бежать. Лёва ждёт!
– Когда ты вернёшься? – этот нервный вопрос Вари застал Никиту уже на пороге и заставил его вздрогнуть:
– Я точно не знаю… Я, возможно, заночую у Лёвы… Бог знает сколько не виделись… Не волнуйся, я позвоню!
Бедная Варя, она и предположить не могла, куда он отправляется. А узнай, верно, не пустила бы, не позволила бы рисковать. Именно поэтому, мучаясь тем, что впервые в жизни обманывает её, огорчает, заставляет ревновать и волноваться, Никита всё-таки не говорил ей правды.
Прошло больше двух месяцев с его визита на квартиру Аделаиды Филипповны, и за это время никто не вспомнил о нём, ничего не было слышно о ходе следствия, и он уверился, что оное так и не стали проводить. Но однажды смутно знакомый голос окликнул его на улице:
– Никита Романович!
– Гражданин начальник… – сразу признал Скорнякова Никита.
– Можно «товарищ», вы не подследственный. А лучше по имени отчеству. Этот «начальник» мне уже порядком набил оскомину. Дурацкое обращение.
Эта нарочная или естественная простота и открытость сыщика невольно располагали к нему.
– Я вас слушаю, Тимофей Лукьянович. Не ждал уже вновь вас увидеть.
– Я не имею обычая бросать слова на ветер. Надеюсь, и вы также?
– Я в вашем распоряжении.
– Отлично. Тогда перейдём к делу.
Дело у Скорнякова было нешуточным. Требовался не «засвеченный» человек для проникновения в один из московских притонов, где, как выяснило следствие, бывает подозреваемый в ряде ограблений и убийств бандит Сашка-Шрам.
– Прежде чем соваться в это осиное гнездо, нам нужно изнутри разузнать, что в нём творится. Вам не придётся участвовать в каких-то действиях, внедряться в банду или что-то в этом роде. Вам нужно будет только осмотреться и сообщить нам всё, что вам удастся заметить, – объяснял сыщик.
Никита, разумеется, был готов на всякое содействие.
С той поры вот уже два месяца он вёл двойную жизнь и открывал для себя страшный мир нового «дна». Никакие газеты не дадут сколь-либо достаточного представления о нём. Всю чёрную пропасть его можно понять, только погружаясь в неё. Никита был поражён количеству притонов в столице некогда Святой Руси. Прежде он был наслышан о притонах в китайских прачечных. Китайцы, которых насчитывалась добрая тысяча в Первопрестольной, жили согласно своим обычаям, но это не мешало им приторговывать опиумом, способствуя духовному и физическому разложению «аборигенов». После печальных событий на КВЖД власти, как водится, не утруждаясь формальностями, попросту репрессировали всех московских китайцев и таким образом покончили как с прачечными, так и с притонами.
Но что там китайцы, когда было ещё столько своих «заведений»… Местом дислокации Никиты стала чайная в Волконском переулке, соединявшем Божедомку с Самотечной улицей. Держала его некая Касатка, одноглазая баба, которую побаивались даже матёрые воры. Заведение имело даже не двойное, а тройное дно. Под видом чайной – и это было достаточно известно – скрывался бордель или «салон». «Салон» имел высокую репутацию, его завсегдатаями были представители так называемой интеллигентной публики. В ассортимент заведения входило спиртное, опиум, женщины и карты. Особо взыскательным предлагалась даже литература в виде брошюры француза Фаррера «В грёзах опиума». Впрочем, кошмары советских замордованных жизнью кокаинистов мало походили на описываемые Фаррером грёзы. Именно опиум и азартные игры, требовавшие немалых денег, толкали многих из салонной публики на преступления.
О третьем дне чайной Касатки знали лишь немногие. Это третье дно было уже настоящим «волчатником», где собирались матёрые уголовники, хранилось и сбывалось краденое. Вот, это-то дно и интересовало Скорнякова. И чтобы узнать о нём подробнее ему требовался человек, способный легко вписаться в «интеллигентную публику» дна второго. Среди милицейских сотрудников таковых наблюдалась явная недостача. Даже несмотря на чистки двадцать пятого года, многие сотрудники до сих пор едва знали грамоту. Милиция комплектовалась, начиная с революции, по классовому принципу: только из рабочих и крестьян. Опыт и знания были вторичны. Что же мог наработать вчерашний деревенский или фабричный балбес? Учить и учить такого! А по случаю торжества «свободы и равенства» сколько среди новых стражей порядка оказалось лиц, осознавших своё «право» в такой степени, что оно вылилось у них в произвол над подвластными гражданами? Пьянства, вымогательства, насилие над женщинами – подобных безобразий в царской полиции невозможно было вообразить. Милиция советская дала довольно таких печальных примеров. А НЭП к тому дал толчок взяточничеству, с которым объявлена теперь была бескомпромиссная борьба. В честь этого «Известия» пропечатали стихотворный опус одного из стражей:
Стою на страже революционной
И на борьбу всегда готов.
Я власть Советов охраняю
От нападения врагов,
А их у нас в стране немало,
Бандит, буржуй, лохматый поп,
Но я на страже… Не проморгаю,
А если нужно, то пулю в лоб!
…Пусть верит Коминтерн, что…
За кровавый пот, за кровь трудящихся
Всех в мире рас и наций…
Жестоко отомстят… наш обновлённый флот,
Стальная армия и силы авиации!
Объективно оценивая своих подчинённых, Скорняков, не один год прослуживший ещё в сыске царского времени, понимал, что мало кто из них способен сыграть нужную роль. А к тому имел место риск быть опознанными кем-то из бандитов. Для Никиты такого риска как будто не существовало, но случилось вовсе нежданное.
В третий свой визит в салон Никита, как обычно, сперва сыграл несколько партий за карточным столом (средства на это выдал Скорняков), а затем примостился у стойки, заказав вина и не без огорчения подумав о том, что Варя может заподозрить его в пьянстве и ещё худших прегрешениях. Вдруг кто-то негромко спросил его: